— Сижу. Иногда играю.
— Я хочу сказать, почему вы здесь?
— Почему я здесь? — спросил человек, опуская флейту, откидываясь назад и расслабляясь. — Почему мы все здесь? Слишком глубокий вопрос для первой встречи, юный мостовик. Обычно я предпочитаю сначала представиться, а потом уже заниматься теологией. Сначала — ленч, также неплохо бы приятно вздремнуть. Итак, практика всегда должна предшествовать теологии. Особенно важно представление.
— Хорошо, — сказал Каладин. — И вы..?
— Сижу. Иногда играю… с умами мостовиков.
Каладин покраснел и повернулся, чтобы уйти. Пускай этот светлоглазый дурак говорит и делает, что хочет. Каладину надо принять трудное решение.
— Что ж, уходи, — сказал светлоглазый. — Рад, что ты приходил. И не подошел слишком близко. Я довольно привязан к моему Штормсвету.
Каладин застыл. Потом повернулся.
— Что?
— Мои сферы, — сказал странный человек, держа в руках полностью заряженный изумрудный брум. — Все знают, что мостовики — воры или по меньшей мере нищие.
Ну конечно. Он говорил о сферах. Он не знает о… несчастье Каладина. Или знает? Глаза человека сверкнули, как если бы он здорово пошутил.
— Не оскорбляйся, что я назвал тебя вором, — сказал человек, поднимая палец. — Это был комплимент.
Каладин застыл.
Куда делась сфера? Он только что держал ее в руках.
— Комплимент? Назвать кого-то вором?
— Конечно. Я сам вор.
— Вы? И что вы воруете?
— Спесь, — ответил незнакомец, наклонясь вперед. — Иногда скуку, если могу стать спесивым сам. Я — королевский шут. Или был им, недавно. Вскоре я потеряю это почетное звание.
— Королевский кто?
— Шут. Моя работа — быть остроумным.
— Смущать людей — не то же самое, что быть остроумным.
— О! — воскликнул человек снова, его глаза сверкнули. — Ты уже доказал, что умнее большинства тех, с кем я был знаком в последнее время. И что такое быть остроумным, по-твоему?
— Говорить мудрые вещи.
— И что такое мудрость?
— Я… — Почему он вообще ввязался в этот разговор? — Я считаю, что это способность говорить и поступать правильно.
Королевский шут вздернул голову, потом улыбнулся. Наконец он протянул руку Каладину.
— Как тебя зовут, мой вдумчивый мостовик? И говори со мной на ты.
Каладин, колеблясь, протянул руку.
— Каладин. А вас… тебя?
— У меня много имен. — Человек пожал руку Каладина. — Я начал жизнь как мысль, как идея, слова на странице. А потом я еще кое-что украл. Себя. В другой раз я назвал себя именем камня.
— Красивого, я надеюсь.
— Великолепного, — сказал человек. — И ставшего совершенно бесполезным для того, чтобы его носить.
— И как тебя называют сейчас?
— По-разному, и только некоторые из этих имен вежливые. К сожалению, почти все они правда. Ты, однако, можешь называть меня Хойд.
— Твое имя?
— Нет. Имя кого-то, кого я должен любить. Еще одно, что я украл. Это именно то, что мы, воры, делаем.
Он посмотрел на восток, на быстро темнеющие Равнины. Маленький костер, горевший рядом с валуном Хойда, бросал мимолетный свет, красный от мерцающих огоньков.
— Было приятно познакомиться с тобой, Хойд, — сказал Каладин. — Я должен идти…
— Но не раньше, чем я дам тебе кое-что. — Хойд поднял флейту. — Подожди, пожалуйста.
Каладин вздохнул и сел. У него возникло четкое ощущение, что этот странный человек не отпустит его просто так.
— Это флейта Путника, — сказал Хойд, оглядев темное дерево. — Она предназначена для рассказчика историй, который играет, рассказывая историю.
— Ты хочешь сказать, аккомпанирует рассказчику историй. Тому, кто играет, пока он рассказывает?
— Я хотел сказать именно то, что сказал.
— Как может человек рассказывать истории, играя на флейте?
Хойд поднял бровь, а потом поднес инструмент к губам. Он играл на ней не так, как видел Каладин, — держал флейту не перед собой, а сбоку и дул в нее сверху. Он извлек несколько нот. Та самая печальная мелодия, которую слышал Каладин.
— Эта история, — объявил Хойд, — о Деретиле и Бродячем Парусе.
Он начал играть. Быстрее и резче, чем раньше. Казалось, ноты налетали одна на другую, вылетая из флейты, как дети, бегущие друг за другом. Прекрасные и чистые, они поднимались и опускались, замысловатые, как вышитый ковер.
Каладин обнаружил, что зачарован. Мелодия была могущественной, почти зовущей за собой. Как если бы каждая нота была крючком, пронзавшим плоть Каладина и привлекавшим его еще ближе.
Внезапно Хойд остановился — мелодия продолжала литься из расщелины, возвращаясь обратно, — и начал рассказ.
— Деретил был хорошо известен в некоторых странах, хотя здесь, на востоке, о нем говорили меньше. Он был королем в эпоху Теней, о которой не сохранилось никаких воспоминаний. Могущественный человек. Командир тысяч, предводитель десятков тысяч. Высокий, царственный, наделенный прекрасной кожей и красивыми глазами. Предмет для зависти.
Как только эхо растаяло, Хойд опять начал играть, подхватив ритм. Он продолжил именно в то мгновение, когда эхо-мелодия стала слишком тихой и, казалось, музыка не прерывалась. Ноты стали неторопливыми и зазвучали так вальяжно, как король шествует по дворцу, окруженный свитой. А Хойд все играл, закрыв глаза и наклонившись к огню. Воздух, который он выдувал, шевелил и перемешивал дым костерка.
Музыка еще больше смягчилась. Дым закружился. Каладину показалось, что он различает лицо с острым решительным подбородком и высокими скулами. Конечно, его не было. Воображение. Но навязчивая песня и крутящийся дым подстегнули воображение.
— Во времена Герольдов и Сияющих Деретил сражался с Несущими Пустоту, — сказал Хойд, не открывая глаз; флейта под губами, музыка льется из расщелины и сопровождает его слова. — Наконец наступил мир, но не принес ему покоя. Его глаза всегда глядели на восток, в сторону открытого моря. Он построил самый лучший корабль, который когда-либо видели люди, величественное судно, которое должно было сделать то, что не удавалось никому: проплыть сквозь сверхшторм.
Эхо стало затихать, и Хойд заиграл снова, чередуясь с невидимым помощником. Дым завился, поднялся в воздух, повинуясь дыханию Хойда, и Каладину показалось, что он видит огромный корабль, стоящий на верфи, с огромным, как дом, парусом и прочным корпусом, похожим на стрелу. Мелодия ускорилась, стала отрывистой, подражая ударам молотков и визгу пил.
— Деретил хотел найти источник Несущих Пустоту, — Хойд перестал играть и продолжил рассказ, — место, породившее их. Многие назвали его глупцом, но он не отступил. Он назвал корабль «Бродячий Парус» и собрал экипаж из самых храбрых моряков. И вот, в день, когда надвигался сверхшторм, этот корабль вышел в океан. Его парус широко развернулся в воздухе, как руки, открытые штормветрам…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
