«Я пил парное далеко…»
Я пил парное далекотумана с белым небом,как пьют парное молоков стакане с белым хлебом.
И я опять себе простилжелание простора,как многим людям непростымжелание простого.
Так пусть святая простотавас радует при встрече,как сказанное просто такпростое: «Добрый вечер».
СТИХИ О ЗАГРАНИЦЕ (1956–1957)
В ПУТЬ
Семафор перстом указательнымпоказална вокзал у Казатина.
И по шпалам пошла,и по шпалам пошлав путь — до Чопа, до Чопа — до Чопа —вся команда колесбез конца и числа,невпопад и не в ногу затопав…
И покрылось опять небо пятнамиперед далями необъятными.И раскрыто сердце заранее —удивлению, узнаванию.
ПРИЕЗД
Каждому из нас страна инаячем-то край родной напоминает.
Первый скажет: этот снег альпийскийтак же бел, как на Алтае, в Бийске.
А второй, — что горы в дымке раннейблизнецы вершин Бакуриани.
Третий, — что заснеженные елиточно под Москвой после метели.
Ничего тут странного — все этопросто та же самая планета.
И, наверно, в будущем мы будемеще ближе здесь живущим людям.
ВЕЧЕР В ДОББИАКО
Холодный, зимний воздух в звездах,
с вечерними горами в раме,
с проложенною ближней лы́жней,
с негромким отдаленным звоном.
Пусть будет этот вечер вечен.
Не тронь его раскатом, Атом.
В АЛЬПАХ
Tre Cime de Lavaredo —Три Зуба Скалистой Глыбыстоят над верхами елей.
Но поезд не может медлить —он повернул по-рыбьии скрылся в дыре туннеля.
И вдруг почернели стекла,и вот мы в пещере горной,в вагоне для невидимок.
И словно во мраке щелкнулфотоаппарат затвором,оставив мгновенный снимок:
«Стоят над верхами елейТри Зуба Скалистой ГлыбыTre Cime de Lavaredo».
ЛЕСОМ В ГОРУ
Лесом в го́ру, налево от ленты шоссе:лесом заняты Альпы, деревьями в снежной красе.
Друг на друга идут, опираясь ветвями, они,озираясь назад на вечерней деревни огни.
В гору, в ногу с шагающим лесом, я шел,иногда обгоняя уже утомившийся ствол.
В дружной группе деревьев и с юной елью вдвоем,совершающей в гору свой ежевечерний подъем.
Мне не нужно ни славы, ни права рядить и судить,только вместе с природой — на вечные горы всходить.
НАД ДЕРЕВНЕЙ
Поезд с грохотом прошел,и — ни звука.
С головою в снег ушлиДоломиты.
Нише — сводчатый пролетвиадука.
Ниже — горною рекойДол омытый.
Вечно, вечно бы стоятьнад деревней,как далекая сосна там, на гребне.
ДВЕ ЛЫЖНИ
Один я иду горамипо влажному льду и снегу.
Повыше есть на гранитеповисшие водопады
и маленький дом, где можноприжаться вдвоем друг к другу.
Пойду я к нему тропинкой,но что одному там делать?
Задуматься лишь над тишьюзаснеженных крыш Доббиако.
А двое — в долине нижней, —там рядом легли две лы́жни.
РАССВЕТ
Еще закрыт горой рассвет,закрашен черным белый свет.
Но виден среди Альп в просветдневного спектра слабый свет.
Все словно сдвинуто на цвет,и резкого раздела нет, —
где сизый снег, где синий светзари, пробившейся чуть свет.
Но вот заре прибавлен свет,и небо смотрится на свет,
а краем гор ползет рассвет,неся, как флаг, свой красный цвет.
ТАНЦУЮТ ЛЫЖНИКИ
Танцуют лыжники, танцуют странно,танцуют в узком холле ресторана,
сосредоточенно, с серьезным видомперед окном с высокогорным видом,
танцуют, выворачивая ноги,как ходят вверх, взбираясь на отроги,
и ставят грузно лыжные ботинкипод резкую мелодию пластинки.
Их девушки, качаемые румбой,прижались к свитерам из шерсти грубой.
Они на мощных шеях повисают,закрыв глаза, как будто их спасают,
как будто в лапах медленного танцаим на всю жизнь хотелось бы остаться,
но все ж на шаг отходят, недотроги,с лицом остерегающим и строгим.
В обтяжку брюки на прямых фигурках,лежат их руки на альпийских куртках,
на их лежащие у стен рюкзакинашиты геральдические знаки
Канады, и Тироля, и Давоса…Танцуют в городке среди заносов.
И на простой и пуританский танецу стойки бара смотрит чужестранец,
из снеговой приехавший России.Он с добротой взирает на простыв
движенья и объятья, о которыхеще не знают в северных просторах.Танцуют лыжники, танцуют в холле,в Доббиако, в Доломитовом Тироле.
ДВОЕ В МЕТЕЛЬ
