Граф поцеловал ее глаза, словно пытался осушить слезы на ресницах.
— Я сейчас же веду тебя домой! — нежно произнес он. — Надо немедленно принять горячую ванну, чтобы ты не простудилась.
Джакоба вскрикнула:
— Но этого надо опасаться тебе — ты ведь был так болен!
Она все еще робко дотронулась до его щеки.
— Как ты мог… идти в туман… искать меня?
— Потому что иначе я бы тебя потерял, — ответил граф. — Ну пойдем же, любимая. Мы поговорим об этом потом, дома.
Он взял ее за руку и повел по извилистой тропинке к замку. Она оказалась настолько крутой, что теперь Джакоба и сама не понимала, как ей удалось подняться так высоко в тумане, настолько плотном, что она почти не видела, куда ставила ноги!
Спаниели весело бежали впереди, виляя хвостами: мол, все в порядке.
Когда они подошли к замку, Джакоба сказала:
— Я вся промокла и выгляжу… просто ужасно! Мне не хотелось бы… чтобы кто-нибудь увидел меня… такой.
Граф улыбнулся.
— Мне ты кажешься прелестной, но я понимаю, что ты хочешь сказать. Мы войдем в замок сбоку.
Они прошли через дверь, выходившую в сад, и поднялись наверх не по главной лестнице.
Граф подвел Джакобу к ее комнате и, открыв дверь, попросил:
— Поторопись, я хочу с тобой поговорить. Я буду в своем кабинете.
Он уже хотел уйти, но Джакоба сказала:
— Ты должен переодеться! Ты ведь тоже промок!
— Продолжаешь за мной ухаживать?
— Я по-прежнему твоя сиделка и… значит… ты должен меня слушаться!
Он засмеялся.
— Я буду слушаться тебя, а ты — меня. Я прикажу, чтобы тебе приготовили горячую ванну.
— И ты прими ванну! — напомнила ему Джакоба. — Я не хочу, чтоб ты снова заболел!
В ее голосе звучала такая любовь, что граф невольно шагнул к ней, однако усилием воли заставил себя остановиться: Джакоба права, им действительно надо поскорее снять с себя промокшую одежду. Повернувшись, он направился к себе в спальню.
В своей комнате Джакоба сбросила мокрую насквозь одежду. Чтобы поскорее согреться, она забралась в постель, чувствуя, что просто умирает от голода.
Но что такое голод, когда сердце наполнено счастьем!
Ей в спальню принесли ванну, на удивление быстро наполнив ее горячей водой. Она вымылась, оделась и так спешила вернуться к графу, что даже не посмотрелась в зеркало.
Пробежала по коридору и остановилась у кабинета.
Открыла дверь — и секунду они молча смотрели друг на друга. Потом граф протянул ей навстречу руки, и она бросилась в его объятия. Он крепко прижал ее к себе, а она посмотрела ему в глаза.
— Я люблю тебя, дорогая! Наша свадьба должна состояться завтра, или — самое позднее — послезавтра.
— С-свадьба? — опешила Джакоба.
— Я намерен привязать тебя к себе всеми клятвами и законами, какие только есть на свете, — заявил граф.
С ее губ невольно сорвался вскрик, похожий на рыдание, и она спрятала лицо у него на груди.
— Я… я слишком незаметна и незнатна, чтобы стать… твоей женой! — прошептала она. — И потом… вдруг после свадьбы… ты во мне разочаруешься?
Граф засмеялся, но этот смех был полон нежности и тепла.
— В тебе воплотилось все, о чем я только мечтал, — сказал он. — И я хочу, чтобы ты была рядом со мной каждый день, каждый час, каждую секунду до конца нашей жизни!
В следующее мгновение он снова пылко целовал ее.
И Джакоба поняла, что он намерен добиваться своего, какие бы трудности их ни ожидали. И глаза ее сияли счастьем.
Граф разжал объятия.
— Какой я эгоист! — упрекнул он себя. — Я не дал тебе выпить чего-нибудь крепкого, как только мы вернулись в замок. Чтобы ты не простудилась, моя красавица, тебе надо выпить немного бренди.
Он подошел к стоявшему в углу столику с подносом и протянул девушке заранее приготовленную рюмку.
Она сморщила носик.
— Я знаю… бренди… очень крепкое… Оно мне… не нравится.
— Но ты его выпьешь, потому что я тебя об этом попросил, — сказал граф.
Джакоба подняла к нему лицо.
— Ты же знаешь, я хочу… тебе нравиться. И я буду делать все… что ты скажешь.
Она отпила немного обжигающего напитка и вопросительно посмотрела на графа.
— Еще немного!
Джакоба почувствовала, как тепло разливается по телу. Бренди смело последние следы сырости и тумана.
Граф взял у нее рюмку и поставил на столик. Джакоба подошла ближе к огню и протянула к нему руки. Яркое пламя взлетало вверх, в дымоход.
— Мне так много надо тебе сказать, — с жаром произнес граф. — Но стоит лишь посмотреть на тебя, и мне хочется только одного: целовать тебя и снова слышать, что ты меня любишь.
— Если я буду говорить тебе об этом… так часто, как мне хотелось бы… тебе… прискучит это слышать.
Граф снова притянул Джакобу к себе, но не успели его губы приникнуть к ее губам, как дверь отворилась.
В комнату буквально влетел дворецкий. Граф и Джакоба в недоумении посмотрели на него.
— Милорд! Милорд! — восклицал Росс. — Боюсь, у нас неприятности.
— Неприятности? — переспросил граф.
— Из-за женщин, милорд. Они стоят у входа и требуют, чтоб вы к ним вышли. Моя жена тоже с ними, я не смог ее остановить.
— Что им могло понадобиться? — удивился граф.
— Думаю, вам надо сейчас же выйти к ним, милорд, — сказал Росс.
Граф вышел с дворецким из кабинета. Джакоба, охваченная любопытством и тревогой, пошла следом за ними.
Граф спустился по лестнице вниз. Стоявшие в холле лакеи преграждали путь женщинам, столпившимся у входа в замок.
Бремя было позднее. Спустились сумерки, и все опять покрылось туманом. Граф решительно направился к двери. Держась далеко позади, Джакоба в окно увидела на улице большую толпу женщин. Позади них собралось немало мужчин. Виду них был несколько растерянный: скорее всего они смущены этой демонстрацией.
Лакеи посторонились. Граф вышел на улицу и с верхней ступеньки смотрел вниз на женщин.
— Вы хотели меня видеть? — громко спросил он.
Одна женщина вышла вперед. Джакоба узнала в ней ту, что не верила, будто «англичанишке» может нравиться Шотландия.
Она смело остановилась перед графом.
— Да, — сурово заявила она, — и мы пришли сказать, что с нас хватит ваших проклятий! Этим утром миссис Маккаллистер потеряла своего малыша, а у Фергюссона сдохла лучшая овца!
Женщина судорожно вздохнула. Остальные поддержали ее одобрительным ропотом, и она продолжала:
— Это вы, милорд, принесли нам столько бед! А теперь мы еще узнали, что вы прогнали девушку, которая вас выходила. Она — наша, и это вам надо уезжать, а не ей!
