— Надеюсь, мой подарок окупит мои речи, — отец отодвигает несколько книг на полке шкафа.
Он достает стеклянную банку и отдает ее мне — в ней паук.
— Тарантул? — спрашиваю я.
— Птицеед. — Отец наливает себе еще стакан и осушает его мигом. — Самец. Brachypelma smithi. Когда-то это был самый популярный вид пауков, которых разводили в неволе.
Как он красив, как величественен и опрятен! Его гордый стан держит выправленное тело на дне неудачно подобранной маленькой банки с узким дном; лапы стоят под углом, крепко держат его и не позволяют хозяину даже на миллиметр сдвинуться со своей позиции — мощь и великолепие. Я приглядываюсь к нему больше и значительнее — это не те маленькие паучки размером с ноготь мизинца, каких я видела на Золотом Кольце. Он — великан среди всей этой уродливой и смехотворной мошкары.
Принимаю от отца банку и с трепетом обхватываю ее — левая рука держит коньяк, правая моего нового друга. Птицеед ненамного больше моей ладони, он темно-коричневый — практически черный, на лапах красные пятна с белой окантовкой, а все тело усыпано густыми волосками.
— Таких пауков, Карамель, в Новом Мире всего семь. И ты стала одной из семи счастливых обладательниц, — улыбается отец — инородной улыбкой.
Я догадываюсь, что остальные особи, так же, как и знаю, что другие животные — хранятся в лабораториях и научных институтах, пауки — не исключение: воображаю, как они сидят в прозрачных капсулах и ждут лучшей участи. Вот только ими никто не занимается — плодятся они сами по себе, едят они друг друга, на друг друга же и гадят, на друг друге же и спят. Возможно, вольеры их давно покинуты, и они заняли помещения лабораторий. Когда-то люди считали необходимым заниматься разведением животных, оказавшихся на грани вымирания, а потом люди задались вопросом наличия толка от этих животных, и решили, что с синтетическими заменителями жить намного легче.
— Держи. — Отец протягивает мне маленькую визитку. — Зайдешь в их магазин, присмотришь что-нибудь. Оплатишь теми карточками, что получила сегодня утром, — отчеканивает он.
Я киваю ему.
— Знаешь что? — задаюсь я вопросом, наблюдая за тем, как отец намеревается налить себе еще, но после сказанного замирает и поднимает крохотные, уставшие глаза на меня. — Спасибо.
Это звучит просто, но имеет колоссальную важность.
— Вот от матери. — Растерявшись, отец заминается, роняет взгляд на оброненную на стол маленькую карту и поднимает ее. — Возьми, дочь.
Я думаю о том, действительно ли ей было трудно упаковать эту мелочевку, а потом о том, что это может быть. Купон в собственный магазин с пожизненными скидками? Или сто сеансов на покраску волос, которые я никогда не красила? Рекламный буклет в отдел тканей и другого тряпья с нижних этажей? Подобные подарки получать мне было не впервой, поэтому я знала чего примерно ожидать.
Принимаю карту и зачитываю кричащий заголовок об ужинах в рыбном ресторане, разглядываю прописанную сумму в тысячу золотых карт и усмехаюсь.
— Серьезно? — спрашиваю я у отца. — Тысяча золотых карт потрачена, чтобы я вышвырнула этот абонемент?
Отец опять пьет — легонько, обрывисто, а потом тянет с напитком во рту:
— Ты же знаешь ее.
«В том-то и дело, что нет», отвечаю я мысленно, карту кладу обратно на стол и возвращаюсь к себе в комнату. Осушенный стакан остается с отцом, паук в банке остается со мной.
Пока я двигаюсь по паркету, а стук от сапог вводит в метафоричный транс, представляю себе Ромео — как его самочувствие, считает ли он, что я его бросила? Хочу позвонить, но отсекаю это решение на первоначальной стадии обдумывания. Все произойдет так, как должно, все придет само, в этих чертах я была бессильна и сполна отдавалась воле случая. Лишь бы только мой Ромео молчал и не говорил, никому не обмолвился обо всем пережитом в сегодняшний день!
Я ставлю банку на комод, а сама сажусь на колени. Лапы паука останавливаются на стекле напротив моего лица, и я прикасаюсь к ним пальцами — через; стараясь ощутить волшебное осязание. Его маленькие черные глазки смотрят на меня, и я улыбаюсь, ибо ловлю себя на мысли, что это первое существо в Новом Мире, у которого я наблюдаю не пустой взгляд.
Он побуждает меня к действиям, и, оставив свою хандру, я одеваюсь и еду в магазин по адресу на визитке.
В машине — водитель задает стандартный вопрос о маршруте моей поездки и выдвигается свою цену, не более. Я же рассматриваю визитку подробнее: глазами пробегаюсь по тексту, броско заявляющему, что это единственный зоомагазин во всем Новом Мире; третий этаж, восемьдесят седьмой отдел откроют для меня различных питомцев и все необходимое для них. Между предложениями вьются странные растения с бутонами, а на обороте два хищных глаза кошки пронзают меня, да и любого без причины посмотревшего на визитку.
Когда я одевалась, Миринда спросила меня:
— Вы уже придумали, как назовете его, мисс Голдман?
Я ответила ей резко и не без ехидства о том, что:
— Пауки не отзываются на клички, Миринда. Не привыкают к человеческим рукам и уж тем более не чувствуют привязанности.
И я могла бы молвить, что они как — Мы — нынешние люди, но тогда отличия были бы исключительно в имени и количестве лап, отчего я оставила вторую часть задуманного при себе; таков был мой вердикт, и даже сейчас, направляясь за товаром для нового члена нашей семьи, я была того же самого мнения. Раньше у деда жила собака — большая, лохматая, с широкими лапами и болтающимися ушами на глазах; мальчик — он ронял уши свои в миску, когда ел или пил, и служанкам приходилось по несколько часов в день тратить на то, чтобы вычесывать его шерсть, которая все равно никогда не ложилась так, как было подобающе породе, посему, когда пес ушел из семьи — под ушел я подразумеваю его кончину — ни одна слеза не была проронена. Для меня воспоминания о нем — смутные; это случилось в тот промежуток времени, когда равнодушие полностью поглотило меня. Смею предположить, что даже в нарастающей на молодом организме апатии была хорошая сторона — любые другие потери казались мне невероятной мелочью, на которые можно было закрывать глаза и иногда даже попросту не обращать внимания.
Я пытаюсь вспомнить имя пса. Аристократическое, важное…
— Прошу, мисс, карточку! — отвлекает меня возглас мужчины, выпавшего прямо перед моими ногами на ступень.
На Золотом Кольце мне предстоит спуск по лестнице.
Я обхожу бродяг и попрошаек, которые протягивают мне свои руки и молят о чем-то.
— Одну, мисс, прошу! — продолжает мужчина, крича мне в спину.
«Может, тебя еще и приютить?», шмыгаю я мысленно, корчусь и иду своей дорогой. Некто поднимающийся по ступеням — идущий мне навстречу — куксится в ответ на излишества попрошаек, и я полностью разделяю с ним его позицию. Он небрежно обступает их и теряется за золотой колонной.
Я шагаю к отделу, размышляя о том, как непривычно видеть над собой потолок, вижу восемьдесят седьмой и захожу вовнутрь — оказываюсь в огромном помещении, уставленном стеллажами, большинство из которых пустуют.
— Вам помочь? — слышу голос и оборачиваюсь в сторону касс — передо мной девушка.
— Мне нужен террариум на заказ, — отзываюсь я и осматриваюсь. — Из толстого стекла, закрытый.
Отвлекаюсь и замечаю на стеллаже тараканов в банке — они заползают друг другу на головы, переворачиваются, крутятся, изворачиваются — мерзость и уродство; нищета — словно попрошайки на Золотом Кольце!
Продавщица интересуется параметрами желаемого террариума, я называю примерные цифры, чтобы тот поместился на мой комод. Девушка уверяет меня в своем скором возвращении и исчезает за маленькой шторкой рядом с собой.
В части зала, где я стою, яркий свет бьет от поставленных по периметру ламп, освещая всю мерзость в банках и подноготную магазина — крошки рассыпанных кормов и не только хрустят под каблуками, когда я подхожу слишком близко к стеллажам. Продвигаюсь вперед и наблюдаю за редеющими клетками, пустующими вольерами, за тем, как свет распространяется и уводит меня в темноту. Ламп в магазине достаточно, но эти не работают за ненадобностью — красота, которая могла бы завлечь покупателя на еще одно посещение зоомагазина, отсутствует. Я приглядываюсь к стеклянным банкам — наблюдаю в них мелких пауков и крупных крыс, иных грызунов и насекомых, что наползают друг другу на головы и скребут маленькими лапами себе подобных. Для себя я отмечаю полное отсутствие кого-либо из питомцев побольше — значит, отцу действительно пришлось похлопотать с лабораториями, чтобы добыть мне нового друга.
Я размашисто шагаю дальше и слышу шипение откуда-то со стороны. Растерянно оглядываюсь, оборачиваюсь — искусственное дерево вьется под самый потолок; я восхищаюсь роскошью воссозданных листьев; но, опустив глаза и увидев вместо плит огромную плетенную корзину, из которой тянется ствол, запинаюсь и поражаюсь. Реально ли оно?
