у них есть один такой специалист, но, скорее всего, читать мои бумаги он не станет, так как в прошлом уже пострадал за свои убеждения и работников аппарата он терпеть не может.
Но я настаивал и спустя некоторое время меня попросили приехать к ним в институт. Специалист оказался болезненного вида мужчиной лет за пятьдесят. Он подержал в руках уже довольно увесистую папку с моими бумагами, затем положил ее на стол перед собой и сказал, что очень внимательно все прочел.
— Вы очень аккуратно и логично все излагаете, — сказал он, — но отдаете ли вы себе отчет в том, какие выводы должны последовать из вашей работы?
И дальше, видя, что я молчу, продолжил:
— Неминуемое падение этого строя.
Я мог бы ему возразить, что в мои намерения не входит падение строя, а предлагается его реформирование, но я не стал дискуссировать на эту тему, поблагодарил его за внимание и откланялся.
События, которые произошли в последующий год-полтора хорошо всем известны.
Они избавили всех нас от необходимости переживать о торговом дефиците, который скоро стал поистине тотальным, а переключиться на раздумья о дефиците совести и чести у наших руководителей, а это, как известно, категории уже не экономические.
Пименов
Через пару лет работы в райкоме меня избрали секретарем партбюро аппаратов РК КПСС и РК НК. С той поры в дополнение к своей основной работе в течение нескольких лет на мою долю выпала ежемесячная подготовка партийных собраний.
Уже много лет спустя я иногда просыпался среди ночи в холодном поту при мысли о том, что не провел в срок очередное собрание. Собственно говоря, проведением рутинных собраний работа партбюро аппарата и ограничивалась, только однажды нам пришлось разбирать совсем не тривиальное дело.
Как-то раз первый секретарь райкома Бирюков пригласил к себе меня и членов партбюро аппарата и поручил разобраться с конфликтом в районном комитете народного контроля. Заместитель председателя Пименов Виктор Миронович написал заявление на своего председателя, члена бюро райкома Маркова Валерия Петровича, в котором он обвинял его в пьянстве на рабочем месте и прочих злоупотреблениях.
По правде говоря, тут Бирюков словчил, и, вместо того, чтобы самому принять решение, которое было в его компетенции, отправил дело в партбюро, у которого компетенций было в тысячу раз меньше. На сленге партаппаратчиков это называлось «погнать волка дальше в лес». Он, видимо, чувствовал, что дело это кляузное, и интуиция карьериста его не подвела.
Пименов уже несколько лет работал в комитете народного контроля. Я был «шапочно» с ним знаком, но никогда отдельно не разговаривал, просто потому, что предмета для общего интереса у нас не находилось.
Пименов был мой одногодок, среднего роста, скорее щуплый, чем коренастый. В поблескивающих золотом оправы очках, он скорее походил на хлюпика-интеллигента, чем на непреклонного, в чем-то даже по-монашески фанатичного борца, каковым он впоследствии оказался.
Мы по очереди поговорили с Пименовым и Марковым. Попросили Пименова пригласить свидетелей. Марков рассказал, как возник конфликт.
— Мы были вдвоем, выпили, затем Виктор сказал: это была твоя последняя бутылка. Больше я тебе пить не дам!
У Маркова на лице было ясно написано, что пьет он давно и много. Если бы дело было в начале перестройки, когда борьба «с пьянством и алкоголизмом» стала в ряд «первоочередных задач партии», Маркову было бы явно несдобровать. Но ко времени заявления Пименова острота этой борьбы явно выдохлась в виду ее явной бесперспективности, и уже даже аппарат мог позволить себе иногда расслабиться. Поэтому перспектива остракизма Маркова выглядела весьма туманно.
Комиссия партбюро аппарата состояла из трех членов: меня, Саши Горелова и Володи, фамилию которого я назову как «Хрусталев», хотя она была явно не «Хрусталев». Просто Володя был очень похож на этого персонажа из шоу «Вечерний Ургант», с голым черепом марсианина.
Мы приглашали свидетелей, представленных нам Пименовым и по очереди опрашивали. Когда количество свидетелей перевалило за десяток, мы окончательно поняли, что дело это «тухлое». Все они слышали, что председатель комитета РК НК выпивает, но вместе с ним никто из свидетелей в компании не был. Тогда мы вновь пригласили Пименова и порекомендовали ему найти свидетелей других проступков Маркова.
Тот заявил, что приведет свидетелей взяточничества своего председателя. Это было серьезное обвинение. Взятка была уголовным преступлением, но доказательство ее наличия должно было быть очень серьезным. «Свидетели» же Пименова только «что-то слышали», но опять никто не был свидетелем или непосредственным участником.
Мы сообщили результаты работы комиссии самому Пименову и Бирюкову. Однако конфликт и не собирался утихать. Тогда я обсудил на партбюро и вынес на партийное собрание проект решения: «за создание нерабочей обстановки» (или что-то вроде этого) Пименову «поставить на вид», а Маркову «за упущения в воспитательной работе» — «строго указать». Пименов на собрании отсутствовал, решение было принято единогласно.
Накануне собрания у меня с Пименовым состоялся разговор в коридоре райкома.
— Почему вы, честный человек, мне не верите? — спрашивал он, а я все никак не мог понять, как может человек с юридическим образованием таким образом строить свои доказательства.
Видимо, стояло за этими дрязгами еще что-то, чего он не желал рассказывать. В глубине души я ему даже сочувствовал. Ведь у меня тоже несколько лет назад была такая же ситуация в парткоме. Мой секретарь парткома крепко пил, но в пьяном виде его никто на работе не видел. А то, что он прогуливал часто, так на это у него была «отмазка»: больная мама. Честно говоря, за время работы в парткоме я так и не придумал, что с этим делать. Но уж, во всяком случае, я не собирался жаловаться на него в райком.
На некоторое время Пименов исчез из моего поля зрения.
Тем более неожиданным был вызов в межрайонную Тимирязевскую прокуратуру. Помощник прокурора устроил мне форменный допрос по поводу обстоятельств обращения Пименова. Мне скрывать было нечего, я подробно отвечал на все вопросы, хоть и не откровенничал. Ознакомившись
