— Какое письмо?
— Какое же еще? Пахарито де Сото, конечно.
— Я ничего не знаю о…
— Вы не знаете, что Пахарито де Сото написал и отправил письмо в тот же день, когда его убили?
— Вы говорите, его убили?
— Вы же слышали, отвечайте.
— Я слышал о письме, но никогда его не видел.
— У вас действительно его нет?
— Действительно.
— И вам не известно, где оно?
— Нет.
— Ни что в нем написано?
— Да нет же, клянусь вам.
— Похоже, вы говорите правду. Но берегитесь, если солгали. Я не один охочусь за ним, другие тоже не дремлют, только они не станут с вами церемониться, как я. Они сначала прикончат вас, а потом станут искать, не спрашивая, понятно?
— Да.
— Если вдруг что-нибудь услышите, кого-нибудь заподозрите или вспомните хоть что-нибудь в связи с письмом, немедленно сообщите мне. Любое промедление будет стоить вам жизни.
— Хорошо, сеньор.
Комиссар Васкес встал, взял шляпу и направился к двери. Я проводил его и на прощание протянул руку. Он холодно пожал ее.
— Простите меня за мое поведение, — сказал я, — мы все стали очень нервными в эти последние месяцы: слишком много бед свалилось на наши головы. Я, как вы понимаете, не собираюсь тормозить вашу работу.
— Спокойной ночи, — сухо ответил мне комиссар.
Я подождал, пока он спустился вниз по лестнице, вошел в квартиру, запер за собой дверь на ключ и до самого рассвета размышлял над словами комиссара, куря одну за другой сигареты, которые он оставил на столе. Заснул я на заре, забыв завести будильник, и проснулся лишь после одиннадцати. Из соседнего бара позвонил в контору и сказал, что задерживаюсь по срочному делу. Впрочем, я не погрешил против истины. Выпив кофе и просмотрев газеты, я решил почистить ботинки, мысленно рассуждая сам с собой и, по-видимому, слишком бурно жестикулируя, так как поймал на себе насмешливые взгляды прохожих. Заплатив чистильщику ботинок, я направился к дому Леппринсе. Швейцар сообщил мне, что Леппринсе ушел немногим более получаса назад. На мой вопрос, не знает ли он, куда тот пошел, швейцар заговорщицки, словно посвящал в великую тайну, ответил, что Леппринсе поехал в Саррию к вдове Савольты просить руки Марии Росы. Мы расстались, как два конспиратора. Дойдя до Пласа-де-Каталунья, я сел в поезд. В Саррии я побрел вверх по тем же крутым улочкам, по которым несколько месяцев назад двигалась похоронная процессия, провожая в последний путь магната.
В дверях особняка стояли жандармы: привилегия, оставленная властями в память о покойном, что, впрочем, было совершенно излишне: террористы избрали для себя другие мишени. Узнав, кто я такой, меня впустили в дом. Управляющий, рассыпаясь в извинениях, попросил меня отложить встречу с Леппринсе.
— У них сейчас маленькое семейное совещание, сеньор, будьте добры отложить встречу до другого раза.
Я настаивал. Управляющий согласился доложить Леппринсе о моем приходе, но никак не обнадежил меня. Я остался ждать. Леппринсе сразу же вышел ко мне.
— Должно быть, случилось что-то очень важное, раз ты решился побеспокоить меня во время… скажем, серьезного для меня разговора…
— Не знаю, насколько важно то, о чем я вам расскажу, но все же я счел нужным прийти.
Он провел меня в библиотеку. И я рассказал ему о посещении Васкеса, о его раздраженном тоне, умолчав, разумеется, о том, с каким гневом говорил он о нем самом, опасаясь задеть самолюбие Леппринсе.
— Ты правильно сделал, что пришел, — проговорил Леппринсе, выслушав меня.
— Я боялся, что не найду вас потом и будет слишком поздно.
— Я же сказал, ты правильно сделал, что пришел. Но твои страхи напрасны. У Васкеса просто начались галлюцинации от чрезмерной ревности. Во Франции мы называем это «профессиональной подтасовкой».
— В Испании мы это тоже так называем, — послышался вдруг чей-то голос у нас за спинами.
Мы обернулись и увидели комиссара Васкеса собственной персоной. Стоя за ним, управляющий гримасами и жестами давал нам понять, что не мог помешать ему войти. Леппринсе знаком велел слуге удалиться. Мы остались втроем. Леппринсе взял с полки коробку с гаванскими сигарами и предложил комиссару, но тот отказался, улыбнувшись и метнув злобный взгляд в мою сторону.
— Большое спасибо, но у нас с сеньором Мирандой более грубые вкусы, мы предпочитаем сигареты, не так ли?
— Признаюсь, я выкурил всю пачку, которую вы у меня оставили, до конца, — сказал я.
— Не слишком ли много, вам следует заботиться о своем здоровье… о своих нервах.
Он протянул мне сигару, и я взял. Леппринсе положил коробку с сигарами на место и дал нам огня. Васкес обвел взглядом библиотеку, и его взгляд задержался на окне.
— Знаете, а весной вид отсюда гораздо приятнее, чем тогда… в январе.
Он повернулся к нам вполоборота и оперся о косяк двери, глядя в залу.
— Хотите, я велю раздвинуть деревянные перегородки, чтобы вы могли посмотреть, можно ли отсюда попасть в лестницу? — спросил Леппринсе с присущей ему мягкостью.
— Вы могли бы догадаться, сеньор Леппринсе, что я уже проделал этот эксперимент раньше.
Васкес вошел в комнату, поискал глазами пепельницу и стряхнул в нее пепел.
— Позвольте узнать причину вашего внезапного прихода? — поинтересовался Леппринсе.
— Причину? Нет, я бы сказал, причины. Прежде всего, я хотел первым поздравить вас с вступлением в законный брак с дочерью покойного сеньора Савольты, но вижу, что меня уже опередили.
Он имел в виду меня. Леппринсе слегка поклонился.
— Во-вторых, хотел поздравить также со счастливым исходом во время покушения на вас в театре. Мне представили полный отчет, и должен сознаться, что ошибался, сомневаясь в достоинствах вашего наемного убийцы.
— Телохранителя, — поправил Леппринсе.
— Как вам будет угодно. Теперь меня это уже мало волнует, потому что третья причина состоит в том, что я пришел проститься с вами, так как уезжаю.
— Проститься?
— Да, именно проститься, сказать вам: «прощайте».
— То есть как?
— Я получил приказ срочно выехать в Тетуан и сегодня же отбываю.
В улыбке комиссара Васкеса сквозила горечь, которая меня потрясла. Только тогда я вдруг ясно осознал, насколько ценил комиссара.
— В Тетуан? — невольно вырвалось у меня.
— Да, в Тетуан. Вас это удивляет? — спросил комиссар, словно только теперь заметил меня.
— По правде говоря, да, — ответил я искренне.
— А вас, сеньор Леппринсе, тоже удивляет?
— Я полный профан в делах полиции. Во всяком случае, надеюсь, что этот перевод будет для вас выгодным.
— Любое место выгодно или опасно в зависимости от того, как на это посмотреть, — изрек комиссар Васкес.
И, круто повернувшись на каблуках, вышел. Леппринсе проводил его взглядом до двери, забавно изогнув брови дугой.
— Как по-твоему, мы его еще увидим? — спросил он меня.
— Кто знает! Жизнь так переменчива!
— А я думаю, увидим, — заключил он.
ПИСЬМО СЕРЖАНТА ТОТОРНО КОМИССАРУ ВАСКЕСУ ОТ 2–5-1918 ГОДА, В КОТОРОМ ОН ИНФОРМИРУЕТ ЕГО О ПОЛОЖЕНИИ ДЕЛ В БАРСЕЛОНЕСвидетельский документ приложения № 7-а.
(Приобщается английский перевод, сделанный судебным переводчиком Гусманом Эрнандесом де Фенвик).
Барселона, 2–5-1918.
Многоуважаемый, досточтимый шеф!
Вы уж простите меня за то, что я так задержался с ответом. Но после того происшествия в театре, которое произошло полтора месяца назад, я не мог писать правой рукой, а продиктовать письмо кому-нибудь не решился: вы сами знаете, какие нынче люди. Теперь я научился писать левой рукой. Только простите меня за мои ужасные каракули.
Мало что изменилось с тех пор, как вы уехали из Барселоны. Меня отстранили от оперативной работы и перевели в паспортный отдел. Комиссар, который пришел вам на смену, приказал больше не следить за сеньором Леппринсе. Поэтому у меня не было возможности узнать что-нибудь о нем, хотя я и стараюсь не упускать его из виду, как вы велели мне перед отъездом. Из газет я узнал, что сеньор Леппринсе женился вчера на дочери сеньора Савольты и что свадьба по настоянию семьи невесты происходила в очень узком кругу, поскольку совсем недавно похоронили ее отца. Свадебное путешествие тоже не состоялось по той же причине. Сеньор Леппринсе и его жена сменили место жительства. По-моему, они живут в одном из особняков, но где именно, пока не знаю.
Бедняжка Немесио Кабра Гомес по-прежнему в сумасшедшем доме. Сеньор Миранда работает, как и прежде, у адвоката, сеньора Кортабаньеса, а с сеньором Леппринсе уже не видится. Однако в городе царит полное спокойствие.
Пока все. Остерегайтесь мавров, они плохой и коварный народ. Мне и моим товарищам очень недостает вас. С искренним уважением.
