И действительно, за несколько недель до того, как Васкес сообщил нам об аресте и заключении в крепость этих четверых анархистов, я, гонимый скукой, бродил по городу, и вдруг мне пришло в голову зайти в книжный магазин на улице Арибау и послушать часик-другой речи Роки. Книжный магазин пустовал. Только за прилавком по-прежнему сидела рыжая женщина. Я направился во внутреннее помещение магазина, но она остановила меня:
— Сеньору угодно купить какую-нибудь книгу?
— А разве Рока не придет сегодня?
— Нет, уже не придет.
— Надеюсь, он здоров?
Продавщица оглянулась по сторонам и шепнула мне:
— Его увели в Монтжуик.
— За что? Он сделал что-нибудь плохое?
— Это как-то связано со смертью Савольты, вы понимаете, что я хочу сказать? На другой же день начались репрессии.
Рока был уже не молод. Он чем-то заболел в Монтжуике. Вскоре его выпустили, но после этого он уже не появлялся в книжном магазине и я никогда больше о нем не слышал.
— Вы не должны так обращаться со мной, сеньор комиссар, я порядочный человек и хочу вам помочь. Почему вы не выслушаете меня?
Немесио Кабра Гомес волновался: он сплетал пальцы, хрустел суставами, переминался с ноги на ногу.
— Подожди капельку, — ответил комиссар Васкес, — сейчас я буду к твоим услугам.
— Знаете, сколько часов я уже здесь торчу?
— Много, наверное.
Немесио Кабра Гомес резко придвинулся к столу. Комиссар Васкес вздрогнул и прикрылся газетой, а секретарь вскочил, намереваясь ринуться к двери.
— Я хорошенько обо всем подумал в эти тоскливые часы, сеньор комиссар. Выслушайте меня. Я знаю, кто убил Пахарито де Сото и кто будет следующей жертвой. Вас это интересует или нет?
Помню тот день, когда я в последний раз посетил дом на улице Рамбла-де-Каталунья, Леппринсе пригласил меня пообедать вместе с ним. Мы выпили по рюмочке хереса в гостиной, где в камине горели поленья, хотя в городе уже вступила в свои права весна, наполнив его своим ароматом, яркими красками и чудесным теплом. А затем перешли в столовую. Как всегда, разговор шел на общие темы, о том о сом, перемежаясь паузами. Во время десерта Леппринсе сообщил мне, что женится. Сам по себе этот факт не удивил меня, удивляла тайна, в которой до сих пор сохранялись их отношения. Избранницей его, разумеется, была Мария Роса Савольта. Я пожелал ему счастья и лишь позволил себе заметить, что его будущая жена еще слишком молода.
— Ей почти двадцать лет, — возразил он, улыбаясь своей приятной улыбкой (но я знал, что ей едва исполнилось восемнадцать), — она достаточно образованна и с хорошими манерами. Остальное придет со временем. Опытность зачастую ведет к недовольству, размолвкам, ссорам, которые только раздражают, а не поучают. Опытность нужна мужчине, который должен бороться за существование, а не его жене. Избави меня бог от ее опыта, если от него будут исходить одни неприятности.
Я похвалил его за благонамеренные речи, и мы оба погрузились в глубокое молчание. Управляющий вошел в столовую и доложил о приходе комиссара Васкеса. Леппринсе велел провести его в столовую и попросил меня остаться.
— Прошу прощения, что мы принимаем вас здесь, дружище Васкес, — поспешил извиниться Леппринсе, едва тот вошел. — Но, по-моему, это гораздо лучше, чем заставлять вас ждать или лишить удовольствия присоединиться хотя бы к концу нашей великолепной трапезы.
— Благодарю вас, я уже пообедал.
— Отведайте хотя бы десерт и выпейте рюмочку москателя.
— С великим удовольствием.
Леппринсе отдал соответствующее распоряжение.
— Я пришел, — начал комиссар, — поскольку считаю своим долгом предупредить вас о том, что имеет непосредственное отношение к вам…
Насколько я понял, он имел в виду Леппринсе и его компаньонов. Со мной комиссар Васкес даже не поздоровался. Он игнорировал меня с первого же дня нашего знакомства, и это задевало мое самолюбие, хотя и было вполне оправдано: его профессия не допускала любезностей, учтивости, и все то, что могло служить ему помехой в деле (друзей, секретарей, помощников, телохранителей), он оставлял вне поля своего зрения.
— Речь идет о покушениях? — спросил Леппринсе. — Есть какие-нибудь новости насчет смерти бедного Савольты?
— Да, именно об этом.
— Так я слушаю вас, дорогой Васкес.
Комиссар помедлил, с любопытством разглядывая этикетку винной бутылки. Мне показалось, что его враждебность распространяется на меня и даже на самого Леппринсе. Наконец он заговорил:
— От… людей, которые сотрудничают с полицией… косвенным образом, неофициально, у меня есть сведения о том, что в Барселоне появился Лукас «Слепой».
— Лукас… какой? — переспросил Леппринсе.
— «Слепой», — повторил комиссар.
— И кто же этот столь колоритный персонаж?
— Валенсийский террорист. Он действовал в Бильбао и в Мадриде, хотя сведения, поступающие о нем, самые разноречивые. Вы же знаете, как относятся к людям подобного рода: бандита превращают в героя, чтят его как бога, превозносят до небес…
Горничная принесла тарелку, столовый прибор и салфетку для комиссара.
— А почему его называют «Слепым?» — поинтересовался Леппринсе.
— Одни утверждают, что он получил это прозвище потому, что всегда щурит глаза, а другие говорят, будто его отец был слепым и пел романсы в деревнях Уэрты. Но, по-моему, все это чепуха.
— Насколько я понимаю, взгляд у него острый.
— Как стальное лезвие.
— Так, значит, Савольту убил Лукас?
Комиссар Васкес положил себе на тарелку пару кусков торта и многозначительно посмотрел на собеседника.
— Кто знает, сеньор Леппринсе, кто знает!
— Рассказывайте, рассказывайте, пожалуйста… и ешьте, это очень вкусно, вы сами убедитесь.
— Не понимаю, отдаете ли вы себе отчет в том, насколько серьезны мои опасения. Этот террорист очень страшный человек и явился сюда по ваши души.
— Вы хотите сказать, комиссар, по мою душу?
— Я говорю «ваши», не уточняя. Если бы я имел в виду конкретно вас, я бы так и сказал. Точно такой же разговор у меня состоялся сегодня утром с сеньором Клаудедеу.
— Как велика опасность? — спросил Леппринсе.
Комиссар достал из кармана несколько листков и протянул их Леппринсе.
— Вот здесь кое-какие сведения. Я сам выписал их из архива. Взгляните, хотя вы, пожалуй, не разберете моего почерка.
— Отчего же, прекрасно разберу. Так его обвиняют в четырех убийствах?
— Два убийства приписывают ему. А двое других полицейских убиты во время перестрелки в Мадриде.
— Оказывается, он сбежал из тюрьмы Куэнки.
— Да, жандармы преследовали его в горах. Но почему-то решили, что он погиб, и вернулись в казарму. А спустя месяц он появился в Бильбао.
— Он действует один? — спросил я.
— Когда как. Судя по сведениям из Мадрида, он руководит бандой, но численность ее не указывается. А исходя из других донесений, он действует в одиночку. На мой взгляд, эти сведения больше соответствуют фанатизму и жестокости человека, подобного Лукасу. Будь у него сообщники, то рано или поздно они обнаружили бы себя.
Комиссар Васкес отломил ложечкой маленький кусочек воздушного торта и не спеша попробовал.
— Божественное лакомство! — воскликнул он.
— Что бы вы посоветовали мне, комиссар? — спросил Леппринсе.
Васкес ответил ему только тогда, когда доел до конца обе порции торта.
— Я бы посоветовал… я бы посоветовал вам ставить нас в известность о каждом своем шаге, чтобы мы могли обеспечить вашу безопасность. Если мы будем знать наперед, куда вы пойдете, мы вынудим Лукаса «Слепого» рано или поздно совершить какой-нибудь необдуманный поступок. Такие люди, как он, часто проявляют нетерпение. Если мы устроим ему западню, он сам в нее попадется.
Горничная доложила, что кофе и ликер поданы в гостиную. Леппринсе встал, подавая нам пример, но комиссар Васкес, воспользовавшись моментом, поторопился откланяться, ссылаясь на свою занятость. Когда комиссар ушел, Леппринсе сказал мне:
— Его раздражает, что у меня свой телохранитель. Он, видите ли, считает его помехой себе.
— И по-своему прав.
— По-своему, возможно, но мне спокойнее под защитой Макса, чем под защитой всей испанской полиции.
— Конечно, против такого аргумента трудно что-нибудь возразить, но, по-моему, не следует отказываться ни от того, ни от другого.
— В таком случае, — заключил Леппринсе, — буду находиться под двойной защитой. Впрочем, спорить в данном случае бессмысленно. На карту поставлена моя жизнь, а я не собираюсь испытывать на своей шкуре, что лучше, а что хуже.
Доктор Флоре поскреб подбородок карандашом.
— Ваша просьба идет вразрез с нашими правилами, комиссар. Больной сейчас относительно спокоен, а ваше посещение может вывести его из равновесия.
