молча покачал головой.
– Ты совсем не пьёшь?
Он пожал плечами.
– Иногда. Если нет другого выхода. Мона, ты не ответила мне.
– А что я должна ответить, Найджел? Вот, – она обвела комнату рукой. – Вот здесь я живу, а теперь мне надо будет уехать. Если бы я ещё знала, куда.
– Не уезжай, Мона.
Найджел бросил на пол сумку, шагнул к Моне и осторожно взял её за руки выше локтей.
– Мона, я… Я хочу быть с тобой. Всегда. Во всём. И твоя судьба – это моя судьба. И твои беды – это и мои беды.
– В горе и в радости, – Мона говорила задумчиво, глядя ему в глаза. – В здоровье и в болезни, в разлуке и вместе…
– В жизни и в смерти, – закончил Найджел. – Да, Мона, всё так.
– Сколько тебе лет, Найджел? Ты как ребёнок. Ты подумал, как мы будем жить? На что?
– По порядку. Мне двадцать лет, у меня с братьями собственное дело, – Найджел сам себе удивлялся, но остановиться не мог и не хотел.
Мона вздохнула.
– А мой ребёнок…
– Наш ребёнок, – сразу перебил её Найджел, – ты ведь именно это хотела сказать.
– У меня не будет работы, меня уволят, выгонят, с позором.
– Ты уйдёшь сама. Как только мы поженимся. Я завтра пойду к священнику, и мы поженимся.
– Найджел, ты так говоришь, – она недоверчиво засмеялась, – будто давно думал об этом.
– Нет, я даже не мечтал, не смел мечтать. Но… но ты не сказала мне. Ты согласна, Мона?
– Я разве не сказала? – удивилась Мона. – Да, я согласна, Найджел, но…
Но она не договорила. Потому что он наклонился и коснулся своими губами её губ. И это было так непохоже на поцелуи Нила, тот не целовал, а впивался, откусывал, а с Найджелом так… сладко, да, сладко. У Моны закружилась голова, и, чтобы не упасть, она обхватила обеими руками Найджела за шею, обняла его, чувствуя его руки на себе, обнимающие мягко и крепко. Блаженное чувство защищённости.
– Спасибо, Мона, – оторвался от её губ Найджел. – Спасибо.
– Спасибо и тебе.
На её глазах снова выступили слёзы, но она улыбалась.
– А сейчас… сейчас я тебя чем-нибудь угощу. Ведь… это наша помолвка, да?
– Да, – сразу согласился Найджел, хотя весьма смутно представлял, что такое помолвка и зачем она нужна.
– Ты присядь, я быстро, сними куртку, – захлопотала Мона.
Найджел огляделся уже внимательнее, нашёл у двери вешалку, снял и повесил ветровку, отнёс туда свою сумку. Маленькая комната, ниша с раковиной и кухонным шкафчиком с электроплиткой, ширма с цветастым узором загораживает кровать, маленький диван, перед диваном низкий столик, маленький, как игрушечный, электрокамин, два креслица, обивка на диванчике и креслицах линялая и потёртая, на стене две картинки в рамках – пейзажи, и между ними над диваном белый, как коврик, с вышитыми цветами, бабочками и буквами. Шевельнув губами, он прочитал: «Бог любит тебя».
– Это мамино, – Мона поставила на стол два стакана с молоком и тарелку с двумя тонкими сэндвичами. – Мама сама вышивала. Свечей у меня нет, но мы включим камин, а верхний свет я погашу. Вот, больше у меня ничего нет, я сегодня ничего не покупала. Ничего?
– Ничего, – кивнул Найджел и тут же озабоченно спросил: – А ему? Ему же тоже надо.
Мона сразу поняла, о ком он говорит, и улыбнулась.
– Он ещё маленький. Ему пока хватает.
Она погладила себя по животу, и взгляд Найджела подтвердил, что она делает всё правильно.
Они сидели рядом на диване и пили молоко с сэндвичами, разглядывая светящийся красным экран камина и розово-красные блики и отсветы на стенах.
– Найджел… – нерешительно начала Мона.
– Да, Мона, – сразу откликнулся Найджел.
– Ты… ты ни о чём не хочешь спросить меня?
Он медленно покачал головой.
– Нет. Ты ведь… ты сама мне скажешь. Ну, что я должен знать. А самое главное я уже знаю. Что ты согласна. А ты, – он посмотрел на неё, – ты хочешь меня спросить, так?
– Да. Я… я хочу знать, как ты думаешь, как мы будем жить. Ты говорил, что у тебя собственное дело. Какое?
– Массажное заведение, – Найджел улыбнулся. – Нас трое братьев, у нас своё дело и свой дом. Всё будет хорошо, Мона.
Мона рассмеялась и поцеловала его в щёку. Найджел поставил свой стакан на столик и повернулся к ней. Мона кивнула.
– Да, Найджел.
Он обнял её, мягко забрал у неё стакан и поставил на стол, коснулся губами её лба, поцеловал в виски, глаза и так, целуя, опускал голову, пока их губы не сомкнулись. Руки Моны скользнули по его затылку и шее, легли на плечи. Найджел от оторвался от её губ, давая ей передышку, улыбнулся. Мона готовно подалась к нему и стала расстёгивать на нём ковбойку.
– Найджел…
– Да, Мона.
Он нашаривал застёжку на её платье, и ей пришлось помочь ему.
– Я сама его сшила, – попыталась она объяснить, почему молния перекошена и совсем не в том месте, как обычно у платьев.
Странно – мелькнула у него где-то на самых задворках сознания мысль – в последний раз он вот так раздевал женщину совсем мальчишкой, ещё в общей учебке, ещё до того, как его отобрали в джи, а руки помнят и не путаются. Мелькнула и тут же пропала, это же не работа, это… это совсем другое, совсем.
– Оно тебе очень идёт, – Найджел уже расстёгивал на ней бюстгальтер. – Но так ещё лучше. Ты очень красивая, Мона.
– И ты, – она с восхищением рассматривала его плечи и грудь, осторожно погладила, робко тронув сосок. – Ты такой красивый, Найджел.
Он сдвинул с её плеч бретельки бюстгальтера, дал ему соскользнуть на её колени и, наклонившись, поцеловал её груди, ложбинку между грудей и так всё ниже и ниже и, прежде чем поцеловать её живот, поднял голову и улыбнулся.
– Я целую и его.
Мона ахнула и засмеялась, закрывая ладонями лицо. А он всё целовал и целовал её, всю, везде. И ей было горячо и щекотно, и она никогда не думала, никак не ожидала, что мужские руки так нежны, а губы горячи. Она билась, выгибаясь, в его руках, хватала его за плечи, гладила, прижимая к себе его голову. Она ещё помнила, что стенки так тонки, что любой звук громче тихого разговора слышен в соседних комнатах, но… но… но…
Она лежала на диване, вздрагивая и постанывая в полузабытьи. Найджел стоял на коленях, разглядывая её, любуясь ею, её розовым от камина телом, чуть заметно выдающимся животом, или это только кажется ему? Но
