регулирует чувствительность тревожной системы в зависимости от степени опасности окружающей среды. За несколько месяцев без панических атак чувствительность снизится, а с ней и вероятность возобновления приступов даже после отмены лекарственной поддержки.
Посттравматическое стрессовое расстройство
Побывав на краю гибели, человек часто оказывается не в состоянии вернуться к обычной жизни. Большинство обитателей спокойных тихих кварталов, никогда не превращавшихся в зону военных действий, даже представить себе не могут, что это такое, когда твоего друга разрывает на части у тебя на глазах. То, что пережили некоторые из моих пациентов, травмирует даже в пересказе. Один едва успел выползти из горящего автомобиля, который через секунду взорвался вместе с его другом, оставшимся внутри. Другую похитили, изнасиловали, изрезали ножом и оставили умирать. Третья, в одиночку работавшая в прачечной, пятнадцать жутких минут не могла вытащить руку, застрявшую между раскаленными металлическими пластинами гладильного пресса для брюк.
Встреча со смертью меняет человека навсегда. Многие вновь и вновь проживают травмирующие события в кошмарах и воспоминаниях. Кого-то ежедневно и ежечасно переполняет страх. Достаточно крошечного стимула – едва слышного вертолетного рокота, стука захлопнувшейся двери, приближения незнакомого человека – и травмированный пугается не меньше, чем в минуту подлинной опасности. Кто-то, спасаясь от повергающих в ужас стимулов, переселяется в глухие подвальные этажи, переезжает в сельскую местность, перестает выходить из дома. Кто-то словно замораживается, отключая все эмоции, кроме внезапных вспышек гнева или паники.
Исследователи пытаются выяснить, почему одни люди подвержены такому расстройству больше других. Психолог из Университета штата Мичиган Наоми Бреслау со своими сотрудниками провела исследование с участием 1007 держателей полисов страховой медицинской организации в Детройте[272],[273]. 39 % участников пережили травмирующие события, у 24 % из них развилось посттравматическое стрессовое расстройство – ПТСР. Как выяснилось в ходе исследования, у страдающих ПТСР с большей вероятностью, чем у остальных, обнаруживалась в анамнезе разлука с родителями в раннем детстве, тревожность у нескольких поколений семьи либо предшествующая травмирующим событиям тревожность или депрессия.
Однако на этом исследование не закончилось – через три года тот же состав участников протестировали заново. 19 % за это время пережили новое травмирующее событие, и у 11 % из них развилось ПТСР. С наибольшей вероятностью оно развивалось у уже имевших травмирующие события в анамнезе, а травмирующему воздействию с большей вероятностью подвергались те, кто и прежде переживал нечто ужасное. Ужасные события с большей вероятностью происходили со склонными к экстраверсии и невротизму – соответственно наиболее склонные к болезненным переживаниям имели наибольшую вероятность столкнуться с чем-то травмирующим[274]. Бреслау с коллегами проанализировали это исследование и множество других, выясняя, чем обусловлена вероятность развития ПТСР после травмирующего события. Самым устойчивым показателем стало отсутствие социальной поддержки, которому предшествовало отсутствие заботы или психологическая травма в детстве[275].
Есть ли человеку польза от этих долговременных изменений после психотравмы или это просто сбой в работе системы? На мой взгляд, вряд ли ПТСР может обладать какой-то адаптивной пользой. Однако, применив принцип пожарной сигнализации, мы легко заметим, что крайние проявления защитных реакций вполне могут возникать в ответ на сигналы, лишь отдаленно напоминающие те, что связаны со смертельно опасной ситуацией. Для организма, чудом избежавшего гибели, повышение общего нервного возбуждения может оправдывать себя, несмотря на сильные издержки. Полезной может быть и мгновенная реакция испуга, и крайняя степень страха при столкновении со стимулами, указывающими пусть на тысячную долю вероятности гибельного поворота событий. Страдающие ПТСР прекрасно понимают, что они уже не на поле боя, но тело и разум по-прежнему реагируют так, словно вокруг рвутся снаряды. Австралийский ученый Крис Кантор в своей книге пытался установить на основе имеющихся данных, как расценивать эту невероятную гиперчувствительность: считать ее аномалией или полезным эволюционным приспособлением, за которое приходится расплачиваться изнурительной ложной тревогой. Однозначный вывод пока сделать не удается[276].
Генерализованное тревожное расстройство
Состояние, настолько отличающееся по всем параметрам от ПТСР, даже представить трудно, и тем не менее оно тоже принадлежит к категории тревожных расстройств. Симптомы ГТР не имеют жесткой привязки к определенному событию или опасности, генерализованное тревожное расстройство соткано из множества самых разных переживаний и физических проявлений тревожности. Если кажется, что «переживания» – это пустяки и ерунда, побеседуйте по душам со страдающим ГТР. Когда я, чтобы оценить степень тяжести расстройства, спрашиваю: «Какую долю ваших мыслей занимает беспокойство?», многие пациенты отвечают: «Больше девяноста процентов, я ни о чем другом даже думать не могу».
Типичный обладатель ГТР постоянно нервничает из-за денег, непогоды и здоровья, переживает за детей, за работу и брак. Мысли, от которых большинство просто отмахнется, страдающего ГТР будут мучить днями и ночами. «Мне еще только шестьдесят два. Что будет, если моя компания вдруг обанкротится, я потеряю страховку и заболею, не подпадая по возрасту под “Медикэр”[277]?» «А вдруг дочку в песочнице на заднем дворе укусит клещ, занесенный оленем, перепрыгнувшим через забор, и она заболеет боррелиозом, а я не успею вовремя заметить сыпь?» Они изводят себя бесчисленными «а вдруг?» и прокручивают в голове сценарии гипотетических катастроф. Физические симптомы тоже присутствуют – главным образом мышечное напряжение, упадок сил, дрожь, потливость, желудочно-кишечные расстройства – и все это, в свою очередь, добавляет поводов для тревоги.
У обладателей ГТР система отслеживания опасности постоянно находится на взводе. Перед внутренним взором возникают всё новые и новые кошмары. Гордость и радость за красавицу дочь, уезжающую на выпускной, сменяются пугающими картинами автокатастроф или незапланированной беременности. Вместо того чтобы насладиться свободной минутой, когда муж (или жена) где-то задерживается, страдающие ГТР сходят с ума от страха, воображая несчастные случаи и сердечные приступы.
Согласно сделанному недавно замечательному открытию, генетическая предрасположенность к ГТР в значительной мере совпадает с предрасположенностью к депрессии[278]. Непосредственно отвечающие за эту предрасположенность аллели пока не выявлены, однако у родственников пациентов с ГТР повышен риск развития как ГТР, так и депрессии, а у родственников пациентов с депрессией повышен риск развития как депрессии, так и ГТР. Оба расстройства отражают стремление осторожничать в предчувствии опасности. Оба могут нарастать по замкнутому кругу, создаваемому развившимися в ходе эволюции системами, которые усиливают реактивную чувствительность вследствие пугающих происшествий[279].
Многие другие психические проблемы тоже можно рассматривать с позиций чрезмерной защитной реакции, порождаемой теми или иными страхами. Расстройства пищевого поведения порождаются отчаянной боязнью растолстеть. Патологическая ревность возникает из страха перед изменой или нежелания быть брошенным. Паранойя – из опасений, что окружающие строят против вас козни. Тратить посильное количество энергии на самозащиту – разумно, однако у многих траты зашкаливают, несмотря на принцип
