За борт летит концевая вешка. Все?
На палубе, возле полубака, хлещет тугая струя душа. Мы топчемся под ним, толкаемся, хохочем. Кок тащит громадный чайник, полный прохладного изюмного кваса. Ах, какое это удовольствие — кружка кваса после такой работы! Сидим на палубе под тентом. Отдыхаем, глядим в океан. Спина и шея уже не болят, а лишь слегка ноют. Ничего, пять-шесть ярусов поставим — пообвыкнем и не будем замечать этих нагрузок. Лишь бы рука не разболелась.
Зыбь раскачивает траулер. Ровной чередой уходят за горизонт вешки яруса. Мучительно клонит в сон. Я уже забронировал себе местечко в тени под спасательной шлюпкой. Сейчас мы пообедаем и действительно часа два поспим.
— Отгоняй акулу, отгоняй! Куда ты! Кыш!
— Вот еще одна! Глядите, глядите! Тунца харчит.
— Спина трещит. Коля, не удержу.
Бросаюсь к портлазу (отверстию в фальшборте) и хватаюсь за скользкое древко багра. Рядом пыхтит, тянет тунца из воды мой сонливый приятель Вовка Нагаев. А внизу, в полутора метрах от наших ног, кипит вода и на багре бьется сине-серебристая рыбина весом килограммов на сорок. И акулы! Серые, стремительные тела мелькают в воде. Вот одна из акул бросается к тунцу, рывок и… тащить становится легче.
Выдергиваем тунца из воды, и он тяжко падает на палубу. Скользя по ней раскисшими от воды сандалетами, мы отступаем, смотрим: это уже не рыбина! Половина! Мощные челюсти превратили тунца в кровавый обрубок.
Гудит машина ярусоподъемника. Возле борта судна пляшут вешки и поплавки. Все идет в обратном порядке: судно медленно движется вдоль яруса, машина выволакивает хребтину, а с ней и всю оснастку. Отсоединяем вешки, поплавки, складываем их в сторонке, отцепляем поводцы и, скрутив их, укладываем в ящики, а если попалась рыба — спешим к борту судна с баграми.
Акулы. Сколько же тут их? Учуяли поживу, сплылись отовсюду. Вначале их было три, потом стало с десяток, а теперь возле борта траулера кружат, снуют, то уходят в глубину, то всплывают к самой поверхности десятки огромных рыбин. Тут и похожие на короткие, толстые бревна акулы-быки; острорылые акулы мако, подвижные, стремительные черноперые акулы. У них светлая окраска и черные кончики брюшных плавников. Чуть в отдалении кружат длинные, веретенообразные голубые акулы и группками, по три-четыре, носятся верткие, кровожадные акулы-собаки.
Пир горой! Акулы пожирают наш улов. То и дело мы выдергиваем из воды лишь одну — еще живую тунцовую голову или обглоданный рыбий скелет. Акулы разрывают рыб на наших глазах. И сами попадаются на крючки. Обрезали один поводец, другой: акулу из воды выволочь на палубу трудно. Обрезали третий поводец, и боцман разорался: мол так мы вообще без яруса останемся. Впереди пять месяцев работы, и если на каждом ярусе терять по пять-шесть поводцов…
— Выволакивай акул на палубу!
До чего же они живучи! Володя Нагаев топчется возле одной из акул, взмахивает тяжеленной кувалдой. Удар! Как по резиновой подушке. Акула взвивается свечой, лупит шершавым, как терка, хвостом по ящикам, фальшборту.
— Тунец! — хрипит багровый от духоты боцман. — Колька, банан зеленый… Подхватывай багром, подхватывай… Не зевай, ребятушки!
Подхватишь тут! Прыгаю через акулу. Кося безумным кошачьим глазом, акула извивается, резко и гибко взмахивает хвостом. Ух! Жахнула бы по ногам — считай, что всю оставшуюся жизнь на костылях скакать будешь.
— Тащите ее к полубаку, — командует Михалыч и, выхватив у Вовки поводец, толкает его: — Иди помоги взять тунца!
Сам тащит акулу и крепит поводец к железной скобе. Акула изгибается, грызет стальную проволоку, а боцман, утирая на ходу лицо ладонями, спешит помочь нам.
Тяжелый день. Когда же он пойдет на убыль? Работаем молча, уже нет сил на выкрики, разговоры. Лишь плеск воды, суматошные вопли чаек, шлепанье сандалий, тяжкие удары падающих на палубу рыбьих тел. И бешеные всплески попавшихся на крючки акул да тихие, яростные охи и ахи матросов.
Но вот и конец ярусу. Вместе с Володей мы поднимаем из воды концевую вешку на палубу, укладываем ее вдоль фальшборта. Володька, усмехаясь — ничего работка, а? — смотрит на меня, стягивает с рук липкие перчатки, бросает их на палубу и сам опускается в розовую лужицу. Кок спешит с изюмным квасом, сует нам кружки. Кто-то из штурманов раскуривает сигарету и пускает ее по кругу. Капитан с деловым видом пинает ногой тунцовые туши, хмурится, улыбается, хлопает нас рукой по мокрым спинам: молодцы!
— Вовка, а ты что?…
Сидя на палубе, Нагаев разглядывает левую ногу. Когда волокли акулу, та лишь слегка задела его хвостом. И кожу от коленки до щиколотки будто рашпилем содрали. Старпом идет с флаконом зеленки, присев, льет на ногу Володи, тот кривится. Один из парней ладони сжег поводцом, другой поскользнулся и упал, ударился об острый угол лючины, у третьего еще что-то. Тихие вздохи. Усталые смешки. Мы будто из боя, из схватки. Да ведь так оно и есть: океан ничего не отдает даром.
— Мужики! Первый раунд за нами, — говорит боцман. — А ну, ребятушки, быстренько тунчиков в трюм. Колька, Вовка, вздымайте лючины.
Первый раунд за нами. А сколько еще впереди? Почти полтораста. Полтораста промысловых дней, полтораста схваток с океаном. К концу рейса кожа наша, прожаренная солнцем и просоленная водой, задубеет, а на руках и ногах появятся шрамы, которыми мы потом будем гордиться, как гордится шрамами солдат, участник многих отчаянных схваток.
С длинным острым ножом я направляюсь к полубаку, где лежат акулы. Да вот и боцман идет помогать. Распялив вместительную, с тремя сотнями острейших зубов пасть, мы вырезаем глубоко увязший в гортани рыбины крючок. У одной акулы, второй, третьей… До чего же мерзкие рыбины — рыбы моей детской мечты акулы! «Как? — воскликнул Гленарван. — У акулы в желудке оказалась бутылка?..» — «Самая настоящая, сэр. Только можно сказать, что она попала в брюхо акулы не прямо из винного погреба…» — «Том, достаньте-ка эту бутылку… Найденные в море бутылки часто содержат важные документы». Так. А не найдем ли и мы что-нибудь?
— Михалыч, вспори-ка акуле брюхо, слышишь? Иногда в желудке хищниц попадают разные предметы, — говорю я. — Бутылки, к примеру, с записками. Морские бинокли, болты, консервные банки, часы. В Англии, в Музее естественной истории, собрана целая коллекция предметов, извлеченных из акульих брюх. Все понял?
— Часы, говоришь? Это дело. Найти бы хорошие карманные! — смеется боцман. — Ну и кожища! Нож не берет.
— Вот ту не трогай. Я с нее шкуру снимать буду.
Палуба пустеет. Она тщательно вымыта. На золотистых досках розово сияют маленькие теплые лужицы, и от них поднимается парок. Грузно опускается к горизонту солнце. Нижний его край садится на пылающую кромку, и оно слегка сплющивается, похожее сейчас на красную дыню. А Володя налаживает кинопроектор: фильм показывать будет. Здесь же, на палубе. В салоне душно.
