«Язычник» резко накренился. Я торжествующе кричал, видя, что он удаляется от берега, на который теперь с грозным ревом обрушивались волны. Через каких-нибудь двадцать минут, оставив позади пустынный остров, я привел яхту к ветру и спустил грот. Прежде чем взять рифы, я оттащил на место надувную лодку и выпустил из ящика присмиревших котят. Они заковыляли в каюту, должно быть, проклиная море и его внезапные капризы. Я растер их мохнатым полотенцем и завернул в теплое одеяло. Чтобы поднять им настроение, я вынес на палубу удочку, насадил на крючок хорошую наживку и забросил его в воду.
Увалень, покинувший меня в трудную минуту, снова вернулся на яхту и уселся на крыше рубки. Я отнес его вниз, чтобы он не мок под дождем.
Я повернул яхту на юго-запад, боясь налететь на какой-нибудь островок, расположенный севернее. Сеймур остался к юго-востоку, и я взял курс на Албемарл, самый большой из островов, расположенный в западной части Галапагоса. Я рассчитывал укрыться за островом от ветра, отдохнуть и прийти в себя, а главное – спокойно выспаться за ночь.
Ветер был свежий, и яхта быстро шла против течения на юг, В сумерках я заметил серую пенящуюся полосу к северу от Албемарла, простиравшуюся не менее чем на милю. Нет ничего страшнее для моряка, чем рифы, вокруг которых злобно клокочет вода.
Огибая полосу рифов, я увидел жалкие останки двух потерпевших крушение судов. Они поднимались над поверхностью воды на несколько футов, одинокие, покинутые и беспомощные. Вероятно, это были суденышки неосторожных рыбаков, слишком резко огибавших мыс, а может быть, течение или одна из тех приливных волн, которыми славится Галапагос, выбросили эти суда на остроконечные скалы. Я постарался обойти опасное место как можно дальше.
Вид изуродованных останков удручающе подействовал на меня. Я отказался от намерения укрыться за скалами и стать на якорь; вместо этого я направил яхту вдоль северо-западного берега, чтобы обогнуть остров с запада и войти в бухту Тагус, куда я рассчитывал прибыть на другое утро.
За время плавания днище яхты обросло ракушками. Я мечтал теперь о бурном приливе и песчаном пляже, как на Жемчужных островах. Воспользовавшись отливом, я мог бы почистить яхту и покрасить ее. Я подумал даже о возвращении на Сеймур, чтобы поискать там военную базу, но сразу же отбросил эту мысль, вспомнив останки кораблей возле мыса. Кроме того, я боялся, что какая-нибудь непредвиденная случайность задержит меня, угрожая безопасности моего плавания. Заходить на Сеймур не было необходимости, и я решил не делать этого.
Милях в ста от меня находился остров Флореана, и я серьезно подумывал о том, чтобы впоследствии привести в порядок корпус яхты у его берегов. Судя по карте, берег там пологий, песчаный и, кроме того, там есть почтовый ящик. Таким образом, я убью сразу двух зайцев – отремонтирую судно и отправлю свое длинное письмо Мэри. Кроме того, в глубине души я был уверен, что без посторонней помощи быстрее справлюсь с работой и поплыву дальше.
Еще в Панаме я узнал, что почтовый ящик на Флореане существует очень давно. Его установили там китобои, ходившие на промысел мимо Галапагоса. Здесь они оставляли письма на родину и запасались пресной водой, овощами, фруктами и ловили огромных черепах, заменявших им свежее мясо.
Когда какое-нибудь судно возвращалось домой, оно обязательно забирало все письма, лежавшие в ящике на берегу. Теперь вместо ящика там стоит пустая бочка. И в наши дни рыбачья лодка, плывущая на северо-восток, или какое-нибудь судно по пути с островов на материк забирает всю корреспонденцию и сдает ее на почту в Панаме или Сан-Диего. И как ни странно, оставленные здесь письма – с марками или без марок – доходят до адресата… рано или поздно.
Ночью я вел судно почти наугад, изредка оставляя румпель, чтобы вздремнуть, а на рассвете очутился между Нарборо и бухтой Тагус. Я ввел судно в бухту и поставил его на якорь. Через час я спустился вниз «немного вздремнуть» и проспал весь день и всю следующую ночь.
БУХТА ПОЧТОВАЯ
Бухта Тагус оказалась очень уютной стоянкой, единственный ее недостаток заключался в том, что там я не смог отремонтировать корпус яхты. Настоятельной необходимости в таком ремонте, пожалуй, не было. Но собираясь плыть прямо до Сиднея, я хотел сперва почистить и привести в порядок свое судно.
Океан простирался к западу более чем на семь тысяч миль. До начала штормов оставалось немногим более двух месяцев, и, чтобы благополучно миновать опасные воды, задерживаться было нельзя. А очистив корпус яхты здесь, где есть надежная гавань с высоким приливом, я бы сберег время. Здесь же я мог, так сказать, «отправить» письмо Мэри, воспользовавшись старинным дедовским способом. Поэтому я решил на другой день обогнуть Флореану в поисках подходящего места. Но прежде нужно было внимательно осмотреть весь такелаж.
Я привязал люльку к грота-фалу и поднялся в ней наверх. За день я выкрасил мачту и прочно затянул болты. Кроме того, я заменил все фалы, поставил новую ванту и выкрасил гик. Разобрав блоки грота-гика, я смазал штыри. Потом снял погон и попытался закрепить его прочнее, но мне это не удалось. С тех пор как погон был искарежен акулой, его нельзя было исправить как следует, но пользоваться им я мог.
К вечеру все было в полном порядке, если не считать днища и некоторых мелочей, с которыми я вполне мог справиться во время плавания в «свободное от вахты» время. Мой храбрый маленький тендер натягивал якорную цепь, словно стремился навстречу непогодам.
Я тщательно распределил время с таким расчетом, чтобы успеть наловить рыбы для котят и Увальня. Этот плут до того обленился, что не желал самостоятельно добывать себе пищу. Но пока яхта стояла на якоре, он частенько совершал прогулки среди скал, оставляя палубу в распоряжении Поплавка и Нырушки.
Котята, сытые и довольные, дремали в складках лежавшего на палубе грота. Время от времени они просыпались и ковыляли к своему «горшочку» – ящику с песком, который я поставил для них на корме. Потом они со скучающим видом подходили к рыбе, словно желая сказать: «Ну так уж и быть, поедим от нечего делать», и нехотя отрывали кусок-другой.
После этого котята выискивали для сна местечко поудобнее: они растягивались на теплой палубе, валялись в тени поручней, спускались в прохладный носовой отсек. В последнее время они страшно обленились. «Нелегко им будет,– думал я,– вернуться к цивилизованной жизни и объедкам с хозяйского стола».
***
Хоть я и совершал далеко не увеселительную прогулку, красота бухты Тагус захватила меня. Не понимаю, почему она не прославилась как один из живописнейших уголков мира. Шириной она была в сотню судовых корпусов, со всех сторон ее окружали отвесные скалы.
