— Ты хочешь оставить себе пароход? Поменяться на это? — Джонни подбросил гильзу на ладони. — Можно было бы и не меняться. Я могу вырезать тебе еще десяток таких пароходиков. — Однако он все же положил гильзу в карман. — Сейчас мы проложим еще и железную дорогу.
Оба мальчугана с усердием принялись за работу, построили вокзал, несколько домов, в том числе ратушу, больницу, школу и даже пожарную каланчу. Деревня росла и расширялась все больше.
«Это будет город, настоящий город, каким его построит Густав, в котором всем детям будет хорошо, так как бургомистром его станет товарищ Ешке. И все люди заживут счастливо в своих домах. Мир будет всегда…» — вот какие мысли теснились в голове у Джонни.
Солнце село, и под деревьями становилось все темнее.
Вечером пришла Ганка. Некоторое время она молча смотрела на них обоих.
— Скажи, а где ты спишь? — спросила Ганка Джонни после ужина.
— На кухонной повозке дяди Коли.
— А там тебе удобно?
— Немного жестко, но ничего.
— Ты можешь спать и здесь, в повозке с сеном.
— Вместе с Петей?
— Да, но только чтобы тихо было. Я тоже сплю здесь.
Ночь они провели рядом, друг возле друга. Джонни и Петя лежали по краям, у боковых планок. Ганка улеглась между ними. Ее длинные волосы распустились и немного щекотали Джонни лицо. Но это было ему приятно. Тишину леса нарушал лишь слабый шум деревьев, раскачиваемых ветром, да мирное похрапывание лошадей.
— Петя уже спит? — спросил Джонни. Ганка ответила ему шепотом:
— Да, спит.
Джонни зарылся поглубже в сено. Он чувствовал тепло девушки, которая лежала неподвижно и спокойно дышала.
— Вы мне понравились, — тихо проговорил он.
— И ты спи!
— Ганка!
— Что еще?
— Петя спит, и он сегодня не плакал…
27
Неожиданные перемены.
Просьба товарища Ешке.
Ганка злится.
Маленькая красная звездочка на прощание.
Когда Джонни проснулся, он сразу почувствовал, что произошли какие-то перемены. Ни Ганки, ни Пети в повозке не было, лежали лишь помятые одеяла. Потом он услышал какие-то незнакомые звуки.
Отбросив одеяло, Джонни выглянул наружу. Все повозки, в том числе и та, в которой он находился, переменили свое местоположение. Они выстроились в колонну у самых палаток. Появилось много новых повозок. Они были без брезента и доверху заполнены соломой. Ездовые, в основном пожилые солдаты, стояли небольшими группами. Некоторые держали в руках длинные кнуты. Они курили, перебрасывались негромкими фразами, смеялись. Где-то вдали играла гармошка.
В одной из групп Джонни увидел Ганку. Она была одета так же, как и в тот день, когда они познакомились: льняное, полинявшее платье, ватник, сапоги, за спиной неизменный карабин. На голове у нее была фуражка с красной звездочкой.
Девушка стояла, слегка наклонившись вперед. Казалось, она отчитывала кого-то, так как кулаки ее были сжаты, а через лоб от тонких, мягко изогнутых бровей пролегла вверх морщина.
Джонни слез с повозки. Теперь он увидел и Петю. Тот стоял перед Ганкой и водил носком сапога по земле, на лице его застыло виноватое выражение.
— Дурак! — выговаривала Ганка. — Набитый дурак!
— Что случилось? — удивленно спросил Джонни.
Девушка недовольно пробурчала что-то себе под нос.
Только сейчас Джонни заметил, что некоторые палатки исчезли. Повсюду валялись шесты, колышки, канаты, груды матрацев и разобранные железные койки.
— А, это ты, — сказала Ганка, увидев Джонни. Голос ее зазвучал немного приветливей. — Тебе надо обязательно зайти к товарищу Ешке. Он хочет о чем-то поговорить с тобой!
— А где он? — спросил Джонни. — Здесь все теперь по-другому. Его палатка еще на месте?
Девушка огляделась.
— Нет, — сказала она, — палатки уже нет. Он, должно быть, в первой группе раненых. Только побыстрей, времени осталось мало!
Джонни побежал к палаткам. Флага с красным крестом не было, его убрали. Он мельком заглянул в палатку, служившую операционной. Там лежали какие-то ящики и бутылки. Около неразобранных еще палаток сидели и лежали раненые. Основная часть их была уже на повозках и грузовиках.
На одной из повозок Джонни увидел молодого солдата с раздробленной ногой, а рядом — Эрнста Ешке, который лежал, положив голову на свою туго набитую полевую сумку. При дневном свете лицо его казалось каким-то одутловатым. Глаза закрыты, глубоко ввалились. Щеки, еще более бледные, чем вчера, отвисли.
Джонни осторожно дернул за ремешок полевой сумки.
— Алло, товарищ Ешке, это я, — тихо сказал он.
Ешке открыл глаза, прищурился от утреннего света и тут же снова закрыл их.
— Это ты, дружище? — спросил он через секунду.
— Да, я.
Ешке попытался повернуть голову, и это удалось ему, хотя и не без труда.
— Поднимись чуть повыше, — негромко проговорил он, — чтобы я мог тебя видеть.
Джонни встал на колесо и ухватился руками за верхний край повозки.
— Вот так лучше. Где ты пропадал вчера после обеда?
— Я играл с Петей.
— Значит, ты все же нашел его.
— Что тут такое происходит? — спросил Джонни.
— А, — вздохнул Ешке, — медсанбат перемещается вперед, так как фронт продвинулся. А нас всех отправляют в тыл.
— Куда же вас отправят?
Ешке молчал, наморщив лоб. Через некоторое время глухо пробурчал:
— Куда-куда! В настоящий большой госпиталь — за Одером, за Вислой, за Днепром, на Москве-реке — откуда я знаю…
— Жаль, — сказал Джонни, — тогда мы совсем не сможем больше встречаться.
Ешке попробовал засмеяться, это у него получилось натянуто.
— Да, из этого, видимо, ничего не выйдет.
Раненых быстро грузили на машины и повозки. Одного раненого вели два солдата. Это был летчик. На нем был кожаный комбинезон, а на голове — шлем с большими очками, какие Джонни видел у мотоциклистов. Руками летчик опирался на плечи солдат. Одна нога была согнута, а другой он отталкивался от земли.
Молодой солдат, бывший тракторист, сидевший рядом с Ешке, крикнул летчику что-то ободряющее и показал на свое забинтованное бедро с шинами. Летчик посмотрел на него, кивнул и двинулся дальше к одному из грузовиков. Там ему помогли влезть в кузов.
— Почему тебя не посадили на грузовик? — поинтересовался Джонни.
— Я так захотел, потому что здесь спокойнее, — ответил Ешке. — Мне приятнее ехать медленно, смотреть на небо. Ни тебе шума моторов, ни дыма. Знаешь, поднимись-ка чуть повыше, а то мне приходится громко говорить.
Джонни поднялся и наклонился поближе к Ешке.
— Что же будет с тобой? — спросил Ешке.
— Я не знаю, — пролепетал Джонни.
— Но ты все еще хочешь попасть домой?
— Хочу.
— В Берлин?
— Да.
— Это правильно, — сказал Ешке, — тебе обязательно надо туда. Я дам тебе хороший совет: лучше всего тебе держаться этого медсанбата, пока не кончится война.
— А мне разве разрешат?
— Разрешат. Я позабочусь об этом.
— Спасибо! — поблагодарил Джонни.
— Не надо благодарить, — возразил Ешке. — Я хочу, чтобы ты тоже сделал мне одно одолжение.
Он вдруг закашлялся. Одеяло, лежавшее у него на груди, поднималось и опускалось. Кашель скоро перешел в приступ, который никак не прекращался. Быстро подбежала санитарка. Она дала ему выпить из фляжки. Через некоторое время он успокоился.
— Вытащи осторожно из-под головы мою полевую сумку, сынок! — попросил он.
Джонни потянул за ремешок, Ешке приподнял голову.
— Теперь открой ее!
В сумке рядом с жестяной коробочкой для бритвы Джонни увидел цветные карандаши и толстую пачку бумаги.
— Возьми лист бумаги, карандаш и запиши то, что я тебе сейчас скажу!
Джонни вытащил один листок. Он заметил, что на другой стороне его был напечатан какой-то текст. Из гнезда сбоку он достал карандаш.
— Будет только адрес, и все, — пояснил Ешке. — Ты готов?
— Да.
— Тогда пиши: Рудольф Шнайдебах, Берлин, Нойруппинерштрассе, одиннадцать. Эта улица находится в северном районе, около шоссе на Пренцлау. — Он взглянул на Джонни. — Записал?
Джонни, записавший адрес маленькими, тонкими буквами на обратной стороне листа, кивнул.
— Еще что? — спросил он.
Ешке слегка покачал головой:
— Это все. Но тебе придется пойти туда сразу же, как только все кончится, даже если тебе нужно будет пройти пешком половину Берлина. Трамвай или какой другой транспорт вряд ли будет ходить. Когда повсюду бои закончатся и на Бранденбургских воротах будет развеваться красный флаг, сразу шагай по адресу. Отыщи Руди Шнайдебаха и скажи ему, что ты меня видел и что он должен еще немного подождать меня. Объясни ему почему. И главное, скажи ему, что я за годы нашей разлуки много думал о нем. Надеюсь, что он делал то же самое. Мы не имеем права повторять старые ошибки, это обойдется нам слишком дорого. Передай ему это, сынок. Руди знает, что именно я имею в виду. А теперь положи мне сумку снова под голову, так лучше лежать. Дай я тебе еще раз пожму руку. Ну, а теперь иди!
