Мы могли совершенно свободно осматривать город и его достопримечательности. В храме речного бога Кримисса мы видели священного пса, которому, следуя древнему обряду, каждый год отдавали в жены самую красивую девушку в городе. Но Дориэю, который возмущался — к счастью, не вслух — варварскими обычаями горожан — больше полюбились прогулки вдоль городских стен, где для развлечения знати устраивались кулачные бои и состязания по борьбе.
В день нашего отъезда Дориэй проснулся опечаленный и, качая головой, посетовал:
— Каждую ночь я ждал, что во сне мне явится дух моего отца, но мне ничего не снилось. От этого я сам не свой и не знаю, что мне и думать.
По прибытии в Сегесту нам одолжили чистую одежду, а ту, в которой мы путешествовали, отдали выстирать слугам. Теперь же, собираясь в дорогу, мы недосчитались теплой шерстяной хламиды Дориэя. Мы перерыли весь дом и наконец обнаружили ее висящей на чердаке: она была толще остальной одежды и дольше сохла, вот слуги о ней и забыли.
Танаквиль накинулась на сыновей. Уж в ее-то доме такого бы не было, заметила она язвительно. А Дориэй с горечью добавил, что, влача жизнь изгнанника на чужбине, он привык терпеть оскорбления и обиды и не ждал ничего другого от жителей Сегесты.
Поэтому такой поначалу гостеприимный для нас дом мы покидали как очаг раздора. Дориэй не подпустил к своей хламиде виноватых слуг и сам сорвал ее с веревки. В тот же миг из ее складок выпорхнула маленькая птичка, а за ней другая, и обе с сердитым писком стали виться вокруг Дориэя.
Дориэй встряхнул хламиду. Оттуда выпало птичье гнездо, а из него выкатились два маленьких яичка, которые разбились о каменные плиты пола. Пока мы жили в доме, в складках хламиды успели свить гнездо и отложить яйца птицы!
Улыбнувшись, Дориэй воскликнул:
— Вот знамение, которого я ждал. Хламида словно не хочет ехать со мной из города: птицы свили в ней гнездо. Это добрый знак.
Переглянувшись, мы с Миконом решили, что уничтоженное гнездо — это скорее дурной знак. Но Танаквиль, закрывая рот руками, сказала:
— О Дориэй, не забудь это знамение! В Эриксе я еще напомню тебе о нем.
На следующий день мы завидели вдали вершину священной горы в Эриксе, окутанную облаками. Когда же облака рассеялись, нашим взорам открылся возвышавшийся на горе старинный храм Афродиты.
Весна уже ступила на землю Эрикса: луга пестрели цветами, а в рощах ворковали голуби. Только море все еще было неспокойно. Не мешкая, мы стали взбираться наверх безлюдной тропой паломников, которая вилась вокруг крутой горы. Когда заходящее солнце озарило пурпуром темнеющее внизу море и священную гору с ее лесами и лугами, мы добрались до расположенного на вершине маленького городка. Стражники, заметив нас еще издали, не закрывали ворота, чтобы мы могли попасть в город до наступления ночи.
У ворот нас встретила целая толпа местных жителей, которые громко гомонили и, дергая нас за полы одежды, на разных языках зазывали к себе в дом. Но Танаквиль, зная царящие здесь нравы, отделалась от назойливых охотников за постояльцами и повела нас через весь город в сторону храма. В доме, окруженном садом, нас приняли как дорогих гостей, наших лошадей и ослов отвели в конюшню, а для нас разожгли огонь в очаге, так как ранней весной на священной горе вечерами бывало холодно.
Наш смуглый хозяин вышел поздороваться с нами и сказал на хорошем греческом:
— До праздника весны далеко, море бурное, и богиня еще не прибыла из заморских краев. Поэтому у меня в доме жизнь идет по-зимнему, и я не знаю, смогу ли оказать вам прием, который подобает вашему сану. Но если вас не пугают холодные сырые комнаты, жесткие постели и скудная пища, располагайтесь тут, как у себя дома, до тех пор, пока вам не надоест в Эриксе.
После этого он степенно удалился, не любопытствуя, что за дела у нас в городе, и поручил нас заботам слуг и рабов. Он держался с таким достоинством, что я проникшись уважением, спросил Танаквиль, кто этот, несомненно, известный в городе человек. Но Танаквиль засмеялась и ответила:
— Это известный скряга, самый жадный и самый бессердечный во всем Эриксе, но, поселившись здесь, мы хотя бы будем избавлены от непрошеных гостей.
Ведь этот священный город с приходом праздника весны оживает после зимней спячки, и до наступления осени, когда богиня опять уплывает на своем золотом корабле, местные жители только и делают, что стараются заработать на паломниках; все так и норовят обмануть приезжего, вытянуть из его кошелька последний грош. Богатые грабят бедных, бедные бедных, ибо нет такого богача, который не нашел бы здесь ценной вещицы на память, как нет бедняка, которому не уступили бы дешевого глиняного божка или приворотное зелье. Этих людей кормит храм, и если бы богиня однажды не прибыла к ним на праздник весны, они пошли бы по миру. Но веселая богиня закрывает глаза на то, что горожане обманывают приезжих, они же пользуются этим, так как дело того стоит. Ведь обманутые вновь и вновь возвращаются сюда к богине, конечно, поумнев. Вот так, было дело, и я, тогда молодая вдова, дорого заплатила за науку в этом городе. Теперь-то я женщина опытная, и меня не проведешь. Я не скрывал разочарования:
— Так нам придется дожидаться весеннего праздника? Жалко терять столько времени.
Но Танаквиль хитро улыбнулась:
— У Афродиты из Эрикса, как и у всех богов, есть своя тайна. С началом весны она со свитой прибывает из Африки на корабле с алым парусом. Но и зимой храм не пустует. Наоборот, как раз в пору затишья здесь бывают самые высокие гости и приносятся самые важные жертвы — когда не мешают шумные толпы паломников, моряки и торговцы. Ведь извечный источник богини остается на своем месте и зимой, и летом, и богиня всегда может прийти в храм, но лишь во время праздника весны является людям и купается в своем источнике.
Ее слова заронили в мою душу сомнения, и, взглянув в ее лукавые глаза, я спросил:
— Танаквиль, ты на самом деле веришь в богиню? Она запнулась, задумалась на миг и наконец твердо сказала:
— Турмс из Эфеса, ты сам не знаешь, что говоришь. Источник богини в Эриксе очень старый. Он старше греков, старше тирренов, да и финикийцев. Этот священный источник был тут еще до того, как богиня явилась финикийцам под именем Астарты, а грекам под именем Афродиты. Во что же мне и верить, если не в богиню?
От тепла пылающего очага я вышел во двор подышать ночной прохладой. В небе мигали мелкие весенние звезды, а горный воздух был напоен запахами земли и сосен. Из тьмы ночи выступали величественные очертания храма, и мною овладело предчувствие, что тайна, которой окружена богиня, глубже, нежели я ожидал.
2
Но на следующее утро все представилось мне в другом свете. В сумерках чужой город всегда кажется и больше, и загадочнее, чем среди бела дня. Так что, осмотревшись вокруг свежим взглядом, я нашел священный город Эрике довольно невзрачным. Я видел Дельфы, жил в Эфесе и помнил Милет — огромный город, которому не было равных. Чем же мог поразить меня этот храм с варварскими грубыми колоннами? Я вдруг почувствовал, что страшно одинок на этом свете и теряю веру в богов.
Танаквиль добилась, чтобы нас допустили в храм. Мы выкупались и оделись в чистую одежду, отстригли пряди волос с головы и сожгли их, а потом взяли наши дары и двинулись в путь. Храм стоял за городом, как крепость, в окружении горных круч, обнесенный стеной из глыб, высеченных из скалы.
Внутренний дворик святилища был довольно тесный, так что когда во время весеннего праздника богиню вносили в храм, восторженные толпы не могли следовать за нею. Жилища жрецов и служителей храма тоже выглядели скромно. Колонны храма, построенного карфагенскими зодчими, от времени и ветра были местами выщерблены, но колоннада у священного источника все еще не потеряла былого изящества, а плиты вокруг были выложены мозаикой из мелких кусочков мрамора.
Нам разрешили войти в храм и осмотреть дары и пустующее возвышение в нише богини. Два жреца с кислыми лицами провели нас по храму и приняли наши подношения без слова благодарности. Среди выставленных даров мы не заметили особых ценностей, не считая нескольких больших серебряных чанов, но жрецы объяснили, что сокровища богини и ее дорогие облачения спрятаны до ее прибытия в хранилище.
Пока все это было подобно осмотру любого другого общественного здания. И лишь когда мы дошли до источника и голуби богини, потревоженные нами, взмыли ввысь, я ощутил близость божественной силы. Источник, большой и глубокий, был до половины заполнен водой, темная неподвижная гладь которой отразила наши лица. Рядом из земли выступали вековые островерхие глыбы, окруженные колоннадой. Жрецы уверяли, что потерявшему мужскую силу достаточно дотронуться до одной из этих глыб — и он тут же обретает ее вновь.
Жриц в храме мы не видели. Наши проводники пояснили, что те приплывают вместе с богиней весной, чтобы совершать известные обряды и обслуживать самых взыскательных гостей, а осенью снова отбывают в свите богини. Впрочем, Афродита из Эрикса не одобряет такого рода жертв в стенах своего храма. Довольно того, что это происходит в городе. Ведь летом сюда со всех концов страны прибывают толпы доступных женщин, которые ставят вдоль городской стены да на склонах горы шалаши из листьев, принимая там моряков и прочий люд.
