— Пока ты карту изучала, я полпути проехал.
Вскоре мы свернули с трассы. Прежде чем попасть в Андреевку, нам следовало проехать еще два населенных пункта. Чем дальше мы удалялись от трассы, тем мельче становились села.
Андреевка насчитывала дворов сорок, не больше. Это была уютная деревенька с аккуратными домиками, утопающими в садах. По всему было видно — людям здесь жилось хорошо. Аккуратный магазинчик на площади в центре села, базарчик, что-то похожее на помещение с игральными автоматами, даже телефонная будка таксофона стояла на видном месте, рядом с остановкой автобуса.
Вдоль дороги паслись коровы и овцы, а на проезжую часть то и дело выбегали куры. Вдалеке виднелись скошенные поля, а еще дальше — лес, щедро раскрашенный в цвета осени, от ярко-желтого до коричнево-красного. В общем, картина напоминала иллюстрацию к книге «Жизнь в раю».
— Как ты думаешь, — Облом отвлек меня от мысли, как хорошо было бы иметь домик в деревне, — где эта улица?
— Не знаю. Давай спросим. Смотри, дедок идет. Смешной какой! Тормози.
К обочине дороги подходил дед, одетый типично по-деревенски: в стареньком пиджаке и штанах, заправленных в сапоги. В руках он держал прут, которым время от времени сгонял гусей в стаю. Гусей было много, и все они норовили развернуться и пошлепать на своих перепончатых лапах обратно в свой двор.
— День добрый! Что, дед? Гусей пасешь?
— Ага, пасу! Их из дому не выгонишь. Своей старухе говорю, не давай им жрать перед выгулом, пусть траву щиплют. А она мне: ежели их не прикормить, они домой не вернутся. И, вишь, гуси, чтоб они пропали, за ворота выходить не хотят. Да сам посуди, на кой им ноги, то есть лапы, вить их и дома неплохо кормят. Вот назад все и развертываются. А я, старый пень, должен за ними с хворостиной бегать.
— Дедуль, скажи, где улица Карла Маркса?
— На ней и находишься. А вы к кому приехали?
— Сказали, что здесь дом продается. Кулешову, знал такую?
— Знал. Ее, что ль, дом продается? А мой дом чем хуже? Сынок, ты ко мне зайди, может, тебе мой понравится? Давно хотел свою малую родину продать и к дочке в город перебраться. Я тебе его задешево отдам, с гусями, будь они неладны, в придачу. Меня Федотыч зовут. Зайдешь?
— Ладно, на обратном пути заеду.
— Смотри, я буду ждать. Посидим, покалякаем.
— Федотыч, а дом Кулешовой, он последний по какой стороне? По этой?
— Нет, по той. Смотри, я буду ждать, только эту ораву выгоню. А ну, пошли черти белобрысые.
Дед стеганул для острастки пару гусей прутиком. Гуси ворчливо загоготали и поковыляли вдоль дороги. Облом нажал на газ, машина плавно тронулась с места, я хотела поднять стекло, но не успела — дед вновь засунул голову в салон:
— Ты мне понравился, я тебе дешево дом продам. Обещай, что заедешь.
— Заеду, — пообещал Облом, а я, наконец, смогла поднять стекло.
Но проехали мы всего несколько метров и опять остановились.
— Давай машину оставим у Федотыча и пойдем пешком, не привлекая внимания? — предложил Облом.
— Наверное, ты прав, — согласилась я.
Мы оставили машину на обочине, а сами, как бы прогуливаясь, направились в конец улицы. Не узнать дом Кулешовой было трудно. На фоне ухоженных сельских домов он бросался в глаза своей запущенностью. Окна были заколочены, краска на двери местами облупилась, на крыше не хватало нескольких кусков шифера, а огород за многие годы отсутствия хозяев густо порос сорняками.
Мы обошли вокруг двора и не заметили никаких признаков жизни.
— Подойдем ближе? — шепотом спросила я Облома.
— Я один, а ты постой пока здесь. Если что, я дам тебе знать.
Облом открыл скрипучую калитку, приблизился к дому, затем прильнул ухом к двери и замер. Стоял он так недолго, потом махнул мне рукой, как бы подзывая к себе.
— Вроде тихо. Идем на взлом?
— Идем, зря, что ли, приехали? — смело ответила я, хотя мои коленки давно уже дрожали сами по себе.
Ломать нам ничего не пришлось. Я в отличие от Облома сразу заметила отсутствие на двери замка. К хлипкой двери был приколочен засов с ушками под навесной замок, которого как раз и не оказалось на месте.
— Мне кажется, до нас здесь уже кто-то был, — совсем тихо прошептала я.
— Ты вчера разговаривала с Борисом?
— Нет, он должен был приехать из командировки очень поздно, а утром я не успела. Забыл, что ли, как утром смерчем ворвался в мою квартиру и вытянул меня из постели, не дал даже брату позвонить? — переложила я вину на Облома.
— А что ты так испугалась? Шепотом разговариваешь? — так же тихо, как и я, спросил мой спутник.
— Я испугалась? Нисколечко, — на этот раз громко ответила я, стараясь голосом заглушить стук собственного сердца.
В этот самый момент внутри дома раздался протяжный звук. Как будто кто-то мычал, потом послышался грохот упавшего предмета, и вновь — мычание.
Облом поднес палец к губам, знаком призывая меня к молчанию. Прислушался. Тихо. Потом он с силой толкнул дверь и на всякий случай отошел в сторону. Дверь с грохотом ударилась о стену.
— М-м-м! — раздалось почти рядом.
Облом достал из внутреннего кармана куртки гаечный ключ, крепко сжал его в руке и шагнул в дом. Я подождала несколько минут, вслушиваясь в звуки, но ничего, кроме скрипа половиц под ногами Облома и монотонного «м-м-м», так и не услышала. Любопытство перебороло страх, я заглянула за дверь.
Темный коридор-прихожая метра три в длину, не больше, но видно только в метре от двери. У порога — резиновые сапоги, алюминиевый бидон, ведра, лопаты и другой садовый инвентарь, дальше — темнота. Коридор уходил в глубь дома и заканчивался дверью, наверное, в комнату, дверь была приоткрыта, и через щель просачивался тусклый свет. Облома в прихожей уже не было, мне стало страшно, и я тихо позвала:
— Обломчик, ты где?
— Иди сюда, посмотри, что я нашел, — раздался в глубине дома громовой бас.
Я пошла на зов, пару раз в темноте споткнулась о какие-то банки. Опираясь о деревянные стены, умудрилась загнать занозу в палец, но в конце концов дошла до двери. Сделала шаг вперед и очутилась в пыльной комнате с низким потолком и маленькими окнами, которые были снаружи заколочены досками. Из угла исходило свечение — светился экран ноутбука, маленького переносного компьютера. В его свете я различила незатейливую обстановку комнаты: старый диван, стол, на котором стоял компьютер, и допотопный сервант. Рядом с диваном стоял Облом. Он склонился, что-то рассматривая на полу, по виду напоминающее мешок.
— Подойди ближе, смотри. Кто это?
Я подошла. Мешок оказался мужчиной со связанными за спиной руками, ногами и с кляпом во рту. Пока Облом с интересом разглядывал свою находку, мужчина продолжал мычать.
— Его надо развязать.
Я потянула за кончик тряпку, торчащую у него изо рта, и вытянула кляп. Увидев меня, мужчина истошно завизжал. Я даже обиделась — в который раз за последнее время замечаю, как люди от меня шарахаются. Почему, спрашивается, этот тип орет как резаный, будто привидение увидел?
— Ирина Викторовна, я умер? Вы ангел? — выдавило из себя мычащее создание.
Я-то, понятно, ангел, но кто этот мужчина, который меня знает в лицо и величает по имени-отчеству? Голос хриплый и на первый взгляд незнакомый, но я определенно раньше уже слышала его. Где?
Я наклонилась, чтобы лучше рассмотреть мужчину, но, как ни всматривалась в искаженное ужасом лицо, узнать не могла. Освещение было скудным, и человек находился практически в темноте. Он все еще продолжал скулить и отползать от меня к стене.
— Поищу, где тут свет включается, — пришел мне на помощь Облом.
Он подошел к двери, нашел выключатель и клацнул кнопкой. Под потолком зажглась лампа в форме старинного абажура. Теперь в ее свете передо мной лежал связанный по рукам и ногам Леша Кузнецов, а в руках я сжимала извлеченный из его рта сиреневый шелковый платок.
— Надо же, кого я вижу? — не очень удивилась я Леше Кузнецову. В принципе мы с Обломом рассчитывали найти здесь компанию «Кузнецов энд Стас». Но не предполагали, что Алексей окажется сам в роли пленника.
— Развяжите меня, — застонал Леша. — Даже в гробу покойнику руки и ноги развязывают.
— А ты что, покойник, чтобы мы тебя развязывали? — зловеще хохотнул Облом.
— А что, нет? — засомневался Леша.
— Леша, не знаю, насколько ты здоров, но то, что ты живой, — факт.
— А вы? Вы живы?
— Ира, кто этот придурок?
— Это мой переводчик, — представила я Кузнецова.
— Ирина Викторовна, если вы живы, развяжите меня. Я уже не могу больше, у меня руки занемели, у меня ноги отнялись, — захныкал Леша.
— У тебя голова отнялась, когда ты на похищение человека шел. Где Карлос Ортега? Признавайся!
Кузнецов в ответ только застонал.
— Кто еще в доме?
— Я здесь один. Развяжите.
