Каладин очнулся и выпрямился. Насмешливый, даже шаловливый тон, которым Хойд говорил раньше, исчез, в его голосе не осталось и тени насмешки. Никаких острот, никаких попыток смутить собеседника. Рассказ шел прямо из сердца, и Каладин обнаружил, что слова застряли у него в горле. Он мог только сидеть, думать об островах и ужасных вещах, происходивших там.
— Мне кажется… — наконец ответил Каладин, облизывая сухие губы, — мне кажется, что это и есть мудрость.
Хойд поднял бровь, оторвал взгляд от флейты и взглянул на него.
— Помнить истории вроде этой, — сказал Каладин, — и с такой любовью их рассказывать.
— Поосторожнее со словами, — улыбнулся Хойд. — Если для того, чтобы быть мудрым, надо только уметь рассказывать истории, я потеряю свою работу.
— Но ты вроде сказал, что уже потерял работу?
— Верно. И король потерял шута и разум. Я спрашиваю себя, что с ним будет дальше.
— Он… э… стал безумным? — сказал Каладин.
— Я обязательно передам ему твои слова, — заметил Хойд, и его глаза блеснули. — Хотя и думаю, что ты не совсем точен. Можно иметь разум, но быть неразумным. Что такое разум?
— Не знаю. Может быть, какой-то спрен у тебя в голове, который дает возможность думать?
Хойд вздернул голову, потом засмеялся.
— Ну, как мне кажется, это объяснение ничем не хуже других. — Он встал и стряхнул пыль с черных штанов.
— Это подлинная история? — спросил Каладин.
— Возможно.
— Но откуда мы вообще знаем ее? Неужели Деретил и его люди вернулись?
— Некоторые истории говорят, что да.
— Но это невозможно! Сверхштормы дуют только в одном направлении.
— Тогда эта история — ложь.
— Я этого не говорил.
— Нет, это сказал я. К счастью, это лучший вид лжи.
— И что это за вид?
— Мой рассказ, конечно. — Хойд улыбнулся, потом ударил ногой по костру, потушив последние угольки. Только теперь Каладин разглядел, что в костре было слишком мало дерева и он не мог давать столько дыма.
— Что ты добавил в костер? — спросил Каладин. — Чтобы он давал такой дым?
— Ничего. Самый обычный костер.
— Но я видел…
— То, что ты видел, принадлежит тебе. А рассказ не живет, пока не возникает в чьем-то сознании.
— Тогда что он означает?
— Он означает все, что ты хочешь, — усмехнулся Хойд. — Цель рассказчика — не научить тебя думать, а поставить перед тобой вопросы, над которыми стоит поломать голову. Но слишком часто мы забываем об этом.
Каладин задумался и посмотрел на запад, в сторону военлагерей. Сейчас их освещали сферы, фонари и свечи.
— По-моему, речь идет об ответственности, — сказал Каладин. — Эти увара, они с радостью убивали и были счастливы, пока могли во всем обвинять императора. И опечалились только тогда, когда поняли, что сами ответственны за все убийства.
— Одна из возможных интерпретаций, — сказал Хойд. — Великолепная, на самом деле. Тогда почему ты избегаешь ответственности?
Каладин вздрогнул.
— Что?
— Люди видят в историях то, что они хотят увидеть, мой юный друг. — Хойд пошарил за валуном, вытащил оттуда рюкзак и закинул его за плечи. — У меня нет ответа на твои вопросы. По большей части у меня нет ответа ни на один вопрос. Я пришел в вашу страну, чтобы найти старого друга, но вместо этого большую часть времени прятался от него.
— Ты говорил… обо мне и ответственности.
— Бесполезное замечание, ничего больше. — Хойд протянул руку и коснулся плеча Каладина. — Чаще всего мои замечания совершенно бесполезны. Я никогда не поручаю им серьезную работу. Иначе мои слова носили бы камни. Было бы интересно посмотреть. — Он протянул Каладину черную флейту. — Вот. Я носил ее дольше, чем ты можешь поверить. Возьми ее себе.
— Но я не умею играть на ней!
— Научись, — сказал Хойд, вкладывая флейту в руку Каладина. — И когда почувствуешь, что музыка из нее льется в тебя, значит, ты овладел ей. — Он пошел прочь. — И позаботься о моем непутевом подмастерье. Он должен был дать мне знать, что еще жив. Хотя, возможно, боялся, что я опять спасу его.
— Подмастерье?
— Скажи ему, — сказал Хойд, продолжая идти, — что я произвожу его в мастера. Сейчас он истинный миропевец. И не допусти, чтобы его убили. Я провел слишком много времени, пытаясь втиснуть некоторый смысл в то, что он называет своим мозгом.
Сигзил, подумал Каладин.
— Я отдам флейту ему, — крикнул он вслед уходящему Хойду.
— Нет, — сказал Хойд, поворачивая назад и возвращаясь по своим следам. — Это дар тебе, Каладин Благословленный Штормом. Надеюсь, что при нашей следующей встрече ты будешь способен играть на ней.
С этими словами он опять повернулся и побежал в сторону военлагерей. Однако, не добежав до кряжа, темная фигура повернула на юг, как если бы не собиралась входить в лагеря. Куда же он направился?
Каладин посмотрел на флейту в своих руках. Она оказалась тяжелее, чем он думал. Что это за дерево? Он задумчиво потер гладкую поверхность.
— Мне он не понравился, — внезапно сказала Сил, ее голос донесся откуда-то сзади. — Он странный.
Каладин повернулся и обнаружил ее сидящей на камне, там, где несколько мгновений назад находился Хойд.
— Сил! — сказал Каладин. — Ты давно здесь?
Она пожала плечами.
— Ты глядел историю. Я не хотела мешать. — Она сидела, сложа руки на коленях и выглядя смущенной.
— Сил…
— Я виновата в том, что произошло с тобой, — сказала она тихо. — Я это сделала.
Каладин, нахмурившись, шагнул вперед.
— Мы оба тут замешаны, — продолжала она. — Но без меня ты бы не изменился. Я… я кое-что взяла у тебя. И дала кое-что взамен. Так это всегда происходит, хотя я не помню, что и когда.
— Я…
— Шшш, — сказала она. — Я говорю.
— Извини.
— Я могу остановить это, если будет на то твоя воля, — сказала она. — Но мне бы не хотелось опять становиться тем, кем я была. Меня это пугает. Летать с ветром и не помнить ничего. Даже того, что случилось несколько минут назад. Мне кажется, что только из-за связи между нами я могу помнить, кто я такая. Если мы разорвем нашу связь, я потеряю себя.
И она поглядела на Каладина с печалью.
Он посмотрел в ее глаза и глубоко вздохнул.
— Идем, — сказал он, повернулся и пошел от полуострова.
Она полетела над ним, став ленточкой света. Вскоре они дошли до кряжа, ведущего в военлагеря. Каладин повернул на север, в лагерь Садеаса. Крэмлинги вернулись в свои дыры и трещины, но многие из растений еще давали своим листьям купаться в холодном воздухе. Когда он проходил мимо, листья прятались, и трава напоминала мех какого-нибудь черного ночного зверя, освещенного Саласом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
