на все глаза. С другой стороны, именно события 1166 г., видимо, дали первую серьезную трещину в отношениях королевской четы – по крайней мере, такую, которая стала явной окружающим. Случилось ли это оттого, что королева и вправду впервые узнала об измене мужа? Или, скорее, дело могло быть в несоблюдении определенного кодекса приличий? Так или иначе, в 1166 г., когда Элеонора была в последний раз беременна, ее любимый молодой муж оскорбил ее смертельно, поселив молодую любовницу, Розамунду Клиффорд, в королевской резиденции в Вудстоке. Но и с этим все совершенно неясно. Если это было открытое пренебрежение королевой-супругой, выставленное на всеобщее обозрение, почему тогда утверждают, что связь Генриха с Розамундой, начавшаяся в тот год, стала всем явной лишь в 1173/1174 гг., когда Элеонора и подняла своих сыновей на войну против собственного отца? Если эта связь тогда была тайной, зачем понадобилось выставлять всем трещину в отношениях – в 1166 или 1167 гг. Элеонора покинула Англию, почти безвыездно поселившись в родной Аквитании, посещая Англию редко и ненадолго. По крайней мере, принц Иоанн родился в Оксфорде еще на исходе 1166 г.; также она в 1167 г. провожала из Англии дочь Матильду, отбывающую в замужество в Саксонию за герцога Генриха Льва; кстати, в эти же годы и Генрих II становится крайне редким гостем на юге Франции, и вряд ли это просто совпадение. Впрочем, порой супруги встречались для репрезентативных целей – пару раз за пару лет. Но это – исключения. Значит, дело ни в каком-то пресловутом моральном кодексе фарисея – делай, что хочешь, но только тайно? И не является ли утверждение о том, что Генрих стал именно открыто жить с Розамундой в 1173/1174 гг. лишь натяжкой, призванной обосновать войну принцев с отцом за честь матери? Что в таком случае было первичным – война или прилюдный адюльтер? Или же война на самом деле началась вовсе не по причине обид Элеоноры, а из-за деспотизма Генриха по отношению к своим подросшим сыновьям (мы к этому вопросу еще вернемся впоследствии)? Или Элеонора готовила эту самую войну порядка 7–8 лет? С одной стороны – вряд ли, это только в присказках месть считают блюдом, которое полагается есть остывшим; с другой – это имеет смысл в том случае, если она действительно рассчитывала использовать своих сыновей – но им еще требовалось подрасти… Как раз до 1173/1174 гг. Только так немного рассеивается мрак в откровенно темном лесу.
Положим, так оно и было. Хронист Уильям Ньюбургский дает свое объяснение всему произошедшему – довольно обыденное, но не лишенное интереса (пер. с англ. – Е. С.): «Он (Генрих. – Е. С.) жил с королевой достаточное время, чтобы воспроизвести потомство; но когда она перестала зачинать, он впал в распутство и имел незаконнорожденное потомство». Положим, побочное потомство он имел гораздо раньше, но мысль о прекращении плодоношения королевой весьма в данном разрезе интересна. Чувства же Аквитанской Львицы вполне можно понять. Многодетной женщине, которой уже прилично за 40, предпочли 16‐летнюю пигалицу… Это кого угодно сведет с ума, неважно, королева это или крестьянка. А если тебя уже три десятка лет превозносят по всей Европе, как эталон совершенной красоты, и вдруг – словно знаменитое волшебное зеркальце из сказки Пушкина, вместо многолетнего привычного «Ты, царица, всех милее, всех румяней и белее» заявляет: «Ты прекрасна, спору нет, но…» Страшный удар для женского самолюбия. Но оскорбить любовь женщины – не стократно ли страшнее? Значит, любовь не значит ничего? Любил бы – разве нанес бы такую обиду? Выходит, разлюбил? Или – и вот он где, ужас – не любил никогда? Любил ее земли? Лгал и использовал? Как Ясон в «Медее» Сенеки:
Элеонора Аквитанская и прекрасная Розамунда. Художник Ф.-К Купер
Ты, что бросил теперь ложе фасийское,
Где привык ты ласкать нехотя, с ужасом
Исступленной жены груди немилые,
Счастлив с лучшею будь из эолийских дев…
Что ж, она отомстит. Не менее страшно. И тоже за счет своих детей. Нет, убивать она их, разумеется, не будет, хотя планируемое мероприятие и может стоить им жизни. Тем горше будет Генриху в любом случае – получить возмездие от собственных детей или же оплакать их… План королевы поистине был адским. Могла ль именно так она и думать? Как тогда с этим связывается ее великая любовь к сыну Ричарду, которого она воспитала в традициях своей семьи и страны, объездила половину Европы, чтобы найти ему подходящую жену, организовала его выкуп из плена – того самого плена, в котором ему грозила смерть благодаря интригам французского короля Филиппа II Августа (1165–1223 гг., правил с 1179 г.) – сына Людовика VII, и родного брата, подлого Иоанна?.. Или тогда люди относились к смерти спокойнее и естественнее? Ведь рассказывают о знаменитом историке и полководце Ксенофонте, что, когда ему во время свершаемого им жертвоприношения сказали о гибели в бою сына, он тут же взял себя в руки и, сказав: «Я всегда знал, что мой сын смертен» – продолжил жертвоприношение… Оставив этот вопрос без ответа, продолжим вместе с королевой анализировать сложившуюся ситуацию.
Жаль, бароны неверны, нельзя на них положиться: не так давно ее, путешествовавшую по родине, атаковал целый отряд мятежников. Тогда она спаслась. Но где гарантии на будущее? Никаких. Она вновь еле спасется из ловушки, подстроенной ей «лузиньянцами» 27 марта 1170 г., и то – ценой жизни одного из преданнейших своих придворных, графа Патрика Солсберийского[42], обеспечившего бегство королевы на лучшем коне и пораженного предательским ударом в спину (в том же бою отличился его молодой племянник, Уильям Маршал, впоследствии – видный государственный деятель Англии, часто упоминаемый на дальнейших страницах этой книги). С другой стороны, их мятежное настроение вполне можно повернуть против Генриха – и вероятнее всего, возмущение баронов Пуату и Бретани против Генриха в 1168 г. уже явилось некоторой пробой сил его супругой, хотя тут все непросто – король хотел было отправиться в Аквитанию войной, но потом передумал и перепоручил своей супруге представлять его в Аквитании. А вот со внутренними возмущениями… И тут, возможно, у Элеоноры от волнения и восхищения своей собственной сообразительностью, как говорится, «в зобу дыханье сперло». А чем черт не шутит? Не тряхнуть ли стариной? 15 лет брака с Людовиком не могли пройти для него бесследно. Это ж их общая молодость. Какие опасности они вместе делили в Крестовом походе!.. Прошли годы, наверняка они сгладили прошлые обиды… Видимо, Элеонора прекрасно знала тонкие струны души Людовика,
