Рубен. Улыбнись мне. Убеди меня, что все будет хорошо. Заставь меня поверить, что я не все испортил.
– Я это не надену, – голос Джона прерывает мои мысли.
Он держит в руках голубую рубашку из тонкого, похожего на сетку материала.
– Давай, – говорит Виктор. – Ты будешь выглядеть великолепно!
– Я буду выглядеть голым.
– Я надену ее, – отвечает Энджел, просовывая голову сквозь ворот белоснежного свитера, который выглядит по-мальчишески невинно. Он элегантный и красивый, но уж точно не сексуальный. – Давайте посмотрим правде в глаза, такой свитер носила бы моя бабуля.
Рубен поворачивается в своем кресле, чтобы посмотреть, и слегка ухмыляется. Пенни тоже полностью поглощена увиденным, ее рот открыт. Я и забыл, как мне нравится эта игривая улыбка Рубена. Меня разрывает изнутри из-за того, что она предназначена кому-то другому. Кто знает, посмотрит ли он на меня когда-нибудь иначе, чем с холодным безразличием?
– Мальчики, – произносит Эрин, оторвав взгляд от своего iPad, – придерживайтесь своих образов, хорошо?
– Вы просите меня показать тело, – говорит Джон. – Мы уже говорили об этом. Мне некомфортно.
Виктор хмурится.
– Разве ты не хочешь извлечь выгоду от своего места в том списке?
– Мне плевать на список.
– Джон, это поможет группе, – взывает к нему Эрин.
– Я не обязан использовать свое тело, чтобы продавать музыку, Эрин.
– Верно, – отвечает она. – Но ты продашь больше, если сделаешь это.
– Вам не кажется, что это полный отстой, и нам, вероятно, нужно что-то с этим сделать?
Эрин потирает лоб и испускает долгий, изможденный вздох.
– Не мог бы ты выбрать другое время, чтобы побыть мучеником? У меня сейчас и так много дел.
Он возвращает ей рубашку.
– Ее может надеть Энджел, если ему так хочется.
Женщина снова вздыхает.
– Слушай, если ты хочешь сменить наряд сейчас, мне придется обсудить это с твоим отцом. – Она достает свой телефон и снимает блокировку. – Я сомневаюсь, что он будет рад, если его прервут.
Джон тяжело сглатывает, затем склоняет голову.
– Хорошо, я надену ее. Но это в последний раз.
Рубен двигается и ловит мой взгляд, но сразу же отворачивается.
– Спасибо, – говорит Эрин.
Джон надевает рубашку. Она облегает его тело, и я вижу сквозь ткань каждую черточку его пресса. Значит, парень был прав.
– Видишь, ты отлично выглядишь. – Эрин поворачивается ко мне. – Очень хорошо, Зак. С тобой всегда все просто – надеюсь, ты знаешь, что я ценю это.
Как только все заканчивают приготовления, нас ведут к началу съемочной площадки, которая освещена дюжиной ламп. Единственный реквизит – плиссированный коричневый кожаный диван на фоне кремовых стен. Фотограф Алесия Маккензи, в облегающем наряде и с павлиньим пером в беспорядочной копне каштановых волос, перемещает нас по съемочной площадке, словно кукол. Я замечаю, как Рубен закатывает глаза, и счастлив, что на фотографиях нам не нужно улыбаться (часть плана по ребрендингу членов группы в более взрослую версию). Не настолько, чтобы оттолкнуть наших молодых фанатов, но достаточно, чтобы помешать людям, которым мы нравились всю нашу карьеру, отвернуться от нас. Алесия попросила нас позировать на диване, словно мы только что попали в квартиру к девушке и ждем, когда она выйдет из ванной.
Это заставило меня вспомнить ту ночь.
Рубен дарит мне игривую, уверенную улыбку за несколько секунд до того, как мы поцеловались во второй раз. Чувство, что меня переполняет ощущение его губ напротив моих. Я представляю, как стягиваю с него рубашку, провожу руками по его груди, ощущая мышцы и мягкость кожи.
– Зак, сосредоточься!
Я смотрю на фотографа, которая выглядывает на меня из-за своей камеры.
– Прошу прощения.
Алесия делает еще несколько снимков.
– Хорошо, – говорит она, глядя на свою камеру. – Давайте изменим порядок. Рубен, ты можешь подойти и встать рядом с Заком?
О черт.
Он кивает и подходит. Мы можем быть профессионалами своего дела, но на этом все. Позируем, и девушка делает еще несколько снимков.
Внезапно я понимаю, что, несомненно, поцеловал бы его снова, если бы у меня была возможность. Я хочу, чтобы он смотрел на меня так же, как в ту ночь. До того, как мы осознали, что делаем и что это значит. Я хочу, чтобы мои руки запутались в его красивой рубашке, чтобы у нас обоих перехватило дыхание и чтобы я снова почувствовал, какие мягкие у него губы. Чтобы он хотел меня. Чтобы Рубен знал, что я хочу его.
Значит, я бисексуал.
Но так ли это на самом деле?
Или это паническая реакция от осознания того, что я, возможно, потерял его?
Или же просто хочу, чтобы это было реакцией на осознание, потому что если это правда, то значит…
Боже, я в полнейшем беспорядке.
– Эй, Зак, – окликает меня Эрин.
– Да?
– Что происходит? Ты выглядишь напряженным.
Я задыхаюсь.
– Эм, я…
– Пожалуйста, не говори мне, что у тебя похмелье.
– Нет, я просто устал.
– Ну, соберись, ладно? Нам нужно закончить до встречи и приветствия фанатов.
Я разжимаю руки.
– Будет сделано.
Прикладываю все усилия, чтобы выглядеть спокойным и расслабленным. Как парень, который не испортил отношения со своим лучшим другом, возможно, навсегда. Как парень, который не настолько запутался в своей сексуальности, что у него раскалывается голова. Как парень, который не думает, как близко к телу находится его друг мужского пола. Не думает о том, что если он сдвинется на дюйм вправо, то они соприкоснутся.
Алесия улыбается.
– Отлично. Теперь нам кое-что попроще. Можете ли вы все обнять друг друга?
Перед глазами встает белая пелена.
– Можно? – спрашивает Рубен, его тон непринужденный.
– Конечно, – отвечаю я, пожимая плечами.
Я в шоке, что еще могу говорить с ним.
Он обнимает меня, и я чувствую насыщенный, теплый и слегка сладковатый аромат его одеколона. Это амбра, пачули и ваниль, в идеальном количестве, достаточном для того, чтобы я захотел как следует принюхаться. Вдохнуть его аромат.
Он поднимает руку и проводит по моему плечу. Запах стал еще острее, почти подавляющим, он завладел моими мыслями. Теплая и тяжелая рука Рубена прижата к моей. Кожа трепещет и покалывает от его прикосновений, и мне кажется, что я мог бы провести так всю свою жизнь.
Я стою совершенно неподвижно. Замер.
Мелькает вспышка, затем фотограф опускает камеру и улыбается.
– Готово.
Как только я возвращаюсь в свой номер, я закрываю за собой дверь и звоню маме.
Обычно мы за несколько дней назначаем время для разговора. Мы не планировали созваниваться еще два дня, но я не могу ждать так долго. Я даже не знаю точно, сколько сейчас времени в Штатах, но мне остается только надеяться, что все в порядке и мама ответит.
Ну же, возьми трубку, возьми трубку…
Гудки.
– Привет! – Я сразу чувствую себя легче, чем на протяжении всего дня. – Как ты?
– Отлично, а ты?
– Тоже. Что-то случилось?
– Ничего особенного, просто звоню поздороваться.
Я сажусь на край своей кровати. Хотя все должно быть в порядке, я все равно стараюсь говорить тише, потому что знаю, что сейчас у меня общая стена с Джоном.
– Как тебе Сикстинская капелла?
– Очень понравилась. Я не
