ночь ведь, можно и мозгам дать отдых.
И пока Дуняша смотрела на него, он осторожно развязал пояс девичьего халата.
Видел, как по щекам ползет румянец. Но Дуня не противилась. Стояла, положив ладони на плечи Ирбиса. Будто держалась за него в поисках опоры.
Гоша мысленно гадал, что там, под халатом? Кружево? Сорочка? Наверняка в новых шмотках Дуни было что-то походящее.
Но Ирбиса ждал сюрприз. Обнаженная молочная кожа и темные горошинки-соски оказались прямо перед ним, перед глазами.
Нереально красиво. Нет, он же видел Дуню голой. Да и в прошлом повидал немало обнаженки.
Но Дуня… вот такая Дуняша – это что-то из разряда невероятной красоты.
Он и сам не понял, как заскользил ртом по бархатистой и податливой коже, как попробовал на вкус языком, как добрался до острых вершин.
А тонкие пальцы легли на его затылок, не в попытке остановить. Совсем нет.
Дыхание подводило. И Гоша начинал туго соображать. Проваливался в ощущения, в нежную кожу, в приглушенные полустоны, ласкавшие слух.
Ирбис чувствовал себя диким зверем, способным одним неверным движением навредить, сломать Дуняшу.
А ломать ее он уже не хотел. Только не ее.
С трудом удалось оторваться от нежной, упругой груди. Прижал Дуню ближе, кожа к коже. И носом уткнулся в тонкие косточки ключицы. Выдохнул.
Руки с силой и жадным остервенением скользили по хрупкой спине и бедрам.
Гоша заставил себя замедлиться. Разжать пальцы. Понимал, что у Дуняши слишком нежная кожа. А он – медведь в сравнении с ней.
Выходило плохо. А сказать что-то, извиниться, и вовсе не получалось.
Повернув голову, Ирбис открытым ртом коснулся точеной скулы, шеи, плеча.
– Дуняша… я не привык…, – начал было он, осекся, выдохнул, – говори, если больно.
Она молчала. Только тонкие пальцы погладили его затылок, щеку, зарылись в короткий ежик волос на макушке. Мужчина радовался этим легким касаниям, будто они делали его ближе к Дуне.
– Хорошо, – ответила она, а Гоша ощутил, как горячее дыхание обожгло его висок.
Наверняка, именно вот сюда, в висок, и сразил Ирбиса Георгия Матвеевича контрольный. В голову.
Только стрелял совсем не снайпер.
Жадно и судорожно втянув носом воздух, смешанный с ароматом любимой кожи, Гоша плотнее (хотя, казалось бы, куда уже) прижал Дуню к себе, заставил обвить его талию ногами.
Зря, пожалуй. Возбужденная плоть тут же среагировала. Пришлось сжать зубы, чтобы не сорваться.
А Дуня осмелела. Он это чувствовал. Тонкие руки увереннее заскользили по его плечам, затылку, спине. И, вскинув голову, Гоша наткнулся на затуманенный взор.
В два шага Гоша дошел до постели. Хотел бы сделать свет ярче, чтобы всласть налюбоваться Дуняшей. Но понимал, что смутится его девчонка. А потому, наоборот, вырубил прикроватную лампу, погрузив комнату в полумрак. И только свет из окон рассеивал темноту.
Дуня лежала на спине перед ним. Тонкие бедра все еще обхватывали его. Плотно и тесно. А Гоша мысленно считал до сотни, сбиваясь на каждом десятке. Но пытался хоть так сбавить обороты.
Но какой там?! Руки не слушались. Скользили по гладким изгибам. И поцелуи становились все более жадными.
Дуня убивала его выдержку касаниями тонких рук и хрупких пальцев. Сражала его наповал приглушенными стонами-выдохами, дрожью и рваным пульсом.
Он все понимал. Видел ее отклик. Кайфовал от этого. И отдавал себе отчет в том, что не хватит его надолго. Сейчас – определенно не хватит.
Ирбис навис над Дуней, удерживая себя на локтях. Не хотел и секунды упустить, а потому жадным поцелуем набросился на приоткрыты губы и одновременно – нырнул пальцами в нежные складочки меж разведенных бедер.
Дуня прогнулась, несмело подалась навстречу. А он глотал ее стоны.
Узка. Тугая. Влажная. А он ведь огромный. А что, если порвет ее?
Ледяной пот прошиб. А непослушный Гоша-младший уже требовал своего непосредственного участия.
Ирбис всерьез прикинул, что стоило бы «передернуть» под ледяным душем, чтобы хоть как-то сбросить напряг прежде, чем соваться к малышке.
Но отойти сейчас от Дуни казалось нереальным. Он быстрее сдохнет, чем отодвинется от девчонки в эту секунду. Да и в любую последующую, факт.
И пока влажное лоно плотно обхватывало его пальцы, Гоша пытался держаться. Считал до сотни и обратно. Прокручивал в мыслях схемы, которые могли бы отрезвить его.
Но ничего не помогало. А Дуня, словно издевалась над его выдержкой. Двигалась навстречу его пальцам, вонзала короткие ноготки в его спину и плечи, кажется, даже укусила его за губу. Он не особо среагировал. Дыша через раз. Рвано.
Пальцы запорхали по тугому бугорку, и протяжные стоны полились музыкой. Наверное, Дуня все же приучила его слушать музыкальные шедевры. По крайней мере, сейчас Гоша наслаждался этими звуками.
Влага сочилась по нежным складкам, пачкая его ладонь, а Гоша понял, что все, точка. Ничего уже не спасет его. Слишком отчаянно он хотел оказаться там, где были его пальцы. Глубоко внутри девичьего желанного тела.
А потому Георгий Матвеевич глубоко и шумно вздохнул, прижался ртом к приоткрытым губам и замер у самого входа.
– Говори, если больно, – потребовал он, не убирая губ. Глухо вышло, едва разобрать слова.
Но Дуня ответила сбивчиво.
– Хорошо….
Наверное, он ослышался. Принял желаемое за действительное, но ему казалось, что Дуняша не отвечает на его требование, а говорит о своих чувствах. Ей было хорошо. Он это знал.
Гоша подстроился, чтобы создать меньше неудобств своими размерами. Скользнул глубже, стараясь двигаться крайне медленно и осторожно.
– Хорошо…, – выдохнула Дуня в его рот.
Он и без того был на грани. А тут едва сдержался. И девчонка плотнее обхватила его собой.
Ирбис подхватил покатые бедра ладонями. Понимал, что всего секунда разделяет Дуню от той грани, за которой ей уже не будет так хорошо. Будет больно.
А потому он отчаянно желал отсрочить тот момент, когда в глазах Дуняши он вновь увидит ненависть. Малодушно и трусливо? Да, возможно.
Гоша застыл. А Дуня медленно подняла веки, взмахнув
