Я посоветовала ей состричь ногти или иначе как демонтировать. И не потому, что начмед орёт так, что вот-вот апоплексия, а потому, что позиционирование – это любить-колотить как круто. Но в медицине вообще, а в акушерстве в частности и в особенности есть такой стильный девайс, как тактильная чувствительность. Без него никуда. Честно-честно. Потому что хоть и перчатки, но женщине страшно. Ты-то ничего не почувствуешь – ни того, что тебе надо, ни боли пациентки. А вот она… Нет, не понимаешь? Ну, представь, что у тебя бойфренд Эдвард – Руки-Ножницы. Только ножницы у него не только руки. Даже если он на эти неруки презерватив натянет, всё равно страшно, правда?
Девочка попросилась к другому куратору, и начмед радостно перевела её в ЖК.
Как-то на Новый год девочка увидала меня в главном корпусе. Манька гордо вышагивала с мешком конфет. Она собирала их тщательно – не забыв зайти ни в одно отделение. Встречала знакомого доктора, делала ему оленячьи глаза, и знакомый доктор вёл Машеньку к старшей медсестре, и та отваливала ей подарочный набор. Вызвонили меня из гастрохирургии и, сказав, что я – плохая мать, приказали немедленно прибыть, потому что у ребёнка неподъёмный мешок с конфетами.
Вот так мы и шли в роддом – я тащила сумку «мечта оккупанта» фасона «Икеа», Манька гордо вышагивала рядом. А я делала страшные глаза всем знакомым докторам.
И тут – эта девица.
– Здраа-а-а-авствуйте! – Она всегда говорила со странным акцентом – смесь французского прононса, исконно масковского выговора и хронического гайморита. – Это ваша?
– Нет. Бродяжку подобрала. Сейчас отберу у неё все конфеты, а её продам на органы, чтобы не жульничала. Не для того боженька разум и обаяние выдаёт!
– Зна-а-ачит, в-а-а-аша! – протянула девица. – Как вы успеваете? У меня детей не будет. Они только мешают!
– Тётенька, какие у вас стррррашные ногти! – басом пророкотала Манька, недавно научившаяся выговаривать букву «р».
– А где ваш муж? – спросила девица в надежде, что хотя бы мужа у меня нет.
– Водку, сука, хлещет в Копенгагене. То есть работает. За границей, – скромно сказала я, ибо ничто сучье мне не чуждо.
* * *
Три года спустя я посетила детскую поликлинику. Вместо престарелой сплетницы в кабинете сидела молодая девочка. Очень серьёзная. Со скромным французским маникюром. Мне нужна была справка для школы. У нас была ветрянка. В двух словах я изложила суть вопроса. И сунула бланк с личной печатью педиатра и записью. Наша школа требовала из поликлиники. Девочка тут же мне выписала справку без лишних слов. Мамочки в коридоре отзывались о ней хорошо. Быстрая. Предупредительная. И очередь была как-то спокойнее. И тут… Уже уходя… Я увидела… Орущее, сопящее, толстое, распаренное нечто, смутно знакомое чертами лица. Зловеще взмахнула она руками перед носом своей престарелой спутницы, и я вспомнила. Ногти! Убеждённая чайлд-фри. Спутница, судя по всему, была её матушкой – фамильное сходство. В объятиях матушки был толстый свёрток в стёганом одеяле. Она разворачивала его на пеленальном столике под гневные указания доченьки. Под стёганым одеялом обнаружился тёплый пуховый комбез на солнечных батареях. Я быстро ретировалась.
* * *
Девица вышла замуж и родила. Просидела в декрете шесть лет. Успела развестись и ещё раз выйти замуж, не выходя из декрета. Стала поперёк себя шире. От былого шика остались прононс и ногти. Любит сына безмерно. У него аллергия на всё – на красное и зелёное. На собак и котов. На лето и зиму. Он тонкий и бледненький. Отличник. Бабушка водит его в школу и обратно за ручку. Он пьёт кефир, и в глазах у него спаниелья тоска.
Карьеру она сделала – сидит пару часов в день в кабинете планирования семьи при ЖК.
Какашки
Как-то случайно, наверное был выходной, я попала в сборище дворовых мамашек. Я почти никого не знала, но сидеть с томиком Цветаевой глупо, а с руководством по кровотечениям – страшно. Поэтому я сидела на скамейке, тупо вперив глаза в пространство. Мамашки говорили, и говорили, и говорили, и говорили… Татьяну Валерьевну они знали лучше меня, соответственно – про Манькины какашки тоже. И что-то они меня спросили… О какашках, антибиотиках и т. д., потому что я – врач, а это во дворе хуже, чем парикмахер.
Нет, если расслабиться и напрячься одновременно, я вспомню, что там у Машки было с какашками. Потому что метод погружения работает безотказно. Но стоит ли тратить энергию? А мой ответ мамашкам я помню.
– Да-да, – рассеянно сказала я, – да-да-да… Вот уже три дня не ходила по-большому…
– Ужас! Ужас!!! – хором закричали мамашки. – Надо что-то делать!!!
– Да-да-да, – ещё более рассеянно согласилась я. – Надо пожрать. Потому что если шесть дней питаться только кофе, сигаретами и аскорбинкой с глюкозой внутривенно один раз после обморока, то ничего удивительного! – И отправилась в ближайшее кафе, оставив товарок наедине с удивлением и благодатной темой для сплетен.
В кафе я съела два огромных горячих бутерброда по-гавайски – точно помню! – выпила три чашки горячего кофе и сто грамм коньяка. Блаженно откинулась в креслице и закурила. Коляска стояла рядом. Манька чуть ли не впервые за первые пять месяцев её жизни безмятежно спала. Официантка посмотрела на меня укоризненно.
Коньяк
Насчёт «мазали» – я помню. Чем-то мазали. Щипало-холодило. Даже полегчало немного. Потом – «тужься!». Бульк – и живот свободный. Потом одрябшее брюхо в горсть, вцепившись в глаза поверх маски. И команда – «тужься ещё раз!». Бдмыльк – послед родился.
ЛенаВ те стародавние времена, когда мой паспорт показывал на десять лет меньше, я трудилась изо всех моих молодых сил в родильном доме. У меня даже были друзья не на рабочем месте, хотя виделась я с ними редко. С одной подругой не виделась давным-давно. С её свадьбы. Где-то восемь месяцев назад. Видеться не виделась, а по телефону общалась регулярно. Потому что подруга была беременна ещё на свадьбе. Познакомились мы с ней ещё в alma mater благодаря её брату. Брат учился на лечебном факультете, а Лена – на стоматологическом. Но в отличие от Милочки Лена не была ни гламурна, ни высокомерна, ни чрезмерно истерична. Она была красива, умна и мнительна ровно настолько, насколько может быть мнительная красивая и умная беременная. То есть – на много.
Лет ей было уже тридцать. Или ещё. В общем, это с какой точки зрения посмотреть. Как по мне – так ещё. Как по МКБ десятого пересмотра – так уже. Для первых родов. Лена об этом смутно догадывалась, но особо не тревожилась. Она качественно чинила людям зубы и в органы, не сопредельные с ротовой полостью, особо не лезла ни руками, ни советами. И правильно делала. Родов, впрочем, она опасалась. Не столько из-за возраста, сколько из-за огромного количества родственников-врачей до седьмого колена по вертикали и до седьмой воды на киселе по горизонтали. Мама у неё была педиатр, папа – гастрохирург, брат – уролог, дядя – терапевт, двоюродный брат – психиатр. И все давали ей советы и предлагали помощь. Находили угрожающие симптомы и делали неблагоприятные прогнозы. То есть всё как положено в узком семейном кругу.
У Лены хватило ума забить болт на советы родни, пригрозив им отлучением от бормашины, и госпитализироваться ко мне. Но её папенька не дремали-с. Они-с позвонили нашему начмеду и попросили взять дело «на контроль».
Начмед начала рьяно осуществлять контроль с того, что с порога палаты, не осмотрев, не выслушав и не изучив, заявила Лене, что она уже «перезрелая груша» и дело, скорее всего, закончится кесаревым сечением. Моя подруга не была настроена на подобный исход дела, а за «перезрелую грушу» вообще оскорбилась до глубины души и весь день ворчала. И тут я не могла её не понять. Успокоив, что, мол, хорошо, что падалицей не назвали, а то наша начмед очень даже может, я изрекла глубокомысленную сентенцию, мол, утро вечера мудренее, не печалься, Алёнушка, нет такой лягушачьей шкурки, что в доменной печи не горит. Наутро начмед, осмотрев Лену на кресле и скептически нахмуря брови, изрекла глядя на перчатку:
– Ткани ригидные,[52] Татьяна Юрьевна, скорее всего, будем оперировать!
– Может, дородовую подготовку назначим для начала, Светлана Петровна?
– Ну, попробуйте пару дней, хотя при таких ригидных тканях… Сколько абортов сделала? – обратилась начмед к моей угнетённой такими речами подруге.
– Пять! – злобно буркнула она и добавила умоляющим голосом: – Мини.
– Вот! Пять абортов, ригидные ткани, шейка длинная и закрыта напрочь! О каких родах через естественные родовые пути может идти речь! – не успокаивалась неугомонная начмед, не обращая внимания на помрачневшую до предгрозового состояния Лену.
– Светлана Петровна, предполагаемый срок родов ещё только через неделю, давайте не будем ничего планировать. Пусть его пока идёт, как идёт, – пошла я на смертельный риск, заявив такое начмеду при интернах и акушерке. Дело в том, что по щекам моей беременной подруги уже покатилась первая слеза.
