— Сто процентов.
— Удивительно, как он умудрился его протащить сюда?
Мужчина смерил меня весёлым взглядом.
— За деньги, парень, можно сделать всё.
— Сомневаюсь, что у киберпсиха хватило бы денег на подкуп конвоиров.
— Да он, скорее всего, обычный курьер. Я же говорю — такое иногда случается. Или ты думаешь, что на зоне всё по уставу корпораций?
— Так и думал, честно говоря.
— Ох парень, — мужчина сочувственно покачал головой, — Выкинь ты это из головы. Поверь, всё совсем не так, как представлялось на воле. Как зовут-то тебя?
— Матвей.
— Я Михей.
— Приятно познакомиться.
Михей хрюкнул, и я не сразу понял, что это был смешок.
— Откуда ты такой воспитанный?
— Местный.
— Да? Ну что ж, тогда позволь дать тебе совет — старайся не показывать своё воспитание там, куда тебя отправили. Могут неправильно понять.
— Приму к сведению, — кивнул я.
Как раз в этот момент к нам приблизился один из охранников и велел подниматься. Труп убрали, раненных оттащили в сторону и проверка очереди возобновилась, после чего нас всех под пристальным вниманием бойцов министерства погрузили в вагон гиперпетлевого экспресса. Что характерно — вагон был без окон.
Часть состава, в которой я оказался, была рассчитана больше чем на сотню человек. Разумеется, никаких сидений и кроватей, привычных для «нормальных» пассажиров гиперпетли, тут не оказалось. Вдоль стен вагона в три ряда с обеих сторон были установлены вертикальные ложа с мощными крышками, оставляющими открытой лишь голову. Всех нас по порядку заковывали в них, и когда процедура завершилась — двери опечатали и заперли снаружи. Внутри, вместе с целой ротой убийц, грабителей и хакеров остался всего десяток бойцов министерства — но большего и не требовалось. В самом деле, что могли сделать закованные в железо преступники, не способные даже почесать нос?
К тому же — на каждого нацепили ошейник. Кажется, кроме трекера слежения в него был вмонтирован неплохой шокер. И в случае, если кому-нибудь из нас посчастливилось бы освободиться — конвоиры командой своих спутников разом могли остудить горячий пыл беглеца.
Экспресс стартовал точно по расписанию, и стремительно начал удаляться от моего родного гигаполиса. Я почувствовал это по лёгкой вибрации под ногами. И чем же было заняться неподвижному заключённому, как не попытаться осознать произошедшее?
Впрочем, новых мыслей в моей голове не поселилось. Я раз за разом пытался понять, кому мы с отцом могли помешать, но на ум ничего не приходило. К сожалению, я не мог даже попрощаться с ним, и теперь совершенно не представлял, когда мы увидимся, и случится ли такое вообще? Надо ли говорить о том, что точно таким же образом я думал и о сестре?
Никогда в жизни не чувствовал себя настолько беспомощным и подавленным. Всё случившееся не давало мне покоя, и погрузившись в пучины собственного разума, я раз за разом пытался прокручивать в голове всё, что произошло со мной с того злополучного дня в Афинах. Правда, надо уточнить, что без нейрочипа у меня не было детального доступа к собственным воспоминаниям, и приходилось изрядно напрягаться, чтобы припомнить все детали. Не представляю, как люди жили раньше, не имея возможности во всех красках восстановить моменты прошлого?
Я просто не мог думать ни о чём другом. Перед глазами то и дело вставали образы отца, Лены, Кристины, Петра. Какие-то фрагменты торжества, с которого нас увели в наручниках, приветственная вечеринка, и снова Крис… Чёрт возьми, почему нам не дали попрощаться?!
До того самого момента, пока экспресс не остановился на станции в сотне километров от Красноярска, меня захлёстывали волны апатии. Признаюсь — я даже не представлял, как смогу выдержать столь длительное заключение. А о том, что буду делать, когда вернусь, и вовсе не думал. Осознание того, что придётся отсидеть двадцать лет в тюрьме и ещё сотню в виртуальности, просто уничтожило всё светлое, что было в моей жизни. И хотя я старался не поддаваться депрессивному настрою — сделать это было совсем непросто.
Весь путь длиной в шесть тысяч километров мы проделали без остановок за восемь часов. И лишь когда двери вагона открыли, и внутрь ворвался поток свежего воздуха, я смог ненадолго отринуть тяжёлые мысли. Этот тёплый ветерок, дотронувшийся до моего лица, на мгновение показался прикосновением свободы. Но лишь на мгновение — ровно до того момента, пока нас не начали выводить наружу, тыкая стволами умных винтовок в спину. Наручники, разумеется, никто и не думал снимать. Спасибо и на том, что кандалы с ног оставили в вагоне.
Мы оказались на открытом перроне внушительного размера. Вокруг, куда ни посмотри, раскинулось целое море зелени. Кругом возвышался густой смешанный лес. Единственным исключением являлось КПП между станцией гиперпетли и новенькой дорогой, теряющийся где-то в этом зелёном массиве. Экспресс, дождавшись, пока начальник конвоя даст отмашку, резко стартовал и унёсся вдаль, оставив нас под палящим солнцем.
Здесь, как выяснилось, меня и ещё пару десятков заключённых, ждала пересадка. Остальные, судя по всему, отправлялись ещё дальше на восток. Насколько я знал — места там были ещё более глухими и необитаемыми, чем то, где располагалась моя тюрьма. Что ж, несмотря на гнетущий настрой, хотя бы в этом мне удалось увидеть что-то светлое.
Всех тех, кто должен был отправиться в Лесную цитадель (включая меня, разумеется), отвели в небольшое одноэтажное здание неподалёку от перрона. Оно было довольно старым — строили этот барак явно ещё до моего рождения.
Внутреннее убранство тоже не поражало воображения — небольшая прихожая, ограждённая от остальной части здания стальной сеткой, всё те же металлические детекторы и сканеры, камеры под потолком.
Нас ещё раз подвергли тщательному досмотру, просканировали, и лишь затем провели дальше и, сняв наручники, усадили за длинные металлические столы, велев молчать. Через какое-то время три дородных тётки приволокли на скрипящей тележке гигантский чан, от которого валил пар, и несколько пластиковых бутылей с водой.
До этого момента я даже не подозревал, насколько сильно проголодался. Почти сутки без еды давали о себе знать, так что едва мне в чашку шмякнули нечто, напоминающее кашу, как я безо всяких предубеждений накинулся на неё.
На вкус эта
