— Сеньор комиссар… сеньор комиссар…
Сержант Тоторно вошел в ложу, деликатно кашлянул, но поскольку на него никто не обратил внимания, коснулся плеча Леппринсе.
— Прошу прощения, сеньор Леппринсе.
— Что случилось?
— Пойду поднимусь на галерку, взгляну, все ли там в порядке.
— Ну что ж, иди.
— Слегка разомнусь, ладно? Уж этот мне театр…
— Иди, иди, сержант.
Из соседних лож зашикали, призывая к тишине, и сержант Тоторно вышел из ложи, задевая о стулья саблей. Макс взял бинокль и навел его на верхние ярусы.
— Тоже мне деятель, — проворчал он, имея в виду сержанта.
— Делают что могут, — сказал Леппринсе.
— Ха!
Занавес опустился, раздались аплодисменты, и вспыхнул свет. Макс вышел в небольшое помещение, отделявшее ложу от коридора. Леппринсе встал, закурил сигарету и только тогда последовал за своим телохранителем. Он открыл дверь в коридор, но путь ему преградил полицейский в униформе.
— Я хочу пойти в бар.
— Нельзя покидать ложу: таков приказ комиссара Васкеса.
— Я хочу пить. Передай комиссару Васкесу, чтобы он пришел сюда.
— Комиссара здесь нет.
— Тогда выпусти меня.
— Очень сожалею, сеньор Леппринсе, но не могу.
— Тогда сделай мне одно одолжение, хорошо?
— Слушаю вас, сеньор.
— Найди капельдинера и воли принести мне лимонада. Я расплачусь с ним здесь.
Леппринсе присоединился к Максу. Было жарко. Макс сидел в одной рубашке, без пиджака, перемешивая колоду карт.
— Я побуду здесь, если не возражаете, — сказал он.
— Хочешь разложить пасьянс? — спросил Леппринсе.
— Да.
— Дело твое. Тебе не нравится спектакль?
— Я приду потом, посмотрю, чем все кончится.
— А как ты относишься к супружеской измене, Макс?
— Никак.
— Осуждаешь?
— Я не задумывался над этим. Все, что касается любви…
— Ну ладно, — перебил его Леппринсе, — раскладывай пасьянс, желаю тебе удачи.
— Спасибо.
Леппринсе вернулся в ложу и занял свое место. Прозвенел звонок, возвещая о начале третьего действия. Прозвенел еще раз, и огни стали медленно гаснуть. Пока поднимался занавес, зрители торопились откашляться, прочищая горло. В дверь, которая выходила в коридор, постучали. Макс открыл, и полицейский протянул ему поднос с бутылкой лимонада и стаканом.
— Я сам купил.
— Благодарю. Вот деньги, сдачу возьми себе.
— Ни в коем случае.
— Так велел сеньор Леппринсе.
— Ну, если так…
Вызванный Максом Леппринсе вышел из ложи, чтобы напиться лимонада..
— Вам передали, что я вас звал, сеньор комиссар?
— Да, как видишь, я пришел.
— Вы ходили к моему другу, сеньор комиссар?
— Да, ходил.
— Это сам Иисус Христос, понимаете?
Комиссар отступил к окошечку.
— Он плетет какую-то ерунду, — прошептал комиссар доктору.
— Я ведь предупреждал вас…
— Сеньор комиссар, вы здесь?
— Здесь, Немесио, ты хочешь сказать мне что-то?
— Письмо, сеньор комиссар, найдите письмо.
Комиссар Васкес снова приблизился к больному.
— Какое письмо, Немесио?
— В нем все сказано… в письме… найдите его, и вы узнаете, кто убил Пере Парельса. Это не я вам говорю, это говорит вам сам господь бог моими устами. Знаете, в тот день меня ослепил яркий свет. Он проникал сквозь стены… и мне пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть… а когда я открыл глаза, он стоял передо мной, как вы сейчас, сеньор комиссар… в белом саване, который подарила ему святая Магдалена. Глаза его искрились, борода была усеяна светящимися точками, словно звездами, а руки покрыты язвами, как тогда, когда он явился к с пятому Фоме неверному.
— Расскажи лучше о письме, Немесио.
— Нет, мне интереснее говорить об этом, комиссар. Я тогда совсем пал духом; не знал, что делать, и только все время повторял: «О боже, я не достоин того, чтобы ты входил в мою нищенскую берлогу», а он показал мне свои божественные язвы и терновый венец, который казался солнцем, и заговорил со мной… и голос его исходил из всех уголков кельи. Истинная правда, сеньор комиссар, он исходил сразу отовсюду. И меня словно озарило. Он сказал: «Разыщи комиссара Васкеса из полицейского участка и расскажи ему все, что знаешь. Он вызволит тебя отсюда». А я ответил ему: «Как же я могу разыскать комиссара Васкеса, если меня отсюда не выпускают и держат под замком?» А он ответил: «Тогда я сам пойду в полицейский участок и скажу ему, чтобы он к тебе пришел. Но ты должен рассказать ему все, что знаешь». И исчез, погрузив меня во мрак, в котором я пребываю по сей день.
Комиссар отступил к двери.
— Выпустите меня, доктор, я от него ничего не добьюсь.
— Подождите, сеньор комиссар, не уходите, — сказал Немесио Кабра Гомес.
— Пошел к черту! — выругался комиссар.
И тут больной вскочил на ноги и вцепился обеими руками в плечи комиссара, заставив его опуститься на колени. Затем приблизил к нему свое лицо и что-то зашептал на ухо. Доктор Флоре пошел и камеру и силой оттащил сумасшедшего, чтобы помочь комиссару, который застыл в неподвижности, пригвожденный к проволочной сетке на полу. На помощь подоспели два санитара, и втроем они обуздали Немесио.
— Под душ его! — приказал доктор Флоре.
Комиссар Васкес привел в порядок свой костюм и поднял с пола отлетевшую от пиджака пуговицу.
— Я предупреждал вас, его нельзя было волновать, — проговорил доктор Флоре.
— Да, наверное, вы были правы, — согласился комиссар Васкес.
Они молча прошли по коридорам, окружавшим сад, и распрощались у выхода из больницы. Два жандарма ждали его у машины.
— Наконец-то, комиссар. Мы уже не чаяли вас увидеть.
— А вы не прочь были бы упечь меня туда?
Жандармы рассмеялись шутке своего шефа.
— Где живет Хавиер Миранда? — спросил он вдруг у них.
— Миранда? — удивились полицейские. — А кто он такой?
— Я вижу, вы не знаете. Тогда поехали в полицейское управление, там выясним, где он живет.
Когда Леппринсе снова появился в ложе, с галерки раздался первый выстрел. Леппринсе упал. Сержант Тоторно, перепрыгивая через ступеньки, помчался вверх по лестнице к тому месту, откуда прозвучал выстрел. Чья-то фигура скользнула к выходу. Сержант Тоторно кинулся ей наперерез. Человек резко повернулся на каблуках и спрыгнул через ступеньки к балюстраде, отстреливаясь. Упавший Леппринсе поднялся: в каждой руке он держал по пистолету. Но это оказался не Леппринсе, а Макс, который сел в ложу, когда его хозяин пил лимонад. Макс дважды выстрелил в человека, возвышавшегося над балюстрадой. Человек согнулся пополам и рухнул в партер. В театре началась невообразимая паника: представление прервалось, актеры и зрители торопились покинуть зал, создавая давку и падая. С галерки еще раз выстрелили в ложу Леппринсе. Макс перескочил в соседнюю ложу и палил оттуда в ответ из двух пистолетов одновременно. Шальная пуля ранила одного из зрителей, и он истошно завопил. Чье-то тело покатилось по лестнице галерки и застряло на ступеньке. Террористы — их было по меньшей мере пятеро — попали под перекрестный огонь Макса и сержанта Тоторно, который, несмотря на ранение, беспрерывно посылал пули во все стороны. Террористы попытались прорваться к спасительному выходу. Но — полицейский, приносивший лимонад, расположился с карабином в ложе Леппринсе и, нажимая на курок, стал осыпать картечью ступеньки. Сержант Тоторно лег на пол. Террористы, еще державшиеся на ногах, перепрыгнув через лежавшего сержанта, бросились к выходу. Здесь их и доконал Макс, притаившийся за колонной. В итоге за вечер оказались убитыми три террориста: Лукас «Слепой», погибший от пули в шею; другой — от пули в лопатку и в голову, а третий — от пули в сердце. Двое остальных были ранены: один легко, второй тяжело. Среди раненых был также сержант Тоторно, которому пулей оторвало два пальца правой руки. Что касается зрителя, раненного шальной пулей в правую ягодицу, то он через несколько дней оправился, и Леппринсе вознаградил его за понесенный ущерб.
V
В тот вечер я зашел в кинематограф, а потом — в закусочную, съел пару бутербродов, запил пивом и не спеша побрел домой. Меня никто не ждал, и торопиться было некуда. Я жил на улице Херона в крохотной квартирке под самой крышей современного здания, которую нашел для меня приятель Серрамадрилеса вскоре после моего приезда и Барселону. Мебели в квартирке было мало, да и та убогая: расшатанные стулья, хромоногие столы и кресло из ивовых прутьев. В спальне стояла узкая кровать, чуть пошире тюфяка, и обшарпанный зеркальный шкаф. Вторая комната предназначалась для столовой, но я питался в соседнем дешевом ресторане и потому оборудовал ее под свой кабинет. Гости приходили ко мне очень редко, и столовая была для меня излишней роскошью. Кроме того, были пустой чулан без окон и умывальник в спальне. Места общего пользования находились на лестничной площадке, и я разделял их с астрономом и старой девой. Зато окна обеих комнат выходили в ухоженный садик, где разводили цветы. 13 середине девятнадцатого года садик исчез, и один только бог знает, кому это понадобилось.
