Лида прекращает всхлипывать и смотрит на меня, открыв рот.
— Егор, ты дурак? Я такое писать не буду. Он же меня своими руками задушит. Да меня за такое вообще из органов выпрут.
— Не бойся, эта бумага никуда не пойдёт, останется у меня. Но к тебе он больше на десять метров не подойдёт. Обещаю. Я всё сделаю. Пиши давай.
Утром, когда выхожу из подъезда, Рыбкина уже ждёт и переминается с ноги на ногу. Блин, хоть бы раз раньше её выйти, неудобно прямо…
— Привет, — улыбается она.
— Привет. Опять опоздал?
— Нет, это я раньше вышла.
— У меня уже комплекс вины формируется, — смеюсь я. — Ты лучше начни позже выходить минут на десять.
— Так в школу ж будем опаздывать.
— Зато психологическое здоровье сохраним. Батя на работу ушёл?
— Конечно, он рано уходит.
— А он чем там по утрам занимается? В коморке своей сидит или по околотку ходит?
— По утрам бумаги какие-то, пишет — отвечает Наташка.
— Ну ладно тогда.
— А чего?
— Поговорить с ним желаю.
— О чём? — удивлённо спрашивает она.
— Да… посоветоваться хочу по одному вопросу. Надо место для тренировок найти подходящее. Надо мнение его спросить.
— Да что он посоветует? Подвал или чердак что ли?
— Не скажи, участковые много всего знают. В общем, я на литературу не пойду. Ты иди, а я с дядей Геной поговорю, ладно?
— Так срочно прям? — смотрит она на меня, явно не понимая, что это за бред.
— Ага, надо физруку сегодня ответ дать, а я забыл совсем. Вчера же виделись с отцом твоим и не спросил. Кстати, у тебя какой размер обуви?
— Тридцать седьмой, — удивляется она ещё больше. — А что?
— Да интересно просто, нога вроде такая же, как у меня, но у меня-то сорок второй.
— Да ну тебя, — хлопает она меня ладошкой.
Мы идём с ней в сторону школы, но дойдя до дома, на первом этаже которого располагается опорный пункт, я направляюсь в чертоги участкового, а Наташка двигает дальше.
— Здрасьте, дядя Гена, — говорю я, заглядывая в его кабинет. — Можно у вас пару минут драгоценного времени украсть?
Он сидит в убогой конуре с зарешеченным окном. Стол, стул, бежевый сейф с т-образной ручкой и торчащим ключом. Радио на стене. «Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново»…
— За украсть и сесть можно, — угрюмо смотрит он на меня. — Ты почему не в школе?
— Разговор есть довольно срочный. Конфиденциальный, к тому же.
Я достаю из сумки бутылку «Пшеничной» и ставлю на стол. Занял у родителей. Пришлось насочинять разных небылиц, типа того, что это нужно для покраски какой-то там модели…
— Неплохая попытка, — крякает Рыбкин. — Свататься что ли пришёл?
Вопрос, признаюсь, огорошивает и я даже теряюсь, несколько мгновений не представляя, что на это можно ответить.
— Так, молод же ещё… — наконец говорю я. — Нельзя свататься пока что.
— Жениться нельзя, а свататься можно. Надо ж понимать разницу. А то задурил девке голову, она только про тебя и говорит. Егор то, Егор это, а вот Егор не то, что ты.
Блин. Разговор принимает неожиданное направление. И, прямо скажем, нежелательное. Ну да ладно. Давайте всё-таки о деле.
— Нет, я не за этим.
— Смотри, Егорка, — буравит он меня взглядом. — Если Наташку мою обидишь, я тебе все бубенцы поотрываю. Вот этими самыми руками. Понял?
Он показывает мне свои жилистые сильные руки.
— Да, дядя Гена. Понял.
— То-то. Ну, а чего хотел, если не жениться?
— Хочу вам аферу предложить. Вы можете побыть плохим ментом ради увеличения семейного бюджета?
— Не понял, — хмурится он. — Взятку что ли предлагаешь?
— Вообще, взятка — это когда мало. А когда много — это уже бизнес. А я, собственно, предлагаю разовую махинацию с целью незаконного обогащения.
Я достаю десять пятёрок и кладу перед ним. Он внимательно следит за моими манипуляциями, но к деньгам не притрагивается.
— Это не всё. Сколько бы лично вы отдали за то, чтобы замять дело об утере табельного оружия?
Он чуть приподнимает брови и, взяв кучку пятёрок, пересчитывает, вынимая каждую бумажку и долго разглядывая на просвет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Явно не столько. Нет, в смысле, я бы и копейки не дал, но взять за такой залёт… уж явно не полтинник.
Поговорив с Рыбкиным, я отправляюсь в школу. По пути из автомата звоню Большаку и делаю заявку на сапоги. Две пары тридцать седьмого и одну тридцать восьмого размера. Но на этом не останавливаюсь и размещаю ещё парочку заказов.
Перед началом второго урока захожу в школу. Куртку в раздевалке не оставляю, потому как совершенно ясно, что с ней случится, останься она хоть на пару минут без присмотра. «Смотреть надо за вещами, когда в комнату входишь». Поднимаюсь на третий этаж и иду по запруженному коридору. Стоит обычный гвалт, носятся и орут мои собратья ученики. Мимо головы пролетает тряпка, сопровождаемая жизнерадостным криком:
— Сифа!!!!
Навстречу бежит класснуха.
— Егор! Я тебя ищу!
— А вот и я, Алла Никитична. Что я натворил?
— Не знаю, что ты натворил, но, похоже, что-то серьёзное. Там опять к тебе из милиции. На этот раз очень суровый майор. Можно ли как-то своё сотрудничество с органами в свободное от школы время организовывать? Директор с тобой на эту тему желает поговорить.
— Алла Никитична, я милицию не вызывал и не приглашал на беседу, так что у вас есть полное право не позволять ему встречаться со мной. Между прочим, я несовершеннолетний и без родителей никакие официальные действия со мной он проводить не может. А вот вы ему и потакаете, как раз.
— Так, прекратить демагогию. Быстро помогаешь милиции и пулей на урок.
«Но пуля-дура вошла меж глаз и на закате дня…» — всплывает в памяти песня из «Последнего дюйма». Классное кино было.
Мы заходим в учительскую. Баранов красный как рак, с бодунища и под впечатлением от плохих новостей представляет собой ужасающую картину. Эпическую. Я едва заметно улыбаюсь, и он это видит.
— К сожалению, — говорит моя классная, — мы можем позволить вам разговаривать не более десяти минут. Насколько я понимаю, ваша миссия неофициальная, да?
Молодец класснуха, быстро схватывает. Майор набирает в лёгкие воздух, чтобы разораться, но вовремя соображает, что он в школе. Надо же, ещё и соображать может.
— Андрей Михайлович, — обращаюсь я к находящемуся здесь Крикунову. — Вы позволите нам с майором в ленинской комнате поговорить? У красного знамени…
Крикунов удивлённо оглядывает Баранова, потом меня и, пожав плечами, протягивает мне ключ.
— Десять минут, — напоминает класснуха.
Баранов едва сдерживается, но пока мы идём в комсомольскую комнату, не произносит ни слова, только шумно дышит, как вчера в прихожей у Лиды. Я прохожу и сажусь во главу стола. За мной стоит красное знамя с жёлтой бахромой.
— Ты что себе думаешь! — сразу начинает орать он. — Ты знаешь, сколько ты получишь за это?! Я тебя укатаю по полной! Ты на малолетке сосать зае***ся! Ты, чмо маленькое. Ты думаешь тебя твои дружки покроют? Да я всю вашу шайку одним ударом завалю! Ты присесть не сможешь! Я тебе самолично фуфло разворочу! Ты у меня машкой будешь! Ты понял?! Сейчас вызову наряд и поедешь ты прямым ходом в петушатню! Ты понял меня?!
— Понял, — отвечаю я. — Я понял, что ты обделался, майор.
Я думал стать более красным невозможно. Но пределы человеческих возможностей воистину безграничны. Кажется, он как хамелеон, пытается сделаться неотличимым от знамени. Лишь бы его только удар не хватил. У меня на него планы, вообще-то
— Ты! — дышит он огнём. — Щенок! Маленький вонючий кусок дерьма!
— Пошёл вон, — тихо, но отчётливо произношу я.
Не привык такое слышать? Его рука автоматически начинает шарить по боку в поисках кобуры.
— Из огурца стрелять будешь? Иди выйди в коридор и постой, подумай, сбрось пар. А потом зайдёшь и скажешь то, что мне понравится.
