Примерно в это же время шла работа над «Райскими яблоками», где лирический герой попал в лагерную зону, являющуюся разновидностью гербария — насильственной несвободы: «К доске пришпилен шпилечкой <.. > но в насекомые / Я сам теперь попал» = «Да куда я попал — или это закрытая зона?» (АР-3-166). И этим обстоятельством он был неприятно удивлен: «Я злой и ошарашенный / На стеночке вишу» = «Чур меня самого, фу ты, пропасть! — знакомое что-то» (АР-3-156).
В «Райских яблоках», прибыв на зону, герой еще надеется, что попал туда по ошибке: «Подойду неспеша — вдруг апостол вернет, остолоп?». Также и в «Гербарии» он на первых порах думал, что «ошибка это глупая — увидится изъян».
Если в гербарии герой висит на стене, то в лагерной зоне он прижат к этой самой стене: «На стеночке вишу» = «Не к Мадонне прижат, а к стене, как в хоромах холоп». Причем в «Райских яблоках» на стеночке висит и Христос: «Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел» (АР-17-198).
Постепенно герой начинает испытывать на себе вредоносное влияние гербария и зоны: «Уж мой живот зазеленел, / Как брюшко у жуков» /5; 369/ = «Я пока невредим, но и я нахлебался озоном». И поэтому вся обстановка становится для него невыносимой: «Я не желаю, право же, / Чтоб трутень был мне тесть!» = «Мне сдается, что здесь обитать никакого резона» /5; 509/. А остальных людей, напротив, привлек «хлебный дух из ворот»: «И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!».
В «Гербарии» люди, «приколотые» вместе с героем, хотят, чтобы он замолчал: «Пищат: “С ума вы спятили, / О чем, мол свиристели?”» /5; 369/, - а в «Райских яблоках» зэки тоже терпят страдания молча: «И измученный люд не издал ни единого стона». Власть же внимательно следит за всеми разговорами: «Пронюхали, подслушали, / О чем он свиристел, — / И вот, врасплох укушенный, / На два гвоздочка сел» /5; 369/ = «Нет, звенели ключи — это к нам подбирали ключи» /5; 176/.
В итоге герой решает вырваться на свободу: «За мною — прочь со шпилечек, / Сограждане-жуки!» = «И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых».
В заключение назовем еще два общих мотива между этими песнями.
Первый — «аккуратность» представителей власти: «Под всеми экспонатами — / Эмалевые планочки» = «Херувимы кружат, ангел выстрелил в лоб аккуратно» /5; 510/; и второй — убийство и вознесение на небо: «А с трех гвоздей, как водится, — / Дорога в небеса» = «Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом» (АР-3164), «Клячи — глядь — на дыбы, я смирил их неласковым словом: / “Ну-ка, будя шалить, аль подъем в поднебесье тяжел?» (АР-3-166).
Как мы уже говорили, в строках «А с трех гвоздей, как водится, — / Дорога в небеса» речь идет о распятии Христа, с которым сравнивает себя лирический герой, предполагая, что и его могут посадить «на три гвоздика».
А в «Райских яблоках» прямо упоминается распятие Христа: «Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел». Причем и здесь лирический герой сравнивает себя с Христом и даже считает, что ему пришлось еще хуже: «Не к мадонне прижат божий сын, а к стене, как холоп» (АР-17-200). При этом он сетует: «Я подох на задах, не стрелялся, не дрался на саблях» (АР-3-158). А в «Гербарии» как раз говорилось о драке: «.Дрались мы — это к лучшему: / Узнал, кто ядовит». Все эти переклички свидетельствуют о едином подтексте в обоих произведениях.
Еще одной вариацией гербария является лагерь в «Побеге на рывок» (1977): «Но не ошибка — акция, / Что<б> никуда не деться» (АР-3-5) = «Куда деваться — ветер бьет в лицо вам» (АР-4-12); «Всё строго по-научному» = «Положен строй в порядке образцовом»; «Все надо мной хихикают — / Я дрыгаю ногой» (АР-3-20) = «Там у стрелков мы дрыгались в прицеле. / Тряслись ребята — до того смешно» (АР-4-12); «Корячусь я на гвоздике» = «Мы на мушках корячились, / Словно как на колах».
И тема пыток в «Гербарии», и убийство в «Побеге на рывок» соотносятся с распятием Христа: «Распяленный гнию» (АР-3-14) = «Но поздно: зачеркнули его пули / Крестом — в затылок, пояс, два плеча».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Герой же в обоих случаях пытается вырваться из несвободы: в «Гербарии» он «срывается со шпилечек», а в «Побеге на рывок» бежит из лагеря. Поэтому и там, и там упоминаются беглецы: «Скандал потом уляжется, / А беглецы все дома» (АР-316) = «Снес прикладом ловец / Беглецу пол-лица» (АР-4-10). А герой говорит о своем независимом характере: «Заносчивый немного я» = «Я гордость под исподнее упрятал» (ср. еще в «Памятнике»: «Я хвалился косою саженью»).
В «Гербарии» герой висит «злой и ошарашенный», а в «Побеге» охарактеризует побег как «наглый, злой да лихой» (АР-4-12); и в обоих случаях он мечтает о свободе: «Я представляю мысленно / Себя в большой постели» = «И снова вижу я себя в побеге, / Да только вижу, будто удалось» /5; 505/. Власть же относится с презрением и к самому герою, и к его мертвому напарнику: «Один брезгливо ткнул в меня / И вывел резюме» ~ «Пнули труп: “Сдох, скотина! / Нету проку с него…”».
Образу гербария сродни также психбольница из песни «Про сумасшедший дом» (1965). Находясь в ней, лирический герой чувствует, что начинает терять свою индивидуальность: «Забыл алфавит, падежей / Припомнил только два», — как в песне «Запомню, оставлю в душе этот вечер…» (1970): «Мне снова учиться писать по слогам, / Забыл алфавит» /2; 522/, - и в том же «Гербарии: «Мой класс — млекопитающий, / А вид… уже забыл». Причем в черновиках последней песни герой констатирует свое превращение в насекомое, подобно тому как в песне «Про сумасшедший дом» он понимал, что становится одним из психов: «Я чувствую, что я “уже”»[1756] [1757] = «Уж мой живот зазеленел, / Как брюшко у жуков» /5; 369/.
И в сумасшедшем доме, и в гербарии герой подвергается опасности со стороны «психов» и «насекомых»: «Не сплю: боюсь — набросятся» = «Страх льется по морщинам»; «Лежу в палате — косятся» = «А я лежу в гербарии <…> Паук на мозг мой зарится»; «Все норовят меня лизнуть — ей-богу, нету сил» = «Ко мне все набиваются / В приятели-знакомые?3 <.. > Мне с нервами не справиться» (АР-3-6); «Ведь рядом — психи тихие, / Неизлечимые» = «Кругом — жуки-навозники / И мелкие стрекозы». Поэтому герой находится в пограничном состоянии: «Хожу по лезвию ноже» = «Мне впору хоть повеситься» (АР-3-6), — хотя и чувствует себя нормальным человеком: «Я не желаю славы, и / Пока я в полном здравии» = «Пора, пока не мощи я, / Напрячься и воскресть!» (АР-3-6) (ср. этот же мотив в стихоторении Б. Пастернака «Столетье с лишним — не вчера…», 1931: «Итак, вперед, не трепеща / И утешаясь параллелью, / Пока ты жив и не моща, /По тебе не пожалели»).
В обоих случаях герой рассчитывает на постороннюю помощь: «И я прошу моих друзья, / Чтоб кто бы их бы ни был я, — / Забрать его, ему, меня отсюдова!» = «Но кто спасет нас, выручит, / Кто снимет нас с доски?». Вместе с тем в «Гербарии» он понимает, что помощи не будет, и поэтому сам вырывается на свободу.
Многие из только что разобранных мотивов встречаются также в песне «И душа, и голова, кажись, болит…» (1969), где лирический герой, как и в песне «Про сумасшедший дом», находится в психушке: «Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал», — и вновь рассчитывает на помощь извне: «Двести тыщ тому, кто меня вызволит». Сравним: «Но кто спасет нас, выручит…» («Гербарий»), «Неужели никто не решится, / Неужели никто не спасет?»[1758] («Романс миссис Ребус»), «Забрать его, ему, меня отсюдова!» («Про сумасшедший дом»).
Однако в песне «И душа, и голова…» и в «Гербарии» герой понимает, что нужно самому прилагать усилия, чтобы обрести свободу: «…Ну и я, конечно, попытаюсь. / Нужно мне туда, где ветер с соснами!» = «Но нас свобода вылечит <…> Сорвемся же со шпилечек…» (АР-3-14), — поскольку нахождение в психушке и в гербарии вызывает лишь озлобление: «Не глядите на меня, что губы сжал, — / Если слово вылетит, то — злое» = «Я злой и ошарашенный / На стеночке вишу», — и нервное расстройство: «Эх, вы, мои нервы обнаженные! / Ожили б — ходили б, как калеки» = «Мне с нервами не справиться» (АР-3-6). Поэтому герой пытается сопротивляться: «Смею ли роптать? Конечно, смею!», — несмотря на то, что это вызывает недовольство у других обитателей гербария (то есть той же психушки): «Лишат: “С ума вы спятили, / О чем, мол, свиристели? / Вон ваши все приятели / На два гвоздочка сели» /5; 369/. И ровно это же будут говорить ему в стихотворении «В стае диких гусей был второй…» (1980): «А кругом гоготали: “Герой! / Всех нас выстрелы ждут вдалеке». В песне героя формально убеждают шмели и другие насекомые, а в стихотворении — гуси. Причем если гуси гоготали, то есть смеялись, то в «Гербарии» герой говорит: «Все надо мной хихикают» (АР-3-20). Здесь же он призывает: «Сорвемся же со шпилечек, / Сограждане-жуки!» (АР-3-14). А в стихотворении «второй» «всегда вырывался вперед», поскольку «мы все живьем приколоты / Калеными иголками» (АР-3-14) и «всех нас выстрелы ждут вдалеке» (АР-4-40).
