кривом ноже, который он точил.
– Угу, – промычал Завадский.
Разбойник замер, стал оборачиваться. Завадский подскочил и вместо виска камень угодил разбойнику в лоб. Тот лихо отскочил к костру, перекатился боком, и с криком «кря, братаны!» вскочил на широко расставленные ноги и попытался выхватить саблю, но не успел.
По какой-то причине произошедшее не испугало, а разозлило Завадского: саблей и я бы мог!
С яростью набросился Филипп на разбойника и пока тот хватал саблю успел дать ему камнем в висок, впрочем, удар снова вышел смазанным, они оба упали и принялись хватать друг друга за руки.
Тем временем Антон тенью скользнул к пленникам и перво-наперво споро принялся резать веревки Филину. Второпях порезал и самого Филина в двух местах, но сделал главное – освободил великана. Антон успел рассечь путы и Потешке на руках, лежавшему ближе других к землянке, но на него бросились первые выскочившие из землянки разбойники – Асташка с подельником. Оба размахивая кистенями побежали на Антона. Тот, услыхав скрип цепей с визгом ринулся к лесу. Уже у самого леса кистень Асташки, брошенный в ноги Антону остановил его побег. Разбойники бросились на него и принялись бить, а небыстрый Филин только-только поспевал ему на помощь.
Данила, единственный оставшийся связанным лежал на боку. Он крикнул было Филину, чтобы тот распутал его, но видя, что тому теперь не до него – Антона спасает, рассчитывал на Потешку, но увы – дела того тоже были плохи. Из землянки выбрался Харя и, хотя Потешка был крепок – что толку, отбиться голыми руками от палаша он не мог, а увернуться запутанным в ногах – тем паче. Обманным ударом Харя ударил его глубоко по шее, и теперь Потешка обильно истекая кровью с тяжелым хрипом агонизировал на земле. Харя сверкнул в отсветах костра страшной разбойничьей улыбкой, ловко крутанув в руке абордажным зубчатым палашом, отсекшим ни один десяток голов, направился к Даниле. В отличие от Потешки, руки и ноги Данилы накрепко были стянуты сзади крепким узлом. Харя провел кончиком палаша от незащищенной шеи Данилы по груди, животу до паха. Улыбнулся. С черного палаша капала кровь. Данила зажмурил один глаз, готовясь к худшему, но страшная тень перед костром пошатнулась, перестала излучать невыносимый страх и рухнула на Данилу с ножом в шее. Над мертвым Харей стоял Завадский. Руки его дрожали.
– Развяжи! – крикнул ему Данила.
– А? – спросил Филипп, будто оглушенный.
– Развяжи ты!
Завадский растеряно зашарил глазами вокруг, потом сообразил, сумел взять себя в руки – уверенно выхватил из шеи мертвого Хари нож и стал резать путы Данилы, сначала на руках, затем на ногах. Освободившись, Данила резво вскочил, и едва снова не упал с непривычки пошатнулся. Филипп удержал его. Он поднял палаш и пошел зигзагами туда откуда раздавались все это время сдавленные крики и звуки ударов. Завадский поспешил за ним, но помощь их уже не требовалась – одному разбойнику Филин сломал шею ценою изрезанных рук. Жив еще был Асташка, верхом на котором сидел Филин, а Антон поднимал оброненный нож. Данила подошел к придавленному Асташке.
– Оставь. – Сказал он Антону и направил палаш мертвого Хари в шею Асташки. У того заходил кадык под бородой. Бегающие неглупые глаза словно говорили: а то не знал, каков будет конец.
– Подожди, – сказал Завадский, положив руку Даниле на плечо.
Это был лучший ход. Повезло одному разбойнику – оглушенному прежде Антоном караульному, его и след простыл. Значит оклемался, а придя в себя, видимо, понял, что дело уже не в его пользу и геройствовать не стал – убежал.
Завадский, убивший двоих людей, смотрел на свои отныне повинные руки и повторял, что все это было ради нее же, что она потеряла бы больше, словно боялся, что кто-то, какой-то таинственный зритель, ведущий летопись его жизни забудет об этом. И все же как-то муторно было на душе, и не удавалось вызвать в себе прежнюю ярость, чтобы залить ею душное тлеющее чувство вины. И вспоминался не падающий с ножом в шее Харя, а Бирюк, чей стекленеющий взгляд он видел перед собой. Видел, как по известной воле уходила жизнь и когда стало это неотвратимо, разом ушла из него злость – чудное дело.
***
К исходу следующего дня две телеги миновали проезжую башню Причулымского острога, который за последнее время тоже расцвел на перепродаже старообрядческого хлеба. Еще на въезде в посаде замечалось, что изб стало больше, были они как будто ровнее и выше. За изгородями крестьяне в льняных, а кое-кто и в суконных штанах возились со скотом, кропали телеги, плуги, мастырили изгороди. В самом остроге выросли новые лабазы, кругом стучали молотки, у стен изнутри по полатям возведенных лесов деловито расхаживали наемные мужики с пилами и топорами. У приказчицкой избы появилась немалая пристройка из еловых бревен, подле которой стояли новенькие крашеные сани. Только здесь с удивлением Завадский узнал, что по бездорожью в России сподобились на санях ездить и летом.
В легкой беличьей шубе встречал их еще больше растолстевший Мартемьян Захарович, пуще обычного сияя хитрой улыбкой. По обе руки от него стояли самые близкие казаки.
– Вот те чудо, всесвятая троица! – поднял холеные руки Мартемьян. – Где пропадали, агнцы заблудные? Спор о вере с шаманами учинили али с медведями радели?
– Чаю, Мартемьян Захарович, агнцам судя по виду новый питейный храм в Ачине полюбился. – Добавил одноглазый казак.
Казаки засмеялись.
Однако суровый израненный вид старообрядцев, стер высокомерные улыбки на лицах.
Завадский подошел, обнялся молча с Мартемьяном Захаровичем.
– Ну, еже ключилося? – тихо спросил приказчик.
– Пустяки, – отмахнулся Завадский, – торопимся мы, потому сразу к делу. На товар других общин старый обмен, возьмем что скажешь, но на все наше – жду от тебя оружия.
– Филипп… – начал с улыбкой приказчик тоном доброго родителя, но Завадский его оборвал.
– Прости, Мартемьян Захарович, но, если откажешь и на сей раз, больше меня не увидишь.
Приказчик вздохнул, перехватил узорчатый пояс холеными пальцами в разноцветных перстнях.
– Ведаешь что кручинит меня, брат Филипп? Егда вчерашние истыни без зазора угрозы чинить зачинают.
– Это не угроза, Мартемьян, – Завадский мягко взял приказчика за локоть, аккуратно подвел ко второй телеге и сдернул рогожу, под которой лежал связанный Асташка с кляпом во рту, – сегодня я потерял человека, а завтра могу потерять все. Если ты хочешь получать товар дальше, дай
