был жив бывший отчим, он тебя бы за такое за яйца подвесил. А потом по кругу пустил. Таких, как ты, на зоне петушат.
– Возвращайся, – он умолял Мару. Наверное, он действительно любил ее. Пусть извращенно, жестоко… Как мог!
– Я одному насильнику нос откусила. А тебе, тварь, хрен отрежу, если еще раз явишься!
И с такой яростью и уверенностью она это проговорила, что Косматыч попятился. Перед ним стояла не пассивная жертва, жалкая, загнанная в угол, а воительница. Уже не девочка, женщина, способная дать отпор.
Он ретировался. И больше не возвращался. Но Мара все равно сдержала свое обещание.
* * *
Дача Райских стала новым прибежищем девочек. Одесса жила там с разрешения Богемы. Ее отец Леонид Ильич еще не вступил в права наследства, ждал, когда пройдет полгода, чтобы выставить дом на продажу. Он пил все больше, она тоже. Но юный организм справлялся лучше. Элиза не болела, не худела, она даже стала краше. В ее разноцветных глазах от бухлишка появлялся блеск, и она начала нравиться парням. Особенно поселковым. Для них она была принцессой, что вышла в народ. Надо сказать, Богема умела себя подать. В шкафах ее огромной квартиры хранились наряды, сшитые из дорогих тканей. Имелись и концертные. Она научилась их перешивать. На поселковой дискотеке все девчонки в джинсовых юбчонках и полушерстяных кофточках, она в парчовом платье или брючках из бархата, в которые заправлена летящая блузка с дюжиной мелких пуговиц на спине. Ее несколько раз хотели побить местные прелестницы, но Матвей быстро с ними разобралась.
Детдомовским было сложно надолго покидать территорию. Даже за денежку их на ночь без сопровождения не отпускали. Нужен был взрослый, готовый взять за них ответственность: предъявить документы, подписать бумаги. Пару раз Элиза дедова приятеля дворника приводила, когда он был в просветленном состоянии. Показывала директору плакаты, награды, уверяла, что тот водит их в цирк и девочки там занимаются допоздна. Матвей с Мелкой даже акробатический этюд выучили для наглядности. Жаль, старик умом тронулся окончательно в конце октября. Осеннее обострение, что поделать! Его и с работы уволили после, а новый дворник их уже в подвал не пускал.
Но для Пилы делались поблажки. Она выступала на концертах и конкурсах за их сто пятый детдом, а Элиза была внучкой заслуженного деятеля искусств, пусть и покойного, и Ленке разрешалось оставаться у Райских сколько угодно. За это еще деду спасибо. Пока жив был, звонил директору, договаривался.
Пила с Богемой проводили вдвоем очень много времени. Большую его часть. На учебу обеим было плевать, знали, тройки в аттестат поставят. Одесса стала третьей лучшей подругой. Она хоть и влилась в компанию последней, но приобрела особый статус. Быть может, дело в том, что Элиза и Ленка ее спасли. Это невероятно сближает. Но Матвей с Алкой-Мелкой тоже имели особую связь. Только Тюля была как неприкаянная. С ней дружили, но без энтузиазма. В принципе, она нравилась только Мелкой. У них были схожие мечты о будущем: муж, дети, дружная семья. Что удивительно (или наоборот), в проститутке Тюле было больше романтизма. Хотелось любить до дрожи. А Мелкая согласна была бы на понимание и уважение со стороны избранника.
Девчонкам нужны были деньги, чтобы заплатить беспринципному взрослому за то, что он будет отмазывать их. Матвей нашла бы такого. Пусть и с поддельными документами, но кто их будет проверять? Пила согласилась пожертвовать на это деньги, что скопила на скрипку. Девочки их не приняли. Хоть одна из них должна выбиться в люди. Поэтому решили грабануть ларек, в котором к Мелкой были особенно добры. Дети, с которыми судьба поступает жестоко, зачастую беспринципны. Уж кому об этом знать, как не Матвею? Она отправила Пилу отвлекать продавщицу, играя на улице. Аллу послала заговаривать ей зубы и не позволять запирать дверь на засов и взяла на себя основную задачу – стянуть дневную выручку. На помощь позвали Тюлю. В случае чего она должна была встать на пути преследователя и просто задавить его массой.
Но все прошло идеально. Матвей прошмыгнула в ларек, взяла приготовленную выручку и смылась. Когда Пила доиграла, то подошла к окошку и попросила дать ей стакан воды. Продавец еще и маленькую шоколадку ей сунула, поблагодарила за концерт. И Алле коробки отдала. Но та не спешила уходить. Нехватку выручки должны были при ней обнаружить. Так и вышло. Продавец не увидела пакета, в котором деньги и чек со снятой кассы, начала кричать. Как раз хозяин приехал. Мелкую обыскали, нашли при ней жалкую мелочь и две дешевых карамельки. Та тихо плакала, пока ее карманы выворачивали. И уходила с поникшим видом. Коробки демонстративно оставила.
Продавца потом она не видела. Уволили за хищение без зарплаты. А то и долг на нее повесили.
Зато девчонки обрели относительную свободу!
С Тверской их погнали. Власти Москвы, с ними не договоришься. Даже проститутки с улицы ушли, переместившись в заведения. А что говорить о беспризорницах?
Банда лифчиков решила уйти на длительные зимние каникулы. Даже Тюле пришлось. В подворотне не обслужишь – холодно! Писюны клиентов на морозе съеживались…
Денег у девчонок было крайне мало. Копейки считали, но выживали. Тырили по малости. Пока ехали на дачу, Пила играла на скрипке, Матвей с шапкой ходила, а Богема за ними следом тащилась с книгами из отцовской библиотеки. Алка и Даша в тамбурах стояли. Первая клянчила деньги, вторая заигрывала, намекала на секс за вознаграждение. Всем давали по чуть-чуть, чтобы отстали. Электричка все же, там богатых нет!
Когда они приезжали, Одесса встречала накрытым столом. На нем простейшая еда. Блины на воде, поджаренный хлеб, макароны с кубиком «Магги», картоха с луком. Она нашла в подвале керосинку и готовила на ней, потому что света не было. Но девочки так радовались этому нехитрому угощению. А больше тому, что они приближаются к дому, а в окне тусклый свет. Заходят в него – вкусно пахнет. Уже потом они шли вместе в магазин, что-то еще покупали. Если удавалось разжиться деньгами, пировали: жарили на костре бушевские окорочка, сосиски, пельмени тоже отлично шли. С дымком все вкусно!
Они пили пиво. Иногда самогон, но
