На празднике том уж готовят тебе
Друзья твои славное дело,
Торопят друг друга к великой борьбе
И ждут, чтоб мгновенье поспело…
В подцензурной печати антиправительственное умонастроение Лаврова этого времени всего резче выявилось в трех статьях, напечатанных в «Санкт-Петербургских ведомостях».
В «Заметке на замечания г. Пирогова» (21 апреля) Лавров подверг критике проект нового устава российских университетов и некоторые суждения знаменитого хирурга и педагога Николая Ивановича Пирогова по этому поводу. Лавров считал, что при определении состава преподавателей необходимо принимать во внимание не мнение начальства, а прежде всего интересы студентов, которые «прекрасно понимают, в лекциях какого именно предмета они нуждаются и кто из преподавателей приносит им большую пользу своими лекциями. Отчего же не руководствоваться этим живым элементом университета?» Очень резко отозвался Лавров относительно возможности введения городской полиции в аудитории, считая, что эта мера разрушает саму основу университета.
Некоторое время спустя (16 мая) Лавров выступил со статьей «Учиться, но как?». Она была направлена против заметки отставного офицера А. В. Эвальда «Учиться или не учиться?» (подписанная «Ь» — мягким знаком), опубликованной 1 мая в «Санкт-Петербургских ведомостях». Незадолго перед тем этот самый «Мягкий знак» буквально травил Чернышевского за его выступление в зале Руадзе с воспоминаниями о Добролюбове. Статью Эвальда Лавров расценил как выражение мнения «целой партии», стремящейся во что бы то ни стало скомпрометировать российское студенчество. И свой ответ Петр Лаврович адресовал не «Мягкому знаку», а его многочисленным единомышленникам. Основные его положения совпадают с тем, что говорилось по этому же вопросу в статье Чернышевского «Научились ли?» («Современник», № 4).
«Говорят, — пишет Лавров, — что петербургская молодежь не хочет учиться: ложь… Никогда… аудитории не были так полны, так внимательны, так спокойны, как в сезон 1860—61 годов и осенью 1861 г.; ни разу порядок лекций не был нарушен; никогда шумные разговоры на сходках не отразились каким-нибудь волнением, когда раздавалось преподавание профессора. Такова была эта не желающая учиться молодежь до дня закрытия университета осенью 1861 г. — Аудитории публичных чтений 1862 г. состояли, по крайней мере наполовину, из той же молодежи, и опять то же огромное число слушателей, то же внимание к профессору, та же благоговейная тишина пред словом науки…» Касаясь нашумевшей истории с обструкцией лекции Костомарова в «Вольном университете», Лавров и здесь отводит обвинения в адрес студентов, по существу, беря их под защиту.
Молодежь, утверждает Лавров, очень ценит всякое действительное знание, всякий истинный талант. «Она скоро остынет к профессору, не дающему ей научного содержания, как бы он ни либеральничал, она не поддастся на лесть и баловство профессора и будет уважать строгость его, если он справедлив… Вы не понимаете, почему же она так любит тех, которые бранят отвлеченное знание? Почему она выучивает почти наизусть иные оскорбительные остроты?.. Мало ли чего вы не понимаете… Есть и в ней больная, безнравственная часть, которая готова учиться как угодно, чему угодно, у кого угодно — для экзамена, для места, для чипа — но к этим примерным, благонравным слушателям вопрос: учиться или не учиться? не относится… Есть и во всей нашей теперешней молодежи значительные недостатки, не те, которые были в ее отцах, не те, которые будут в ее детях; но учиться она хочет, только не как-нибудь. Дайте ей здоровую науку и считайте слушателей в аудиториях…»
Чуть позже Лавров выступает с «Заметкой» (2 июня), в которой полемизирует уже с Н. И. Костомаровым: в статье «Мешать или не мешать учиться?» («Санкт-Петербургские ведомости», 27 мая) Костомаров укорил Лаврова в том, что он льстит молодому поколению и искажает факты. Обращаясь к Лаврову, Костомаров писал: «Будьте себе чем хотите — красным, желтым, зеленым, только не ходите в университет… Чем Стенька Разин не либерал? Говорил, что всем хочет воли, а сам людей за ребра вешал…» В ответ на этот выпад Лавров постарался быть как можно сдержаннее: «Так как единственный тезис мой заключался в том, что молодежь хочет учиться, но дельно, вся лесть могла заключаться только в этом, а это осталось неопровергнутым…»
В острой идейной перепалке (а в ней участвовали еще более десятка авторов) Лавров и Чернышевский, не сговариваясь, выступили единым фронтом. Это, по-видимому, и обусловило выбор Чернышевским Лаврова в качестве секунданта в предполагавшейся «словесной дуэли» с А. В. Эвальдом.
Из собственных показаний Лаврова на следствии 1866 года: «Именно он (Чернышевский. — Авт.) меня пригласил участвовать с его стороны как свидетеля спора, который должен был иметь с другим литератором, подписавшимся «Ь» (кажется, Эвальдом, если не ошибаюсь). Впрочем, моему приглашению помешал сначала пожар в близости квартиры г. Чернышевского, а потом необходимость быть на конференции в Михайловской Академии».
Диспут между Чернышевским и Эвальдом состоялся 30 мая (вместо Лаврова Чернышевский взял одним из своих секундантов М. А. Антоновича). Публично была обнаружена полная несостоятельность мнений «Мягкого знака»…
А петербургский воздух и впрямь становился горячим. Во второй половине мая в столице начались пожары. Самый сильный — на Апраксином рынке — продолжался три дня. Александр II лично наблюдал это грандиозное зрелище. Рушились лабазы, склады, жилые дома…
Апраксии рынок еще горел, причины пожаров оставались неизвестны, а уже была пущена клевета о нигилистах-поджигателях, совращенных Герценом, Чернышевским и другими наставниками молодежи. Вот-де и специальную прокламацию они выпустили — «Молодая Россия», призывающую на голову «императорской партии» кровавую и неумолимую революцию: «…Мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90 годах». Это было действительно страшно. В начале июня в Петербурге с быстротой живого огня распространилась паника и множество слухов.
А в эти дни, 6 июня, А. В. Головнин писал царю: «По воле Вашего Императорского Величества прекращена в газетах полемика о студенческих беспорядках. Между тем, проф. Костомаров представил прилагаемую весьма смелую статью, в которой он обвиняет главных виновников беспорядка и полковника Лаврова, имеющего на
