тонюсенькими рёбрышками и выпирающим, как у худого котёнка, позвоночником. У Наташи дома бани не было. Мать, если была трезвая, просилась на помывку к соседке. Но случалось такое нечасто.
Отправив девчонку в дом, Галина стянула с себя мокрую ночнушку и намылась сама. Торопилась. Да ещё изнутри точила мысль: не совершили ли они ошибку? Когда придёт чувство, что ребятишки — свои, кровные? И придёт ли оно? Почему у неё ощущение, что ребятишки — это гости и они уедут?
Потому и не плескалась, как обычно, подолгу, а быстренько сполоснулась, чтобы детишки без неё не уснули. Надо постараться к ним привыкнуть быстрее. Подружки своих рожали, да и то порой жаловались, что не могут привыкнуть, что с ними постоянно дитё, а тут уж большенькие, готовые, «чужие». Всё равно это слово каким-то змеем вползало в сознание и ворошилось там. Перекрестившись, отогнав от себя это «чужие», поспешила она в дом.
Прибежав, обнаружила, что Стёпка полёживает в своей кроватке, Наташа рядом — кроватку пододвинули к тахте. А муж, усевшись на пол в уголке между ними, рассказывает, как у них выводились гусята:
— Приходим мы с мамкой, а их там! Все серенькие, а один белый.
— Жёлтенькие они все, покуль маленькие. Иди уж мойся, сказочник, — скомандовала Галина. Как только Василий поднялся, уселась на тахту к Наташе, по пути укрыв поплотнее мальчишку. Тот уже засыпал.
— Мы так хотим, чтобы вам у нас понравилось, — начала она говорить с девочкой, как со взрослой. — Я знаю, что у вас в семье плохо было, а мы с отцом, — в который раз с каким-то замиранием сердца произнесла она новое звание мужа, — очень хотим вас вырастить, как своих. Чтобы наш дом стал вашим и мы всегда жили вместе с вами. Стёпка-то маленький, привыкнет. Может, потом и помнить не будет, как он тут появился. А ты уже большая девочка. Ты согласна остаться с нами? Навсегда? Пойти учиться в школу? Стёпку потом туда провожать вместе будем?
Наташа уставилась на неё строгими карими глазами, молчала. Потом отвела взгляд в сторону, полежала так некоторое время. Галина испуганно ждала ответа. Девочка села на постели, подтянув коленки к подбородку, укрыла их одеялом, и, выглядывая из этой норки, вдруг тихо-тихо спросила:
— А если я вам не подойду, вы Стёпку оставите, а меня в детдом? — И взглядом своим как обожгла.
— Да что ж такое ты говоришь? Глупенькая ты моя! Да разве ж для того мы тут бьёмся с бумагами, чтобы тебя в детдом? Да как ты это придумала. — Галина расплакалась.
— Мне из опеки так сказали, что посмотрите-посмотрите да спихнёте меня в детдом, а себе маленького возьмёте, — заревела и девочка.
— Да только дурак так придумать может. — Галина уложила её в кровать и прилегла рядом, всхлипывая и обнимая. — А тут в деревне-то дураков нету. Таких девчаток в детдом отдавать? Полоумные мы, что ли?
И накатило тут на неё, опять до слёз: да как же их можно обмануть? Куда ж их отдавать, и так обездоленных с рождения? Значит, и правда они её дети, те, которых так долго ждала. Давилась слезами, гладила остренькие плечики девчонки, успокаивая теперь уже и себя.
Так и уснула бы, обняв её, да возвратился из бани супруг. Потихоньку сползла на пол с тахты и на цыпочках вышла в кухню. Налив красному, как помидор, мужу кружку чайного гриба, подала выпить.
— Спасибо! — хлопнул он одним глотком чуть не полкружки. — Уснули? Как они?
— Нормально, — не стала она его расстраивать разговором. — Пристали, видать, в дороге, да и для девчонки всё равно нервы. Понимает уж всё. После баньки-то уснули вмиг. Маленько с Наташей поговорила, а Стёпушка почти сразу завернулся и спать.
— Ну и слава богу!
Стёпка с первых дней освоился, видно, привык в больнице к разным людям. Охотно шёл и к Василию, и к Галине, которая бы не спускала его с рук, если бы не домашние дела. На работе, по счастью, ей дали внеочередной отпуск, пока вопрос с судом не решился.
Маленький непоседа лез во все углы, того и гляди, покалечится. Подпол открывают — Василий его на руках крепко держит, чтоб не улетел вниз. По лестнице на чердак и то умудрился забраться на четыре ступеньки, хорошо, Наташка заметила, сняла. Наташа не сразу оттаяла, но заботы со Стёпкой сделали своё дело: братишка рядом, значит, всё хорошо. А тут ещё и бабка Филимониха рада-радёхонька: внучата, считай, появились. Свои-то далеко, а эти вот, за забором.
Да и вообще с того дня всё у них заладилось: и документы быстро сделали, и суд вовремя состоялся, и заведующая детским отделением там была, и опека, как ни кривила лицо надутая начальница, поддержала заключение об усыновлении и удочерении. Хорошо, что молодая инспекторша пришла на суд и прошёл он без лишних передряг. Так и стали Василий с Галей родителями почти в сорок лет.
Не всё, конечно, было ровно. Это в сериалах всё гладко да сладко. А тут порой чуть не до инфаркта дело доходило. Как-то, года три уж спустя, как дети жили в семье, Наташка (лет одиннадцать ей уж было) сорвалась и на попутке уехала домой, в Сретенку. Думали, что в лес, за земляникой бегала с соседями, — а она уж вон где! Да хорошо, вовремя хватились: Стёпка проговорился, что нянька маму захотела увидеть. Поехали тогда Василий с женой в Сретенку. Какой поехали — полетели. Пока мчались туда, чего только ни передумали. Это ж догадаться: такой крохе — и на попутке с чужим мужиком. Мало ли что у него на уме!
Нашли там, через сельсовет, дом, где жила Наташина да Стёпкина мать. Дом без окон, рамы украли. Двери сняты с петель. Внутри коровы от паутов спасаются, жаруют. А на кровати, на голой панцирной сетке, их Наташка сидит, слезами заливается.
— Не реви, доча… — только и смог выдавить из себя перепуганный до смерти Василий. — Никто не обидел? А? — спрашивает, а сам ответ боится услышать.
— Не, никто… Я вас обидела, наверное. Мамку захотела увидеть ещё разок, а её тут и нет. Думаю, хоть гляну, как она теперь живёт, — утирая слёзы, тихо сказала она. — Глянула — никого. Даже печка вся разломана.
— Доча, а дырка на платье от чего? — опять со страхом спрашивает отец.
Наташа помолчала, понурив голову, а потом, подняв глаза, рассказала:
— Думаю, всё равно мамка придёт. Я себя под кроватью за платье к полу гвоздём прибила. Чтоб с нею остаться, хоть на недельку. А
