Александр. Но все зовут меня Шурок. Не помню, когда так получилось. Болит нога? Хочешь, в аптеку зайдем, купим какого-нибудь йода? Нет? Ну ладно. Я здесь редко бываю, иногда тусуюсь с пацанами. Я не тут живу, две остановки на троллейбусе. Или можно одну на метро, но это будет перелет. Слушай, ты уже меньше хромаешь. Проходит? Ну, отлично! Я тут раньше тренировался. Легкая атлетика, потом стрельба из лука… В этом году еще не было тренировок. Может, совсем брошу. Не знаю. А ты классная. Смело так выступила! Я девчонок знаю, они все тихушницы. В лицо никогда ничего не скажут, будут по углам шептаться. А ты – нет. Прямо молодец. Ну ты как? Получше тебе?
Я пожала плечами.
– Вижу, получше. Да не бери ты в голову! Ты же понимаешь, что он урод? И трусливый к тому же. С девчонкой не мог поговорить по-нормальному! Я бы на его месте поговорил, всё объяснил бы.
– Что объяснил бы? – прохрипела я.
Пить хотелось ужасно.
– Ну, что у меня своя жизнь, у нее своя. Что они не пересекаются и не пересекутся. Так бывает. Может, даже прощения попросил бы! А что? Она же будет из-за меня страдать, плакать будет. Это разве нормально? Ну вот… Ты плачешь, что ли?
Вообще-то я не собиралась. Но…
Шурок засуетился.
– А хочешь, мы им наваляем? Запросто! – и он добавил ругательство. Мне обычно это не нравится, а тут я с ним полностью согласилась. Да. Всё так и есть. Моя жизнь теперь укладывается в крохотную и примитивную формулу матерной ругани.
Так мне и надо.
– Хочешь, с нами будешь тусоваться? У нас все нормальные! А хочешь мороженого?
Я проглотила слезы. И вдруг сказала человеческим голосом:
– Хочу булочку-у-у!
Он засуетился.
– Так. Сиди здесь. Не уходи никуда. Я быстро!
Я куда-то села, а он сбегал к ларьку и принес мне пакетик сока и булку. А себе кока-колу. Себе колу, а мне, значит, сок? Он думает, что я ребенок? Но этот Шурок прав, так было лучше всего: хорошо и вкусно. И плакать уже совершенно не хотелось.
Вообще, с головы как будто сняли что-то тяжелое. Если бы сейчас мне кто-то – Шурок, например – напомнил, что еще час назад я была страшно и навеки влюблена в Олега Субботина, я бы даже удивилась – как это возможно? Вот сладкие булочки я люблю. А Олега Субботина и знать не знаю. И лица его не помню. И тощей фигуры. Такой, немного сутулой… И выгоревших на солнце волос… Ой, опять начинается!
– Так ты спортом занимаешься? – спросила я Шурка.
Он чуть своей колой не подавился: надо же – девчонка и правда говорящая!
– Ну да, я же рассказывал.
– Нравится?
– Ну… – он задумался. – Скажем так: мне нужно держать себя в хорошей физической форме.
– Но это всем надо!
– Просто, понимаешь, мы с ребятами задумали создать такое общество, вроде как тайное.
– Это что – декабристы?
Он засмеялся.
– Да нет, не о том. Мы заметили, что в последнее время откуда-то повылезали всякие гады.
– Это как?
– Ну, я не знаю. Может, они всегда были, а мы просто повзрослели и стали замечать такие вещи. Например, вот смотри, девчонка знакомая. У нее отчим. И этот чувак ее ненавидит: чуть что – руки распускает.
– Что-о?
– Ну, бьет ее. И ей даже сбежать некуда. И она терпит, терпит, а потом просто садится в лифт, поднимается на крышу и стоит, думает: прыгнуть или не прыгнуть? А ей четырнадцать лет всего. И главное, этот мужик такой весь из себя правильный, спокойный. Вот куда девчонке деваться?
– И как вы хотите ей помочь?
– Да легко! Прижать мужика и объяснить ему, что не надо вести себя как свинья!
Он завелся, этот Шурок. Реально завелся.
– И вот только один случай. А посмотри, сколько таких нелюдей ходит рядом! Обижают слабых, знают, что сильнее, и пользуются! Собакам в парке отраву раскидывают!
Он резко как-то замолчал, вдохнул, выдохнул и продолжил:
– Это разве справедливо? Что хорошим людям плохо?
Нет, это несправедливо. И что плохим людям от этого хорошо, тоже. Вообще, я считаю, что Алиске должно быть плохо. И Олегу. Но Олегу чтоб было плохо не до конца.
Он опять замолчал.
– И это нельзя так оставлять.
– А что делать? – спросила я.
– Надо бороться. Надо объяснять уродам, что они уроды.
– Слушай. Но ведь хорошим от этого лучше не станет. Может, стоит им помогать, а на уродов плюнуть? Вот ты же мне сегодня помог. Может, если бы не ты, я бы сейчас, как та девочка, уже на крыше стояла.
Меня передернуло.
– Может, и стоит. Но я не знаю как. Одно дело поговорить, булку купить или мороженое. Это легко. Но в большинстве случаев этого мало. Нужно что-то еще.
– По-моему, тут что-то не так, если от твоей борьбы тем, за кого ты мстишь, не становится хорошо.
– Да ладно тебе, ты так не напрягайся. Мы уже всё решили.
Странный парень. Хотя и добрый.
Вечером я позвонила бабушке.
С первой же секунды разговора я почувствовала себя заваленной ворохом вопросов. Как школа? Как я ем? Особенно как я завтракаю? Не похудела ли я? Какая у нас погода? Много ли уроков? Удается ли выспаться? Начались ли занятия в Пушкинском?
Я покорно отвечала: ем, сплю, нормально, тепло, завтракаю, не похудела. И вот еще что…
– Что? – встревожилась бабушка.
– Нет, ты только не волнуйся, но ты была права.
– Когда это?
– Ну… Помнишь… Тогда, после погреба…
– Та-а-ак…
– Нет-нет, всё нормально. Но он оказался… Ну, в общем…
– В общем, – вздохнула бабушка, – он оказался не принцем и не тем человеком, в которого можно влюбиться?
– Да.
– Ну и сам виноват! Такую девку проворонил! Ты-то как?
– Ну, так…
– А вот этого не надо! Не надо! Это он пусть страдает. Ничего! Ты же знаешь: плохое всегда случается перед чем-то хорошим. А к хорошему нужно выйти красивой и с улыбкой! Согласна со мной?
– Ну да, наверное… – вяло отреагировала я.
– А кстати! – бабушкин голос изменился, стал хитреньким и веселеньким. – Выследила я твоего ухажера!
– Какого? Как?
– Вот вы уехали, а у меня бессонница. Уже рассвет, но сна ни в одном глазу. Пойду, думаю, на веранде посижу, может, хоть в кресле подремать удастся.
– Ну?
– Ну и выползаю на веранду, а тут он – прямо на меня выходит.
– Кто он-то?
– Ну как же? Витька Свищёв собственной персоной. С букетиком, не отвертишься!
– Ви-и-итька?
– Он самый. Ну, я его пуганула, конечно. Нам
