А мне хочется кричать.
Да гори оно все синим пламенем. И это предприятие, и этот дом.
Я уеду. Я забуду о вас, как о страшном сне. Начну новую жизнь.
Похоже, отец угадывает мой настрой и пытается меня разжалобить:
– Подумай о том, что будет со мной. С Димой.
А теперь мне хочется смеяться.
Нашел, чем пугать.
Мне все равно. По-фиг!
– Нет, папа. Я не буду.
– Хорошо – злым голосом произносит он и, наконец-то отходит от меня. – Тогда, никакой выставки.
– В смысле? – не понимаю я.
– В прямом, – он скрещивает руки на груди. – Ты не поможешь нам, я сделаю так, что ты нигде не сможешь выставиться.
– Это нечестно – я от бессилия топаю ногой.
Я не могу не выставляться. Мне деньги нужны. Очень. Это единственная моя надежда на побег. Единственный шанс не потерять ребенка.
– А никто не говорил, что будет честно, Катя – мое имя он произносит с такой горечью.
Горечью от того, что по моей вине он может потерять свои деньги. Не потому, что обидел меня. Не потому, что лишает сейчас надежды на будущее.
– Хорошо – я прохожу мимо отца и иду к окну – Ты не оставил мне выбора. Но у меня два условия. Ты поможешь мне с выставкой. Это раз. И, как только у Вас там все утрясется, я сразу же уйду из фирмы.
– Согласен – довольно улыбается отец. – Ты это... извини, что я так с тобой. Просто ты не понимаешь, что это предприятие – можно сказать, мое родное детище. Сколько лет на него потрачено.
Да уж, фирма – его детище. А я? Кто для него я?
Папа подходит ко мне и обнимает. А мне хочется оттолкнуть его.
Не хочу. Не хочу этих искусственных объятий и лживых слов. Пусть лучше молча уходит. Так правильнее. Так честней.
– Там и зарплата будет хорошая – заводит свою любимую тему отец – Не то, что в твоем этом рекламном агентстве.
К моей радости, он наконец-то отходит от меня и направляется к выходу.
– Паап – только сейчас я решаюсь спросить о том, что волновало меня на протяжении всего разговора – Если я всегда была "замом" Димы, это значит, я должна была получать... не знаю, зарплату что ли...
Я вижу, как напрягается спина мужчины. Он хватается за ручку двери и быстро открывает дверь:
– Поговорим об этом потом. Мне сейчас некогда...
Люблю и ненавижу.
Я усаживаюсь в удобное, кожаное кресло и со вздохом опускаю голову на свои руки.
Сегодня мой второй день работы в "СтройГраде", а я чувствую себя так, как будто год не отдыхала.
В Димин, а теперь временно мой, кабинет постоянно заходят люди – что-то подписать, что-то спросить. А я, как балберка, или даже как собачка, сидящая на передней панели автомобиля, с умным видом киваю головой.
Чувствую, что к вечеру в этой фирме проблемы будут не только с исчезнувшими чертежами. Я им тут накомандую.
А все потому что и отец, и свекор отправились на встречу с важными клиентами, которые, вероятно, пострадали от рук мошенника. Или мошенников.
То, что это не Дима, я уверена на сто процентов. У него даже повода нет. По крайней мере, явного.
Да даже если логически рассуждать – зачем ему это? Для чего так подставлять себя и свою фирму. Он же понимает, что информацию о том, с какого компьютера произошло скачивание данных, можно легко установить.
Только немного настораживает то, что Дима сидит, и остальные чертежи нигде не появляются. Как будто кто-то хочет подставить моего мужа.
Я стараюсь не думать о нем. Он тот, кто чуть не лишил меня ребенка. Дима целый год издевался надо мной – игнорировал или презирал открыто, насиловал, спал со мной, а потом отталкивал.
Но как тут не думать, когда на столе стоит фотография моего счастливого мужа, на которую я то и дело кидаю взгляд. Как не вспоминать, когда воздух в кабинете до сих пор пропитан знакомым мне запахом Диминого парфюма. А когда я представляю, что не так давно Дима сидел в этом самом кресле, сосредоточенно изучал документы, низ живота начинает наполняться тягучей истомой.
Это беременность. Все она виновата. Мои гормоны бушуют так, что, вопреки здравому смыслу я понимаю, что... хочу своего мужа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Честно, я пытаюсь всеми силами взрастить в душе ненависть к нему.
Вспоминаю самые неприятные моменты, связанные с ним. И иногда, на короткое время в душе поднимается черная... нет, не ненависть. Злость. Я злюсь сначала на него – за то, что он такой. А потом на себя – за то, что такая я.
Что не могу зафиксировать надолго в душе ни одного плохого момента, связанного с Димой.
Даже недавнее похищение вызывает у меня только страх – страх перед потерей ребенка. И ненависть ко всем остальным. Марине, братьям Марины, Татьяне Анатольевне. Да даже своего гинеколога я ненавижу больше, чем Диму. Хотя не совсем уверена в её причастности.
Я тянусь к кнопке селектора и, нажав на нее, зову секретаршу:
– Виктория...
– Я вас слушаю, Екатерина Алексеевна – тут же отзывается девушка.
– Сделайте мне, пожалуйста, чай. Зеленый. – прошу я её.
– Хорошо. Такой же, как и утром?
– Да – отключив кнопку, отодвигаюсь от стола и, снимая обувь, опускаю ноги на пол. Мм, блаженство.
Даже сидеть целый день в тесной обуви – это такая пытка. И что, спрашивается, вырядилась? Можно было и балетки одеть.
Но вчера, когда я впервые появилась на фирме, у меня начал вырабатываться комплекс неполноценности. Тут женщины все таакие. Ухоженные, на каблуках "от восьми и выше". И я – которая сама по себе ростом не удалась, так еще и в обуви на сплошной подошве.
Сегодня я решила быть не хуже, то есть не ниже их. Вот теперь и мучаюсь.
Я откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. У меня в последние два дня такое состояние – дай мне волю, я бы все время спала.
То, что скоро зайдет Виктория, меня не смущает. Она мне... понравилась.
Конечно, когда я её впервые увидела, то сразу подумала, а не спал ли Дима и с ней.
Но, видя то, как уважительно она ко мне относится, как хорошо выполняет свои обязанности, да и вообще, как обращается с моими посетителями мужского пола – ни капли заинтересованности, а в некоторых случаях с неприязнью – я понимаю, что ничего у нее с моим мужем не было....
Я не слышу, как открывается входная дверь и как секретарша подходит к столу. Только когда поднос опускается на стол, я вздрагиваю.
– Спасибо, Виктория – кое-как разлепляю веки и... вскакиваю с кресла.
– Ди... Дима? – сон как рукой снимает – Что ты тут делае...? То есть, ты же в...? Как ты здесь ока?... – не могу сформулировать ни одного нормального предложения и на секунду прикрываю глаза. Делаю глубокий вздох. Успокаиваюсь.
Странно. Дима молчит. Он, улыбаясь одним уголком рта, неотрывно смотрит на меня.
– Ты так сладко спала. Не хотел тебя будить. – спустя время говорит он.
– Я не спала – тут же возражаю ему.
Хотя, возможно, что и спала. Ну и работник! Уснула на рабочем месте.
Мы снова молчим, и Дима не сводит с меня глаз.
А я под этим его взглядом ... краснею.
Хочется распустить волосы и спрятать свое красное лицо в них. Но я, наоборот, смущенно поправляю выбившийся из прически локон.
– Как ты себя чувствуешь? – с такой неподдельной теплотой в голосе спрашивает мой муж, что мне хочется ему... поверить.
Я с силой вжимаю ногти в руку.
Очнись, идиотка! Это же он... Он хотел забрать твоего ребенка, а тебя убить. Он все это придумал. А теперь хочет казаться добреньким для того, чтобы... А хрен его знает, для чего. Но в то, что он вдруг заинтересовался моим самочувствием, я не верю.
– Раз ты здесь – игнорирую я его вопрос – я могу быть свободна.
Я делаю шаг в сторону, но он тут же, стеной преграждает мне дорогу.
– Нет – решительно говорит Дима.
– Что нет? – я скрещиваю руки на груди и со злостью смотрю на него.
– Ты же не пойдешь домой... – снова улыбается своей красивой улыбкой мой муж – босиком?
