Не так все это должно быть. Совсем не так… Мне ли не знать.
В сравнении с недавним эпизодом, который я вспоминаю каждый божий день, это — просто-таки какая-то нелепица.
Ну сейчас у меня получит!
Однако я ничего не успеваю сделать. В следующую секунду Володеньку от меня «отодвигают».
— Отошел от моей сеструхи! — Лешка грозно взирает на моего ухажера.
И откуда только взялся тут. Опять за старое? Папа убьет его, если снова найдет в кармане то, за что Алексей уже был наказан.
— Урод!
Лешка все-таки бьет Мышинского.
— Лицо! Очки! — верещит тот на весь подъезд. — Дорогие! Больно…
— Прощения проси у нее, мышь!
— Аааа… Больно!
— Быстро, Мышинский, я жду, — шипит на него брат, сжимая пальцами шею.
— Извини, Дарина, — мямлит тот, растерянно моргая.
Смотрю на него. Перекошенные треснутые очки. Фонарь под глазом. Трясется весь…
Качаю головой и вздыхаю.
— Двигай конечностями, плесень белая, — приказывает Лешка. — Забирай маменьку и валите. Башка трещит от твоей семейки.
Что правда, то правда…
— Засекай, — вскидывает пятерню и начинает зажимать пальцы. — Три! Два! Один…
— Алексей, немедленно иди сюда! — на всю квартиру кричит отец.
Кажется, Лешке сегодня попадет…
Глава 16. Здравствуй, город на Неве
Дарина
— Дарин, теплого бери побольше, — советует мама, хмуро осматривая небольшую спортивную сумку, в которую я складываю вещи.
— Плюс семь. Не так уж холодно.
Но я все же кладу туда пару теплых зимних свитеров. Ее спокойствия ради.
— Шапку, перчатки, шарф наденешь при мне.
— Хорошо, — смеюсь я. — Как с маленькой, честное слово. А мне, между прочим, семнадцать вот-вот исполнится.
— От учителя и группы не отходи. Потеряешься! — принимается складывать свитера по-своему. — И всегда будь на связи. Поняла меня?
— Поняла, — послушно киваю. — Буду, обещаю.
Она протяжно охает и присаживается на кровать. Переживает страшно…
— На Володеньку не злись, — опять начинает защищать Мышинского.
— Не напоминай мне о нем, пожалуйста! — раздраженно качаю головой.
— Ну нравишься ты ему очень, вот и не удержался. Поцеловать решил. Дело-то молодое.
Хорошо, что я стою к ней спиной. Иначе она бы увидела, как сильно меня перекосило от воспоминаний.
— Надо же, как красиво!
— М?
Оборачиваюсь и тут же прикусываю губу.
Блин…
Мама держит в руках рисунок Яна.
Как я забыла убрать его в тумбочку?
— Кто автор? — отрывает взгляд от листка и пытливо на меня смотрит.
— Так… парень. Парень, которому я покупала подарок, — честно признаюсь, продолжая заниматься сборами.
— Не Роман. Другой мальчик, верно? — догадывается она.
— Верно.
— Ты мне о нем совсем ничего не рассказывала, — насупившись, произносит с неким укором.
— Да особо нечего рассказывать, мам.
Ощущаю, как предательски горят щеки.
— Скрытные стали до ужаса. Что ты, что Лешка! — обиженно хмурится.
— Возраст такой, — неловко оправдываюсь.
— Рисует тебя, значит, Да Винчи твой…
— Рисует, — легкая улыбка трогает мои губы. — Но он не мой.
— Нравится тебе. Вижу-вижу. Потому и на Володеньку такая реакция.
— Мам, при всем уважении, но Мышинский — вообще не то пальто.
Застегиваю молнию на сумке и тоже плюхаюсь на кровать.
— Расскажи тогда про своего художника, — игриво толкает меня плечом и хитро прищуривается.
Не угомонится, пока что-нибудь не выведает.
— Ну… — в моей голове сразу всплывает яркий образ Абрамова. — Он высокий, отлично сложен, благодаря тому, что вместе с Ромкой занимается в секции по рукопашному бою. У него темные, кудрявые волосы, которые до ломоты в пальцах хочется потрогать. А еще, безумно притягательные глаза. Глубокого зеленого оттенка…
— Красивый, значит, — настороженно подытоживает родительница.
— Очень, — заливаюсь краской смущения и стыда. — Но главное ведь, что у него внутри.
— И что же? — мама внимательно изучает мое вспыхнувшее лицо.
— Ян — очень умный, а еще невероятно талантливый. Он интересно и творчески мыслит. Как и я, много читает… На все имеет свое мнение. Поэтому разговаривать с ним — одно удовольствие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И в чем же тогда подвох? — недоуменно вскидывает бровь.
— Эм… Даже не знаю, что сказать, — стискиваю плюшевого медведя, которого непроизвольно крутила в руках все это время.
Даже не заметила, как взяла его.
— У него… довольно сложный характер. Порой этот парень ведет себя, мягко говоря, недружелюбно. Причем делает это намеренно.
— И тебя это напрямую коснулось, так ведь?
— Так, — не пытаюсь обмануть.
— Хм…
— Понимаешь, мам, он сам по себе. Закрытый, холодный и крайне скупой на эмоции. Тяжело сходится с людьми и никого к себе близко не подпускает.
Разочарованно вздыхаю.
— Наверное, на то есть веские причины, — предполагает она.
— Вот и я так думаю, — соглашаюсь с ней. — А может, все гораздо проще.
— Что ты имеешь ввиду?
— Может, он просто не хочет открываться именно мне.
— Сомневаешься в том, что симпатична ему?
— Да. Знаешь, сперва мне показалось, что я ему нравлюсь. Но потом… Что если я ошиблась, мам? И придумала то, чего нет.
— Одно я вижу точно. Кое-кто влюблен по самые уши, — обеспокоенно на меня поглядывает.
— Папе не рассказывай, ладно? — прошу я тихо, уже сожалея о том, что была с ней чересчур откровенна.
Что это на меня нашло…
— Не буду. Ты только слово дай, дочка. Голову совсем уж не терять, — улыбается.
— На этот счет можешь не волноваться. Я на него серьезно обижена и уж точно не планирую больше навязываться.
— А вот это правильно, — одобряет выбранную стратегию и сжимает мою ладонь в знак поддержки.
* * *
Следующим утром ровно в пять утра мы стоим на вокзале. Я — сонная, оттого что ворочалась всю ночь (но до невозможного довольная тем, что моя мечта все-таки сбывается). И паникующая мама. Дает мне последние наставления и с опаской косится на Яна, занятого своим телефоном.
Ну конечно она угадала в нем «предмет» нашего вчерашнего разговора. Уж больно детально я описала его накануне.
— Сейчас прибудет поезд, — сообщает Алиса Игоревна.
— Какая молодая учительница с вами едет! — недовольно шепчет мне мама на ухо.
— Она английский у нас ведет. Очень сильный педагог.
— Ой, не растеряла бы вас! Как управится?! Сама ж еще совсем девчонка! — цокает языком.
— Ей тридцать два, она уже одиннадцать лет работает в школе. Так что твои переживания напрасны, — целую мать в холодную щеку.
— Не знаю, не знаю, — хмурится в ответ. — Папе это не понравится.
— А ты не говори. Меньше знает, крепче спит, — беззаботно смеюсь. Уж больно настроение хорошее.
— Дарина!
— Ребят, подходим ко мне, наш поезд, — Алиса Игоревна указывает на прибывающий сапсан.
— Ну все, дочка. С Богом! Ой… Вы уж там присматривайте за Дариной как следует, — кричит мама учительнице и крестит нас вслед.
— Не переживайте, Наталья Алексеевна. Все будет хорошо, — уверяет ее та.
— Детсад… — Абрамов закатывает глаза, а я, не удержавшись, демонстрирую ему язык.
Он, кстати, не успел скрыть своего удивления, когда заметил меня на платформе. Как не хотелось ему, чтобы я поехала, а это все равно случилось!
— Можешь со мной сесть, — уже в поезде предлагает Харитонова, снимая с плеч пухлый рюкзак.
Если сяду с ней, то мне не придется всю дорогу лицезреть недовольный фэйс одного персонажа. А это — несомненный плюс.
— Спасибо, — улыбаюсь Сашке и размещаю свою сумку на полке.
— Все готовы к Питеру? — Алиса Игоревна ободряюще хлопает в ладоши, но ее энтузиазма никто особо не разделяет. — Значит так, молодежь. Четыре часа пути. Там на Московском вокзале трансфер. Заселимся в гостиницу, пообедаем и дальше уже расскажу, что по плану.
