Кроме воображения, у Лесогорова был ряд представлений о том, каким должен быть настоящий журналист. Настоящий журналист должен уметь собирать материал в любых условиях, даже при полном отсутствии записывающей техники. Настоящий журналист должен уметь чуять «острое» и «жареное» там, где никто не видит ничего, кроме пресного и протертого. Настоящий журналист должен собирать свой материал так, чтобы никто вокруг не догадался, какой именно материал и хотя бы приблизительно на какую тему он собирает. Настоящий журналист не должен ни с кем делиться добытыми потом и кровью сведениями до тех пор, пока не опубликует свой сенсационный материал. Ну и наконец, настоящий журналист должен много курить и пить много очень крепкого кофе.
Придя с утренней репетиции в эту квартиру, любезно предоставленную ему театром, чтобы не приходилось каждый день мотаться из дальнего Подмосковья, Артем скинул ботинки, в одних носках прошел на кухню, сварил в джезве крепчайший кофе и с чашкой в руках улегся на диван в комнате. Сейчас он немного переведет дух, полежит полчасика, а потом примется разбирать и приводить в порядок свои записи, сделанные во время репетиции, и вносить новые правки в текст пьесы.
А эти полчаса на диване с чашкой кофе он проведет в раздумьях и попытках спланировать ближайшие действия. Ему просто необходимо успокоиться, потому что внезапно одолевшая Артема нервозность мешает сосредоточиться. Бережной и Дудник. Дудник и Бережной. Неужели они о чем-то догадываются? Нет, не должны, он, Артем, не допустил ни одного прокола. Но все-таки их поведение тревожит. После покушения на Богомолова Семен Борисович Дудник стал постоянно бегать в кабинет к директору-распорядителю Бережному, да и в коридорах театра Артем стал частенько видеть их вместе. С чего бы вдруг? Раньше Лесогоров никакой такой особенной дружбы между ними не замечал. А тут вчера Артем зашел в буфет, видит – Дудник и Бережной сидят за одним столиком, голова к голове – и тихонько, но возбужденно что-то обсуждают. Артем подошел, хотел присесть к ним, у него были вопросы к Дуднику по пьесе, но они сразу замолчали и сделали вид, что вообще ни о чем не разговаривали. Артему это ужасно не понравилось. Просто ужасно не понравилось. Неужели они что-то заподозрили? Неужели он где-то что-то упустил?
А если заподозрили, то поделились ли своими подозрениями с сыщиками? Вот в чем главный вопрос. Ах, как бы узнать, что этим сыщикам удалось выведать в театре! Уж Артем так старался произвести впечатление на женщину, которая существенно постарше парня-оперативника и, стало быть, является главной, он и глазки ей строил, и на кофе намекал, и к себе приглашал, только не похоже, чтобы она клюнула. Ничего, никуда она от него не денется, наверняка синий чулок, одинокая старая дева, а уж с женщинами он обращаться умеет. Растает эта старая сыщица, рассуропится и все ему выложит. Можно было бы попробовать через парня действовать, он молодой, не похоже, что зубастый и собаку съел в сыскном деле, тоже может оказаться болтливым, но какой-то взгляд у него жесткий, нехороший взгляд, Артем таких людей побаивается и старается с ними не связываться. А вот сыщица, кажется, ее фамилия Каменская, – хороший вариант, то, что надо.
Всю ночь после разговора с людьми с Петровки Илья Фадеевич Малащенко не спал. Все последние дни его мучили страшные подозрения, он каждую минуту ожидал плохих известий, но изо всех сил держался, чтобы окружающие не заметили его тревоги.
Однако после визита сыщиков Илью Фадеевича охватила самая настоящая паника. Неужели они о чем-то догадались? Неужели что-то пронюхали? С одной стороны, не должны были бы, но, с другой, не зря этот молодой оперативник по имени Антон завел разговор о внуках и дедушках-бабушках, ох не зря. Он явно что-то имел в виду. Или не имел? Просто так говорил, прощупывал? Если бы знать, если бы знать!
Найти внука Илья Фадеевич собирался еще накануне, вечером того же дня, когда приходили оперативники, но сообразил, что искать Кирюшу в квартире, где он живет, бессмысленно, молодой парень по вечерам дома сидеть не станет, наверняка закатился куда-нибудь с дружками и веселится до упаду, явится ближе к утру, а потом будет до обеда отсыпаться. Даже если дед придет и начнет звонить в дверь, Кирилл не откроет, он просто не услышит звонка, оглушенный усталостью и алкоголем. И зачем только родители дают ему деньги! Поощряют безделье и разгильдяйство сына. Илья Фадеевич вспомнил, как радовался лет пятнадцать назад, когда его сын стал преуспевать в бизнесе, в семье появились деньги, семилетнего Кирюшу отдали в конно-спортивную школу и на теннис и перевели на обучение в частную гимназию. Разве он мог предполагать тогда, что эти деньги боком выйдут, и в первую очередь для внука, который в своей частной гимназии учился вместе с детьми нуворишей в малиновых пиджаках, разбогатевших на криминальном бизнесе лихих девяностых. Теперь Кирюше уже двадцать два, и вместе со своими дружками он просто прожигает жизнь, совершенно забросив учебу в институте. Учится он, разумеется, на коммерческом отделении, потому что на бюджетное поступить мозгов не хватило и усидчивости. Ах, не было бы у сына этих денег, может, и Кирюша другим вырос бы. Но Илья Фадеевич внука любил без памяти, и, что самое главное, – внук платил ему такой же преданной любовью. Он за деда готов был глотку порвать любому. И однажды действительно чуть не порвал. Пару лет назад, зимой, какие-то хулиганы стали приставать к возвращающемуся поздно вечером домой Илье Фадеевичу, сорвали с него шапку, окружили и, угрожая пудовыми кулаками, заставили снять дорогую кожаную куртку на меху – подарок сына. Тщедушный немолодой Илья Фадеевич вынужден был подчиниться. Потом, конечно, он написал заявление в милицию, но толку-то от того заявления… А спустя две или три недели они шли вместе с Кирюшей из магазина – внук раз в неделю специально приезжал, чтобы помочь деду закупить продукты и все необходимое, – и им навстречу попался один из тех подонков. Илья Фадеевич имел неосторожность указать на него Кириллу, который, не раздумывая, бросил сумки с продуктами в снег и кинулся на дедова обидчика. Драка вышла жестокой, прохожие вызвали милицию, которая, к несчастью, в этот раз успела приехать быстро, обоих задержали и отправили в отделение, потом отец Кирилла носил туда деньги, чтобы сына отпустили без последствий.
Так что основания беспокоиться за судьбу внука у Ильи Фадеевича были, да еще какие.
В три часа дня в субботу, 13 ноября, Илья Фадеевич позвонил в дверь квартиры, которую его внук снимал на родительские, разумеется, деньги. Кирилл открыл только после четвертого или пятого настойчивого звонка, заспанный, с опухшим лицом. Он стоял на пороге в одних трусах и силился понять, что происходит.
– Дед? Ты чего? Случилось что-нибудь?
Илья Фадеевич молча прошел в квартиру и захлопнул за собой дверь. Внук послушно плелся за ним, позевывая и протирая глаза.
– Ты чего, дед?
– Где ты был в прошлую субботу? – строго вопросил Малащенко. – Поздно вечером и ночью. Вспоминай немедленно.
– Да ты что! – от изумления Кирилл даже проснулся. – Откуда я могу помнить, где я был? Наверное, в клубе тусовался. Прошлая суббота – это же неделю назад. Ты бы еще про прошлый год спросил.
– Отвечай немедленно! – повысил голос Малащенко. – Где ты был в ту ночь, когда было совершено покушение на Богомолова? Отвечай! И не смей мне врать!
– Да ты что, дед! Что ты несешь вообще? При чем тут я-то?
Илья Фадеевич пристально вглядывался в лицо Кирилла, вслушивался в его интонации и не мог понять, искренне он возмущается или только притворяется возмущенным. Еще минут двадцать Малащенко требовал ответа, уговаривал, умолял, угрожал, но результат был один: парень ни в чем не признавался, отвечал деду с дурацкой ухмылкой и отводил глаза. Впрочем, это ни о чем не говорило, он всегда отводил глаза, и дурацкая ухмылка постоянно искривляла его в общем-то красивое лицо.
Илья Фадеевич ушел, ничего не добившись. Он так разволновался, что, спустившись вниз и выйдя на улицу, понял: ноги не держат, давление подскочило, голова кружится. Надо посидеть, принять лекарство и подождать, пока пройдет. Он доковылял до ближайшей скамеечки и тяжело опустился на нее.
Что же будет с Кириллом, если все-таки это именно он напал на Богомолова? И что будет с театром, если Богомолов не вернется? Придет новый худрук? Или поставят Сеню Дудника? Оба варианта для Малащенко плохие, потому что Дудник ориентирован на современные пьесы, а ставить нечего, и виноват во всем, как всегда, завлит. Не авторы, которые не пишут хороших достойных пьес, а он, Илья Фадеевич Малащенко, который эти пьесы найти не может. За пять лет работы с Богомоловым Илья Фадеевич так и не приспособился к вкусам и потребностям художественного руководителя, а когда приносил пьесы, слышал в ответ одно и то же: «Это не то. Надо другое». А какое другое? Лев Алексеевич ничего не объяснял, только сердился, кричал и унижал завлита. Но все-таки не выгнал. И не выгонит. А вот как поведет себя Дудник, вкусу которого тоже придется учиться угождать? Нет уж, лучше старое и привычное, чем новое и непонятно какое.
