Молчаливая шеренга из изящных власяниц — впереди разгневанная принцесса, за нею разгневанная свита — прошествовала гуськом из прелестного садика во внутренний дворик — к мрачной двери в подземелье.
…Чик-чик, — траурно щелкнул замок лаборатории.
Дверь заскрипела, отворяясь.
Под свет факела, одна за другой, спускались принцесса Розалия и фрейлины вглубь таинственного подземелья, слухи о котором ползли по всему королевству.
* * *
Первым, что сделал граф, воткнув факел в железное кольцо на стене, это бросился во тьму между жаровней и корзиной с углем и вытащил оттуда Эвелину.
— Боже мой, боже мой! — восклицал граф, горячо прижимая к себе маленького «пажа». — Вот он, наконец-то я его нашел!
Громко разрыдался в рукав. Затем высморкался и, обернувшись к свите, пояснил:
— Я искал этого сорванца повсюду, чуть разум не потерял от волнения. А он вот он где — спрятался в лаборатории и случайно оказался запертым. Ах, бедняжка! — погладил он Эвелину по голове. — Признайся: небось совсем перетрухнул?
И еще раз крепко обняв девочку — так, что та не смогла выговорить ни слова, — обернулся к принцессе:
— Простите, ваше высочество. Но он мне как сын, прямо как сын!
Второе, что сделал граф — это, не выпуская из объятий «пажа», попятился к маленькой дверке, ведшей в соседнюю комнатку.
— Входите же, ваше высочество!
Взяв факел, он распахнул дверку и прошел в комнатку первым.
Дверка была настолько низенькой, что принцессе и фрейлинам пришлось нагибаться, чтобы не стукнуться головой о притолоку.
Вошли. Огляделись.
Все стены комнатки вплоть до потолка были завешаны полками. На полках теснились одинаковые стеклянные колбы. Каждая колба плотно заткнута пробкой, а внутри…
Внутри каждой сидел человечек. Маленький, будто игрушечный.
Но нет, не игрушечный — настоящий.
Лысый господин в синем кафтане сидел, упершись ногами в стенку своей колбы. И держа на коленях книгу, шевелил губами.
На дне другой колбы спала, подложив под щеку ладошку, девочка в длинной крестьянской рубахе.
В третьей тощий монах перебирал четки. В четвертой мальчишка с рыжими вихрами задумчиво ковырялся в носу.
Колбы, колбы, колбы… Их было множество, они теснились на полках, загораживая друг друга. Не замечая сквозь прозрачные стенки своих стеклянных жилищ ни графа, ни Эвелины, ни святой Матильды, ни принцессы и ее фрейлин, крошечные — величиной в палец-человечки плавали каждый внутри своей колбы в странном полузабытьи. Тихо. Безмолвно. На полках в подземной комнате. Уже, возможно, много-много лет.
Наконец в полной тишине принцесса произнесла то, что теснилось давно в головах у всех:
— Гомункулюсы… гомункулюсы… Это гомункулюсы!
Голос принцессы дрожал от счастья, радости не было предела.
— Поразительно! Я знала, я верила, дорогой мой граф, что вы — великий алхимик. Но что вы можете такое… — Жадно скользя по колбам взглядом, принцесса ходила вдоль полок. — Какие хорошенькие! Как настоящие! Они уже говорят по-латыни и по-гречески?
— Пока нет, ваше высочество. — Граф улыбнулся. — Этого уровня я еще не достиг. Но дайте мне время…
— Дам, дам, — улыбнулась принцесса. — Ай да граф, ай да умник! И все это время вы скрывали от всех, чем занимаетесь?
Граф сдержанно поклонился:
— Ведь вашему высочеству известно, что уже много лет я дни и ночи провожу в лаборатории. «Невинные детские жизни», «Сатана» и прочее, — улыбнулся он, взглянув на стоявшую поодаль сестру Матильду, — это выдумки невежественного народа, который болтает из свойственной ему злобы. Не буду вдаваться в долгие специфические объяснения, терзать королевские уши скучными научными терминами. Пусть ваше высочество уяснит одно: все эти гомункулюсы — результат моих долголетних стараний и получены чисто алхимическим путем.
— Верю, верю, — отмахнулась Розалия. — Так то и есть ваш сюрприз?
— Именно, — поклонился граф. — Это мой сюрприз. Выбирайте, ваше высочество, любого гомункулюса, какой вам понравится.
Что тут началось!
— И мне!.. И мне!.. — кричали фрейлины, хватая то одну колбу, то другую. Звенело стекло, дрожали полки, кувыркались человечки внутри своего хрупкого мирка.
— Осторожно, осторожно, — вынужден был предостеречь граф. — Если колба разобьется, м-м… не миновать маленькой неприятности — человечек исчезнет. М-да…
Принцесса Розалия выбрала самую красивую девушку: с белокурыми волосами, в алом платье и с драгоценным поясом. Крохотная девушка — прелесть! — не отрываясь, любовалась на себя в зеркальце. Каждая из фрейлин, не желая отставать от своей госпожи, тоже выбрала себе по гомункулюсу: разумеется, чуть-чуть менее богато одетого и чуть-чуть менее красивого.
Одна лишь только сестра Матильда ничего не взяла, понуро стояла у стены и траурно взирала на всю веселую компанию.
— Видите, сестра Матильда, ваше чутье вас подвело, — говорила принцесса, любуясь своим подарком. — Ну же, не хмурьтесь, а выберите себе тоже что-нибудь интересненькое.
— Нет, дитя мое, — покачала головой монахиня. — Нет, я не возьму никого. Поверьте мне: все эти бедняги, заключенные в пробирки, были когда-то настоящими людьми.
На какой-то миг принцессу взяло сомнение.
— Гм… да? Гм… Послушайте, граф, а как же… девушка-кабан? Ведь я собственными глазами…
— Ах, эта, — граф рассмеялся. — Эту полоумную я велю поймать. Теперь я знаю, куда делась кабанья голова со стены моей охотничьей гостиной. Как я скорблю, что в моем замке ваше высочество подверглись такому страху. Нет, все же мне нет прощения. Чем, чем мне искупить свою вину? Что сделать, чтоб загладить плохое впечатление? Ах, вот, уже придумал. Оставайтесь в моем замке еще на пару неделек — мы устроим чудную охоту, пригласим сюда наилучший театр, чернокожих танцовщиц, искусных жонглеров, мы устроим такой пир…
Граф осекся, заметив недобрый взгляд Матильды.
— Естественно, все это — в перерывах между молениями.
— Все-таки лаборатория — отличная вещь. Дома надо будет завести такую же, — напевала принцесса чудным контральто, переступая порог комнатки с гомункулюсом под мышкой.
— Точно такую же, точно такую же, — подпевали фрейлины звучными сопрано, унося следом своих гомункулюсов.
— Моя лаборатория — ваша лаборатория, так же как мой замок и мое сердце, — звучал под сводами подземелья бархатный баритон графа.
— Нет, граф, про сердце забудьте. И вообще, мы уезжаем завтра, — почесала нос принцесса. — А это что?
— А это еще что? — повторили фрейлины, ища глазами, куда это смотрит принцесса.
Принцесса смотрела на стол. А на столе лежали…
Ах, кругленькие! Ах, вкусненькие! Посыпанные сахаром и такие разноцветные!..
— Конфеты! Конфеты! Мы очень любим конфеты! — захлопали в ладоши фрейлины.
— Вот секретник! — восхитилась принцесса. — Он нам и второй сюрприз припас напоследок — а ничего не говорит. Знает ведь, я люблю сладкое. Ну что, граф — вы нас угощаете или нет?
Несколько мгновений граф молчал. А что, это будет почище варианта с «приходом монахини». Он медленно протянул руку к коробке с конфетами.
— Я только хотел еще раз уточнить… Как ваше высочество сказали — останетесь еще на пару-тройку недель в замке или?..
— Нет, нет, завтра же уходим, — помотала принцесса головой. — В замке, видите ли, не такая благочестивая обстановка. Так что же насчет конфеток?
Губы графа растянулись в улыбке.
— Угощайтесь, ваше высочество. Берите вот эту, она самая вкусная.
— И нам! И нам! — потянулись фрейлины.
— Не-ет! — пронзигельнозакричал вдруг маленький «паж».
— Отыди, дьявол! — бросилась вперед Матильда, пытаясь вмешаться.
Но их голоса потонули в радостном визге «Нам тоже! Нам тоже!.» двенадцати фрейлин.
А святая Матильда, получив от графа Шлавино сильный пинок в живот, повалилась на каменный пол.
* * *
Спустя недолгое время, перешагивая через бестолково скачущих и без умолку кудахчущих кур, граф пробрался к столу.
Подобравшись, вытряхнул из клетки кроликов. А на их место запихнул крупную гусыню с королевским хохолком на голове.
— Шшшшш! — гневно прошипела гусыня, просунув шею сквозь прутья.
— Пусть ваше высочество меня простит, — церемонно поклонился граф. А наглые глаза так и смеялись. — Через пару-тройку недель будет готов соглашательный порошок, и тогда… тогда вы снова станете человеком. Однако предварительно откушав соглашательного порошка. После чего ваше высочество охотно согласится: первое — стать моей супругой, второе — передать мне свои обширные владения. Мы славно заживем в этом замке, — улыбнулся Шлавино, — и будем вместе делать гомункулюсов.
