студентов вредное влияние. Признавая эту статью весьма полезною, имею счастье испрашивать Высочайшее разрешение напечатать оную». «Можно, кроме вымаранного карандашом», — начертал Александр II. 10 июня костомаровское «Последнее объяснение по поводу моей лекции 8 марта» было напечатано в «Санкт-Петербургских ведомостях».
В июне правительство Александра II перешло, по существу, к политике террора: были закрыты воскресные школы, высочайше прекращен диспут о студенчестве, была создана специальная комиссия во главе с князем А. Ф. Голицыным по расследованию дел о революционной пропаганде, приостановлены «Современник» и «Русское слово», закрыт Шахклуб…
1862 год, 8 июня, газета «Русский инвалид»: «Петербургский генерал-губернатор, считая своею обязанностью принимать все меры к прекращению встревоженного состояния умов и к предупреждению между населением столицы не имеющих никакого основания толков о современных событиях, признал необходимым закрыть, впредь до усмотрения, Шахматный клуб, в котором происходят и из коего распространяются те неосновательные суждения».
Не кто другой — Лавров берет на себя инициативу протеста. Наскоро набрасывает он письмо князю А. А. Суворову: «Покоряясь по необходимости Вашему распоряжению от 6-го июня 1862 года о закрытии «Общества любителей шахматной игры», старшины его, как избранные представители его членов, принуждены выразить свое глубокое сожаление о мере, ни справедливости, ни своевременности которой они признать не могут… Лишь ложный донос мог представить в глазах Вашей светлости «Общество любителей шахматной игры» источником и распространителем «неосновательных суждений» о «современных событиях»… Нижеподписавшиеся не желали бы допустить предположения, что «Общество» закрыто лишь потому, что большинство членов его состоит из лиц, получивших более или менее известности в русской литературе. Источниками же неосновательных суждений гораздо скорее можно признать те печатные официальные объявления, которые без следствия и суда признают виновными целые собрания лиц».
Писарь перебеливает это письмо — и Лавров срочно отсылает его Г. З. Елисееву, который также был старшиной Шахклуба. И вдруг неожиданность: Елисеев испугался. 15 июня он написал Лаврову: «После закрытия Шахматного клуба закрыто так много учреждений, сравнительно более полезных, чем Шахматный клуб, что мера, принятая правительством относительно последнего, в общем не представляет собою ничего ни особенно важного, ни особенно оскорбительного. И так как все закрытия встречаются самым глубоким молчанием, то, мне кажется, нет никаких причин и клубу прерывать эту торжественную тишину. В подобных случаях молчание гораздо сильнее изолированного и слабого слова…» В общем, Елисеев заявлял об «устранении себя» от участия как в протесте против закрытия клуба, так и в ликвидации его дел…
Ах, Григорий Захарович, Григорий Захарович!.. «Устранился»…
Лавров остался собою, но впервые, наверное, подумал о необходимости глотнуть свежего воздуха в Западной Европе: уж больно душно, жарко, горячо было на родине.
Среди отобранных при аресте Лаврова бумаг, хранившихся в комнате его матери, было его письмо к лечившейся в Германии жене. Петр Лаврович описывает в нем возникшие затруднения в получении заграничного паспорта, сообщает, что потерял всякую надежду на выезд: «равно что Чернышевскому отсоветовали проситься за границу, Утина не пустили, и Писарева взяли под арест, не допустив к нему даже мать» (Писарева арестовали 2 июля).
В связи с предполагавшимся выездом за границу — сроком на шесть недель — «для посещения больной жены, находящейся на германских минеральных водах», «Дело о полковнике Лаврове» было заведено в III отделении. Собрав агентурные сведения и установив связи Лаврова с арестованным 3 июня по делу о печатании революционных прокламаций С. С. Рымаренко, III отделение посчитало поездку Лаврова за границу невозможной.
А начальству военно-учебных заведений было отвечено таким образом: «При рассмотрении дела студента Медико-хирургической Академии Рымаренко оказалось, что полковник Лавров имел с ним довольно близкие отношения. А потому в предвидении, что в личности полковника Лаврова встретится надобность, Высочайше учрежденная под председательством князя Голицына Комиссия признает увольнение полковника Лаврова за границу преждевременным».
7 июля был арестован Чернышевский. В следственной комиссии по его делу Лавров называется в числе четырех лиц, наиболее близких «главе партии либеральных литераторов»: «Покойный Добролюбов и Михайлов были его друзьями; полковник Лавров и Шелгунов пользовались особым расположением его».
Добролюбов умер. Михайлов на каторге. Шелгунов в ссылке.
Дело было за Лавровым.
IV. ПОД ОКОМ НЕДРЕМАННЫМ
«Меня считали очень умеренным…» Так написал однажды Лавров, имея в виду прохладно-настороженное отношение к нему революционеров-конспираторов 60-х годов.
После крестьянской реформы 19 февраля в России начинает обнаруживаться новый элемент общественной жизни — революционное подполье. Во второй половине 1861 года в результате договоренности лиц, имевших непосредственные контакты и с «Колоколом» и с «Современником», возникает зародыш будущего тайного общества «Земля и воля».
У истоков его стояла небольшая группа молодых энергичных людей. Одним из них был Николай Александрович Серно-Соловьевич. В 1853 году он окончил Александровский лицей, служил в Государственной канцелярии, в декабре 1859 года вышел в отставку, стал сотрудником «Современника», затем уехал за границу. В начале 1860 года он познакомился с Герценом и Огаревым. Возвратившись в Россию, Серно-Соловьевич открывает в Петербурге на Невском книжный магазин и библиотеку для чтения. И в Лондоне и в Петербурге высоко ценили Николая Александровича. «Да! Это деятель, а может и организатор», — писал о нем Огарев Герцену. А Чернышевский в начале февраля 1861 года сообщал Добролюбову: «Порадуйтесь: я в закадычной дружбе с Ник. Серно-Соловьевичем».
Среди первых подпольщиков мы видим и Николая Николаевича Обручева — выпускника, затем профессора Академии Генерального штаба.
Вместе с ними первые ячейки будущей тайной организации создавали брат Николая Серно-Соловьевича — Александр, служащий второго отделения императорской канцелярии Александр Слепцов… Были среди первых землевольцев и знакомые Лаврова — поэт Василий Курочкин, критик Григорий Благосветлов, студенты Сергей Рымаренко, Лонгин Пантелеев, Николай Утин…
По своему составу общество «Земля и воля» представляло собой союз разнохарактерных кружков, объединившихся с целью подготовки к ожидавшемуся весной 1863 года крестьянскому восстанию: в это время должно было закончиться введение в действие уставных грамот, регулировавших взаимоотношения между «освобожденными» крестьянами и их бывшими владельцами.
Знал ли Лавров о возникавшем революционном подполье? Вероятно. Во всяком случае, догадывался. И, по-видимому, очень сожалел, что никак не удавалось ему найти общий язык с молодыми радикалами: «Я не мог внутренне отказаться от убеждения, — писал он позже, — что я, может быть, был бы в состоянии быть полезным русским радикалам не только на почве вполне легальной литературы; однако в этом случае я понимал, что всякий может сильно ошибаться относительно своих способностей, а к тому же, никогда в жизни я не позволял себе навязывать свое участие в их деле людям, которые думали, что могут хорошо без него обойтись». Свои отношения с «Землей и волей» начала 60-х годов, завязанные, по его словам, через своего близкого