– Лешка, – с восторгом закричала Настя, – ты сварил суп! Я о нем мечтала целую неделю.
– Только в обмен на рассказы о театре, – строго проговорил Чистяков, снимая очки для чтения. – Я о них мечтал целый день. Мне всю жизнь хотелось заглянуть по ту сторону занавеса, чтобы понять, как там все устроено.
Она быстро переоделась и метнулась на кухню к заветной кастрюле. Рассольник был именно таким, как она любила, наваристым, с перловкой.
– Леш, – очень серьезно сказала Настя, вытирая полотенцем вымытую тарелку, – я бы тоже хотела узнать, как там у них в театре все устроено. Но боюсь, что мне это не под силу. Театр трепетно хранит свои секреты. Знаешь, вроде все обо всем рассказывают, никто не отмалчивается, никто не отказывается отвечать на вопросы, а все равно ничего не понятно. Наверное, чтобы понять театр, нужно в нем родиться и умереть.
Она уснула быстро и крепко, во сне видела непонятно что, но проснулась среди ночи с мыслью: «Настырный помреж Федотов тоже принадлежит к гвардии ненавистников худрука Богомолова. И дело даже не в том, как он рассказывал о Льве Алексеевиче. Это он организовал встречу с Семаковым. А ведь мог с таким же успехом сказать нам, что договорился с Красавиной, которая, судя по всему, будет работать на следующий день. И Красавина наверняка стала бы нам петь о том, какой Богомолов замечательный. Но Федотов отвел нас именно к Семакову, который своей неприязни к Богомолову даже скрыть не пытается. Ну что ж, число ненавистников растет. Интересно, насколько оно велико? Ох, чует мое сердце, запаримся мы с Антоном в этом театре».
А вот завтруппой, немолодая подвижная женщина, проработавшая в театре больше десяти лет и всех знающая, оказалась ярой поклонницей Льва Алексеевича Богомолова, явно включенной в свиту приближенных. Она многословно и убежденно говорила о том, какой замечательный человек Богомолов, какой талантливый, какой неординарный. Ей не хватало смелости открыто уклоняться от вопросов Насти и Антона, приходилось отвечать добросовестно и подробно, но при этом она постоянно повторяла: «Теоретически это возможно, но не в нашем театре. У нас так не бывает».
– У нас не может быть несправедливости в оценке трудозатрат актера, мы одни из очень немногих в Москве, кто ввел систему баллов, – говорила она. – Каждая роль в каждом спектакле оценивается определенным количеством баллов, от одного до десяти, в зависимости от объема и сложности роли. И в конце месяца идет подсчет исходя из того, что актер за этот месяц наиграл, и начисляется надбавка к базовой зарплате. Так что никакой несправедливости и никаких обид, все честно. Одно дело, если ты восемь раз за месяц вышел на сцену в сложнейших ролях, да еще иногда с танцами и акробатикой, и совсем другое, если ты вышел двадцать раз и произнес: «Гонец из Пизы прибыл!» Такая разная по сложности работа должна и оплачиваться по-разному.
Как только речь зашла о баллах и цифрах, Настя тут же оживилась. Здесь она чувствовала себя в своей стихии.
– А кто устанавливает, какая роль сколько баллов стоит? – спросила она.
– Лев Алексеевич, директор-распорядитель и я, мы садимся втроем и разбираем каждый спектакль.
– А если мнения расходятся? Как тогда?
– Они не расходятся, как правило, – строго посмотрела на Настю завтруппой. – Но в крайнем случае решение принимается большинством голосов. Хотя у нас такого никогда, пожалуй, не было.
«Значит, было, – подумала Настя. – И не просто было, а случается постоянно. И расклад сил тут понятен: с одной стороны – Бережной, с другой – Богомолов и завтруппой. Вот вам и большинство голосов. Бережной, наверное, старается выбить для актера побольше баллов, Богомолов вредничает и жмется, поскольку о материальной поддержке артистов не заботится, а завтруппой ему подпевает».
– Может ли так быть, что главная роль в спектакле оценивается меньшим количеством баллов, чем роль второго плана?
– Может, – кивнула завтруппой, – если роль второго плана подразумевает серьезные физические нагрузки или какие-то другие привходящие моменты.
– Например?
– Например, игра в сложном и тяжелом по весу костюме или в сложном гриме, с горбом и имитацией протеза.
– И как реагирует на это актер, играющий главную роль? Обижается?
– Конечно, – неосторожно согласилась потерявшая бдительность завтруппой.
– На кого? На того, кто установил такие баллы? То есть на Богомолова? – нажимала Настя.
– Нет, у нас в театре такого быть не может, – тут же отыграла назад женщина. – Это я вам так говорю, чисто теоретически.
«Значит, было, – снова подумала Настя. – Любимчику, играющему роль второго плана, дадим баллов побольше, а главную роль, которую играет актер «не из свиты», оценим пожиже. Любопытно подсчитать, велико ли число актеров, заковырявших обиду на Богомолова именно из-за этих баллов».
– А за что в принципе актер может обидеться на худрука? Не у вас в театре, – уточнила Настя с улыбкой, – а так, теоретически.
– Ну, причина только одна: не дают ролей, не дают играть. Больше обижаться не за что.
Настя перелистнула блокнот и приступила к следующему блоку вопросов.
– В вашем театре много актеров, активно занятых в кино и на телевидении. Это не мешает работе в театре?
– Мы стараемся, – скупо улыбнулась завтруппой. – Для этого я и существую, чтобы правильно составить репертуар с учетом занятости актера в съемках.
– А если это невозможно? Просто технически не получается?
– Тогда приоритет театру, это даже не обсуждается, – твердо ответила женщина. – Прежде чем подписать контракт на съемки или на постоянное участие в телевизионной программе, актер обязательно должен получить разрешение художественного руководителя. Если разрешение есть, актер потом уже только приносит мне записки с датами, когда просит не занимать его в репертуаре в следующем месяце, а мое дело – это учесть. Тут можно манипулировать и днями, и составами, в общем, есть возможности, главное – руку набить.
– Давайте вернемся к ситуации, когда вам не удается по техническим причинам учесть график актера. Вы сказали, что приоритет безусловно отдается театру. Что это означает на практике?
Завтруппой пожала плечами и передвинула какие-то бумаги на своем столе.
– Актер выходит и играет спектакль в тот день, который удобен театру. Вот и все.
– А как же съемки? Или телевидение?
– Срываются. Или переносятся на другое время. Все зависит от того, как это прописано в контракте с продюсерской компанией. Могут пойти навстречу и изменить график съемок, а могут и неустойку стребовать. Вы сами поймите: допустим, должна сниматься сцена со сложной техникой, каскадерами, на натуре, а это все огромные деньги. И вот все организовано, все готово, разрешение муниципальных властей на съемку заранее получено, техника заказана, договор с каскадерами заключен, и все это заблаговременно, потому что у всех долгосрочное планирование. И вдруг оказывается, что актер не может сниматься. То есть для того, чтобы перенести съемку, надо аннулировать разрешение и получать новое, расторгать договоры на технику и с каскадерами, платить им неустойку, договариваться обо всем заново на другой день, а в этот другой день они не могут, потому что у них уже договоры с другими клиентами, в общем, морока страшная. И за всю эту мороку продюсеры должны платить из своего кармана. С какой стати? Они вполне могут перевести стрелки на актера и заставить его заплатить неустойку за срыв съемок. Повторяю, это все зависит от того, что записано в контракте, ну, и, разумеется, от личных отношений актера и продюсеров. Бывают контракты совершенно драконовские, а бывают и вполне лояльные, учитывающие востребованность конкретного актера в театре.
«Вот и еще один повод для конфликта актера и худрука, – отметила про себя Настя. – Худрук при помощи преданной ему завтруппой вполне может, лично не марая рук, выставить актера на такие бабки, что «мама не горюй». Но если спросить, не было ли такого, она, конечно, ответит, что это возможно лишь теоретически и, в любом случае, не в этом театре».
Она снова перевернула страницу и пробежала глазами домашние заготовки.
– За что можно уволить актера? За какие провинности?
Завтруппой снисходительно улыбнулась, хотя напряжение продолжало таиться в каждой черточке ее скуластого породистого лица.
– Тут у нас, как у всех. Дисциплина, опоздания, неявка на репетицию или на спектакль, приход в нетрезвом состоянии.
– И если актера нужно уволить, то…
– То начинается ловля блох, – машинально продолжила завтруппой и тут же спохватилась: – Но, конечно, не у нас, у нас такого не бывает. А в принципе дается команда «ату!», и начинается скрупулезная слежка за неугодным. Например, у нас в правилах записано, что актер должен явиться на репетицию не позже, чем за пятнадцать минут до начала. И не дай бог ему явиться за четырнадцать: получивший команду помреж тут же фиксирует опоздание и пишет докладную. Пришел с похмелья, с запахом, – докладная. Явился на репетицию не готовым, не выучил роль – докладная. Вот и вся технология. Три нарушения – увольнение. Но это только для тех, кто в штате. А с теми, кто на договоре, приходится либо ждать истечения срока контракта, либо уж расторгать договор и платить неустойку.
