Он ничего не отвечает, но смотрит неприязненно. Ну что же, насильно мил не будешь.
Придя в милицию, получаю пропуск и поднимаюсь в кабинет Артюшкина.
— Смотри-ка, — говорит он, — сам пожаловал. Без звонков, погонь и спецназа.
В кабинете накурено, открытая форточка не справляется и можно по-прежнему вешать топор. Дверца большого несгораемого шкафа приоткрыта. Висящее на стене радио, тихо бубнит:
«Попытки руководства Вашингтона отгородиться от внутренних проблем страны, поднятые антисоветской шумихой, судя по всему, оказываются, всё же, безуспешными. Нагнетавшиеся страхи по поводу, так называемой, советской угрозы в Персидском заливе»…
— Я же говорил, — отвечаю я, — приду, когда будет, что принести.
— Ну, и что принёс? — спрашивает он, доставая голубую помятую пачку «Ту-134».
— Подарки.
— Даже во множественном числе? — удивляется он и раскуривает сигарету, предварительно помяв её в пальцах.
— Да, вот первый, — протягиваю я бутылку.
Капитан неторопливо разворачивает бумагу, достаёт её и удовлетворённо кивает.
— Молодец. Тогда давай, теперь я тебе подарок сделаю. По очереди, ладно?
Он выдвигает ящик стола и, достав оттуда лист бумаги, протягивает его мне.
— Дружеский шарж, — усмехается он. — Нравится?
У меня в руках оказывается фоторобот. Изображение, конечно, нельзя назвать моим портретом, но какое-то сходство определённо имеется.
— И кто это? — невозмутимо спрашиваю я.
— Кто это? — переспрашивает он. — Правда что ли? Не можешь понять, кто это?
— Не имею не единой мысли, — отвечаю я, пожимая плечами.
— Ну ладно, пойдём со мной. Не переживай, это не официальные действия. Так, просто дружеский разговор.
Мы выходим из кабинета и идём по коридору. У одной из дверей Артюшкин останавливается и, толкнув, заходит внутрь.
— Давай, — говорит он, оборачиваясь, — проходи, не стесняйся.
Он кивает сержанту в форме и тот выходит из кабинета. Остаёмся только мы с Артюшкиным и парень со сломанным носом и чёрными фонарями под глазами.
— Кто ж тебя так? — с сочувствием спрашиваю я.
— Ну что, Жир? — обращается к нему и капитан. — Этот?
Парень смотрит на меня и в его глазах я вижу страх.
— Ну, чего молчишь-то? — наседает Артюшкин. — Это он или нет?
13. Начинай с малого
Хотя, может и не страх. Или страх, вперемешку с презрением и злобой. Да, в общем-то, всё равно, что там светится в глазах Жира. Потому что он медленно кивает и, разжав пересохшие губы, коротко произносит:
— Да.
— Точно? — с нажимом спрашивает табачный капитан.
Но Жир уже ничего не говорит, только смотрит на меня так, будто одержал главную победу в жизни.
— Пошли, — говорю я насмешливо, — признание сделаю, Анатолий Семёнович.
Артюшкин хмыкает и, махнув головой на дверь, молча выходит. Я — за ним. Мы возвращаемся в прокуренный кабинет и я, взяв со спинки стула свою куртку, начинаю одеваться.
— Куда это? — делано удивляется капитан. — А подарок?
— Во-первых, я тут весь провонял табаком и даже не знаю, что родителям говорить, если спросят. Во-вторых подарков больше не будет.
Застегнув куртку, я подхожу к столу и взяв бутылку начинаю снова заворачивать в бумагу.
— Серьёзно? — удивляется он. — А я-то рассчитывал, что сейчас подарки, как из рога изобилия посыплются.
— Ошибка ваша. Я про неё говорил уже, но вы понять не сумели. И вот из-за таких, кстати, как вы, ментов мусорами называют.
— Ну-ка, ну-ка, поясни, — прищуривается он, — пока мы с тобой ещё неофициально разговариваем. Последний раз наверное.
— Думаю, мы с вами вообще последний раз разговариваем. Не заладилась дружба у нас. Но тут уж вы сами виноваты. Дружить не умеете. Подарки отправляются в другие кабинеты. Вы, кстати, и сами теперь подарок. Знаете Романа Куренкова из «конторы»? Не знакомы ещё? У него ещё дочка второй секретарь райкома, я вот только что с ней встречался, полчаса не прошло. Так вот, он любит таких, как вы, горящих на работе и плюющих на УПК. Так что отдам я вас ему. А ещё и Киргиза поднесу на блюдечке, а со временем и Каху. МВД не сумело с элементарной и своей прямой, кстати, задачей справиться. А доблестные стражи революции из КГБ смогли. Они всё могут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Капитан хмыкает.
— Хотя он с Кахой, — продолжаю я, — наверное, долгосрочное сотрудничество выстроит. Как и вы хотели, да? Но вам-то не до того станет, вы тут будете пытаться повесить двойное убийство и причинение тяжких телесных ещё двоим уголовникам на хилого подростка с освобождением от физкультуры. И на члена бюро горкома ВЛКСМ, кстати. Ну-ну. Развлекайтесь, хорошего вам самоудовлетворения.
— Знаешь, значит, что их четверо было, — кивает Артюшкин.
— Как не знать, весь город знает. ЧП. Куда милиция смотрит? Только беспредельничать и могут, а правопорядок поддержать не в состоянии. Криминальные разборки уже в самом центре города происходят! Ваше начальство, вообще, в курсе, кого вы подозреваете?
Я представляю, как капитан докладывает свою версию и начинаю смеяться. Знаю, что никому он это докладывать не станет, но всё равно смешно. Мне ясно, что он желает на меня посильнее удавку накинуть, чтобы я стучал эффективнее и с большей охотой. И он, ясное дело, догадывается, что ни к какому Куренкову я не побегу. Не так уж это просто. Хотя, через дочку его широкозадую можно такой заход сделать. Для других дел может и пригодится. Тот ещё деляга батя её.
— Ты бутылку-то поставь, — кивает Артюшкин, снова доставая сигареты. — И заканчивай обиженку изображать. Рассказывай, чего хотел, а я уж решу, что с тобой делать.
— Да-да. Вы у Жира поспрашивайте, с ним у вас лучше контакт получается. Со мной либо дружеские и равноправные отношения, либо никаких. Так что идите вы в… анус, товарищ капитан. Вижу я натуру вашу.
Я действительно много таких видал. Сейчас наобещает всего, чтобы своё получить, а сам будет на меня материалы собирать и каждую бумажку в папочку подкалывать. Жалко, времени в обрез и придётся с ним всё-таки сотрудничать сейчас, но в будущем надо подстраховаться и подумать про какого-нибудь Куренкова или ещё кого…
Он раскуривает сигарету, проходит к своему столу и, развалившись на стуле, устремляет на меня тяжёлый взгляд.
— Ну ты и кадр, Брагин. Хитровы***нный.
— Сами вы это слово, Анатолий Семёнович. Ещё раз наедете, сдам ваc коллегам, старшим, так сказать, товарищам. Вижу, вам всё надо прямым текстом говорить. Всю правду-матку. Разжёвывать. За жабры они вас сразу не схватят, но колпаком накроют. Будете там, как муха об лёд.
— Ладно. Разговорился ты больно. Давай, выкладывай. Что там у тебя?
— А у меня там ПМ, из которого застрелили того урку вчерашнего. И наверняка за стволом этим шлейф на всю галактику. Спрятан он у криминального авторитета по кличке Киргиз. Знаете личность такую?
— Откуда информация?
— Допустим, из разговора Каховского с Рыжим. Да разве это проблема для вас? Напишете, что Жир сказал, да и всё. А с четвёртым, кстати, что?
— Челюсть сломана. Информация у тебя точная?
— Точная, товарищ капитан, точнее некуда. Но по состоянию на сегодняшнее утро. Я бы поторопился, но вам-то спешить некуда, у вас версий и так хватает. Ладно, пошёл я. Поставьте автограф.
— Ты давай подробности сначала.
Он подписывает пропуск, а я в деталях рассказываю, где находится пистолет. Всё. На этом наш ансамбль с вами прощается.
— Анатолий Семёнович, как говорится, меня не ищите, я вас сам найду. Как будет, что сообщить, сразу сообщу. Оке? Если не оке, ищите другого агента под прикрытием. И помните, как говорил товарищ Бендер, у нас длинные руки. Я звякну вечерком? Узнать, как прошло.
— Ну, попробуй, — кивает он.
Выйдя из ментуры, я захожу в булочную и покупаю «картошку», «корзиночку», «бисквитное» и «заварное», то есть эклер. Целых четыре пирожных. С этим добром я двигаю в сторону дома, правда, иду не к себе, а к Рыбкиной. Нужно провести с ней небольшую беседу.
