Прозвучала команда отдать швартовы, заскрипели канаты на корме. Корабль отчалил. Пассажиры разбредались по палубе, куда их направляли, чтобы те не мешались.
К Николасу подошёл грузноватый помощник капитана, лысый, с ободом седых волос от виска до виска и окладистой бородой.
– Что, не успели выйти в море, а вас уже штормит? – усмехнулся он снисходительно.
Николас спрятал платок.
– Странно для жителя рыбацкого Дорнаха, не находите?
– Я никогда не выходил в море, – сознался Николас. – Оно всегда меня завораживало, даже пугало. Наверное, поэтому отец меня выслал. Я сухопутная крыса.
– Если сами это признаёте, значит, полдела сделано, – похлопал его по плечу помощник и ушёл командовать матросами.
Николас передвинулся к другому борту, с которого был виден берег. Достав из вещей альбом с угольными стержнями, парень принялся рисовать. Тяжело, когда палубу качает, но всё же неплохое упражнение на равновесие, как сказал бы Гвидион. Да и делать особо нечего, пока в порт не прибудут. Лучше не шататься по кораблю без надобности.
Когда Николас уже почти закончил, к нему снова подошёл помощник и заглянул через плечо. Николас с натугой подавил раздражение.
– С таким талантом вам не в кундский гарнизон, а в имперскую семинарию надо, где-нибудь в Аусхельде. Местечко куда теплее, платят значительно больше, и головой рисковать не придётся, – заметил помощник. – Красоту в храмах наводить, знаете ли, не менее почётно, чем староверческие глотки резать. И уж точно более богоугодно.
Уж лучше сразу на костёр!
– Это отцовский наказ. Единый велит почитать родительскую волю, – ответил Николас сдержанно. – Вот закончится война в Эламе, и тогда может быть…
Никогда в жизни.
Матросы затянули прощальную песнь, да так проникновенно, что казалось, он снова слышит чистые голоса учителей-Сумеречников:
«Милая лодка, как птица, лети,
Прямо свой курс держи,
Того, кто рождён быть королём,
В далёкие земли неси.
Враги смущены: могли бы догнать,
Но в море свирепствует шторм.
Не посмеют они – страшно врагам.
Воет ветер и рычит волна». (*)
– Вот паскудники! Нас за такие песни на мачтах вздёрнут следом за колдунами, – забранился на них помощник, забыв о Николасе. – Говорил же капитану не набирать в команду этих бешеных каледонцев.
Чопорные южане с подозрением относились к суровым жителям севера острова, не понимали их традиций и песен, презирали и считали деревенщинами. Но несмотря на то, что род Комри к календонцам не принадлежал, Николас всё равно чувствовал особое родство с их традициями и повадками.
Помощник ушёл отчитывать матросов за опасные песни. Николас спрятал альбом и уголь, перекусил овсяной лепёшкой и задремал, прислушиваясь к скрипу канатов и плеску волн. Бриз трепал иссиня-чёрные пряди, выбившиеся из перевязанного на затылке кожаным шнуром хвоста. Мокрый солёный воздух щекотал нос. Подобно сварливым чайкам, галдели пассажиры внизу, перекрикивались матросы и гнусавили очередную запретную песню.
За полдень всё стихло, вместе с мёртвым штилем надвинулась беспроглядный туман. Судно замерло. Николас потянулся за флягой на поясе, чтобы смочить пересохшее горло. Чутьё заставило подскочить на ноги и вглядеться в белёсые клубы. Из них надвигалась громадная тень, от которой исходило ощущение чего-то очень сильного, сравнимого разве что с Неистовым гоном, если бы он настигал людей в море.
Закричал из «вороньего гнезда» марсовой, на мачтах засуетились матросы, любопытные пассажиры повалили на палубу. Николас подхватил свёрток с дедовским мечом и тоже спустился к борту, где собиралось швартоваться неизвестное судно. Во мгле уже проглядывал его силуэт: поросший водорослями остов фрегата. Мачты на нём стояли голые, как безлистые ветки деревьев осенью, зловеще скрипели гниющие доски. Людей – не видать, только вился вокруг сизый дым демонической ауры. Он выстреливал вместо канатов и оплетал шхуну, притягивая её к себе.
Балансируя на качающейся палубе, Николас пробился сквозь толпу. С кораблём-призраком мечом и ветроплавом не справиться, тем более, когда на Николаса направлено столько глаз. Матросы выхватывали для защиты корабельные ножи, вперёд выступили капитан с помощником, обнажив короткие сабли.
По дымным тросам приближалась коренастая фигура. Ноги были обуты в высокие сапоги, сношенные штаны висели бесформенным мешком, камзол протёрся на локтях, на голове колыхалась капитанская треуголка.
Он встал на фальшборт, и толпа ахнула. Его кожу и спускавшиеся с головы бивни наподобие волос и бороды покрывали наросты кораллов, ракушек, губок и склизких водорослей. Растительность шевелилась, словно подхваченная течением. В такт дыханию двигались жабры под щеками, жёлтые рыбьи глаза с огромными зрачками злобно оглядывали людишек, перепончатые пальцы сжимали здоровенную саблю.
– Куда это вы собрались? Я не получал дани уже двадцать лет. По моим водам вам прохода нет! – оскалился он мелкими рыбьими зубами.
– Что за невидаль? – шептались люди. – Никак колдуны голову морочат. Лапия же их чёрная земля! Зря мы решили туда ехать.
– Мы не сдадимся без боя! – выкрикнул капитан, его люди сбились в плотный строй. – Единый-милостивый защитит нас!
– Платите! Иначе я отправлю эту жалкую посудину на корм кракену! – губчатый капитан сплюнул.
Едкая слюна прожгла палубную доску насквозь. Люди выпучивали глаза, руки с оружием дрожали, слышался стук зубов.
– Стойте! – выкрикнул Николас, подняв руку. – Я готов стать вашей платой, если вы обещаете отпустить судно вместе с людьми.
– Мальчик, ты чего? – зашептал ему помощник. – Неужто жить надоело?
– Двум смертям не бывать, – усмехнулся он и смело приблизился к губчатому демону.
Тем же жестом, что и Лучезарные утром, губчатый капитан взял Николаса за подбородок и повертел его голову из стороны в сторону.
– О, да! Кровь с привкусом неба – редкий деликатес! – зашипел он, облизнув толстые губы. – Я согласен!
– Хорошо, я… только за вещами сбегаю, – Николас забрал свой тюк с носа и вернулся к фальшборту.
Люди за спиной шептались:
– Какой храбрый юноша.
Скорее безумный.
Каждый стремился коснуться его, похлопать по плечу, заглянуть в глаза.
– Это Единый-милостивый его нам на спасение послал. Будь славен наш бог, будь славен Единый, что наполняет души праведным трепетом.
Причём здесь Единый?!
Николас закинул тюк на голову, взял в руки свёрток с мечом и поставил ногу на фальшборт.
– Давай шустрее! – манил его губчатый капитан перепончатыми пальцами.
Николас глубоко вздохнул и, балансируя свёртком с мечом, ступил на дымные тросы. Они казались мороком. Вот-вот нога ощутит под собой пустоту, и юноша рухнет в ледяную воду. Интересно, успеют ли его спасти прежде, чем он замёрзнет насмерть или пойдёт на дно из-за судорог? Но тросы оказались не менее прочными, чем обычные верёвки. Хоть на что-то годы учёбы сгодились в его короткой жизни.
Николас спустился на палубу фрегата-призрака, снял с головы тюк и огляделся.
– Как тебе Ласточка старого Эльма? – улыбаясь во все тридцать три ряда зубов, спросил губчатый капитан.
По правде, не очень. Воняло страшно: водорослями и тухлой рыбой. Аж глаза слезились. Повсюду рос склизкий мох, а доски выглядели настолько гнилыми, что могли в любой момент обломаться.
Николас обернулся на авалорскую шхуну. Оттуда доносился нестройный хор матросов, теперь казавшийся воем призраков:
«Спой мне о том, кто ночью уплыл,
Быть может, он — это я?
Весел душой, он в море ушёл,
Скрылась вдали земля.
Ветер, волна, океан, острова,
Ливень, простор и свет —
Всё это было когда-то мной,
А ныне меня нет». (**)
Ветер снова наполнил паруса и погнал шхуну прочь от укутанного мглой фрегата. Хоть люди спаслись. Остаётся надеяться, что до Урсалии они доплывут без приключений. Теперь Николас чувствовал ответственность за их судьбу.
