Едва мы вошли в комнату, как услышали хриплое тяжелое дыхание отца, и когда я оказался у его кровати, то понял, что конец уже близок. Я взял его руку и нащупал пульс, который, как я и боялся, был совсем слабым. Его глаза были открыты, но, казалось, он не видел нас. Явный признак того, что он вступил в последнюю борьбу со смертью. Каждый вздох давался ему с трудом. Лили стояла около кровати, костяшки ее пальцев побелели, когда она схватилась за изножье. Я обнял ее за плечи и отвел к стулу, на котором провел столько времени в последние недели.
— Мы должны приготовиться, Лили, — прошептал я ей на ухо. — Мы с ним, и теперь это самое главное.
Лили взяла его за правую руку, и он согнул пальцы, пытаясь сжать ее ладонь. Не знаю, сколько мы ждали. Час, может быть, два. В один из моментов он перестал дышать, но затем сделал глубокий вздох и снова задышал, только теперь уже гораздо тише. Лили, которая в отличие от меня и отца всегда ходила в церковь, начала тихо молиться. Я был уверен, что, если бы знал слова молитвы, тоже присоединился бы к ее тихой мольбе.
Потом это случилось. Его рот широко открылся, он в последний раз выдохнул, а из горла вырвалось ужасное клокотание. Лили вскрикнула (позднее она сказала, что я тоже кричал, когда понял, что мы теряем его). Не было ни последнего слова, ни прощаний, но я был уверен, что заметил неяркий блеск в его глазах — отец словно благодарил нас перед смертью. Потом мы еще долго сидели около него, Лили тихо плакала. Затем в комнату вошла Мэри и тоже заплакала. Мы вышли. Я сказал Лили, что он умер быстро и безболезненно, но что я мог знать на самом деле? Что мы вообще можем знать о смерти до того момента, когда придет наш час? Я предложил вызвать владельца похоронного бюро, но Лили хотела прежде обмыть и одеть отца.
Через четыре дня состоялись похороны. Казалось, все жители деревни пришли отдать последнюю дань уважения доброму доктору. Некоторое время я еще жил в доме и встретил с Лили Рождество и Новый год — праздники, которые при других обстоятельствах могли бы принести нам обоим немало радости. В канун Нового года я сказал ей, что собираюсь вернуться в Лондон. Она попросила меня остаться, но я считал, что больница была для меня более подходящим местом работы. Поняв, что проиграла, Лили вызвалась проводить меня до станции, но я сказал, что будет лучше, если мы расстанемся дома. Через два дня наступил новый, 1859 год. Мы обнялись и пообещали друг другу увидеться в ближайшем будущем, после чего расстались у ворот дома.
Погрузив в экипаж сумку, которая теперь стала намного тяжелее, поскольку там лежал футляр с пистолетами и один из дневников отца, я сел в повозку. К счастью, экипаж Гилберта был гораздо удобнее, чем та развалюха, на которой я приехал сюда шесть недель назад.
Прошло немногим больше часа, и я уже стоял на платформе в Бате, глядя, как отбывает поезд на Лондон. Мне было бы трудно объяснить свой поступок Лили, если бы она все-таки поехала провожать меня. Через полчаса из Лондона пришел поезд на Бристоль, и я сел в него. Убрав багаж на полку, я достал из кармана пальто письмо от Брюнеля, а потом вытащил из конверта ключ. После этого я прочитал записку.
P.S. Если в ближайшие несколько недель Вы соберетесь в Лондон и у Вас найдется свободное время, чтобы оказать мне одну услугу, я буду очень признателен Вам. Мне нужно, чтобы Вы совершили небольшое путешествие в Бристоль. Я знаю, он находится в противоположном направлении, но это недалеко. Если у Вас появится такая возможность, обратитесь к моему другу мистеру Леонарду Уилки и заберите у него посылку на мое имя.
Я не хотел бы доверять ее почтовым службам, а сам по ряду причин не могу предпринять эту поездку. Вы можете воспользоваться квартирой, которую я снимаю в городе, чтобы переночевать. Ключ находится в конверте. Если Вы окажетесь не в состоянии выполнить мою просьбу, я отнесусь к Вашему решению с пониманием.
С огромной благодарностью,
И.К.Б.
На прикрепленном к ключу ярлыке была написана пара адресов. Первый — мистера Уилки, второй — квартиры Брюнеля. Вот почему Брюнель писал мне. Ему снова что-то понадобилось, но к тому времени я уже привык к его бесцеремонным выходкам. К тому же он знал, что его просьба наверняка заинтригует меня. Разумеется, я не мог сказать Лили, что уезжаю, чтобы выполнить его поручение, поэтому сообщил сестре, что должен вернуться к работе в больнице. Теперь я направлялся не на восток, а на запад, в город, который, как говорили, был построен самим Брюнелем.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Поезд остановился в Темпл-Мидс — шумной конечной станции Большой Западной железной дороги. Под металлическими сводами дебаркадера было пять железнодорожных путей, вытянувшихся параллельно друг другу. Между ними находились платформы с колоннами. На одну из этих платформ поезд выпускал пассажиров, в числе которых находился и я.
Мне было непривычно видеть такую большую толпу после нескольких месяцев, проведенных в уединении. Даже в Бате народу было не так много. Вместе с остальными пассажирами я направился к выходу, где сквозь разноцветные витражи на окнах струился солнечный свет. Одни грузчики толкали перед собой тележки, нагруженные ящиками и чемоданами, другие, впрягшись вместо лошадей в оглобли, затаскивали экипаж в товарный вагон, стоящий на внутреннем пути.
На улице оказалось столь же многолюдно: экипажи и коляски двигались от станции непрерывным потоком. Объявление на стене гласило, что трансатлантический пассажирский корабль должен покинуть порт следующим утром. Поскольку многие пассажиры поезда, судя по всему, везли с собой все свои вещи, они скорее всего собирались отплыть в Америку. Глядя на этих перепачканных путешественников, я радовался, что Бристолю предстояло стать конечным пунктом моей поездки.
Люди кое-как размещались в свободных повозках, и я опасался, что не смогу быстро покинуть станцию из-за этого массового исхода. Однако, к моему удивлению, я довольно быстро нашел кеб. Кучер подождал, пока я решал, по какому адресу ехать. В тот день больше не было поездов до Лондона, поэтому я сообщил ему адрес квартиры Брюнеля, решив, что у меня еще будет время найти Уилки, после того как отыщу место для ночлега.
Кучер отвез меня на улицу на вершину холма. Район, в котором находился дом, был не такой богатый, как я ожидал. Разумеется, здесь было намного лучше, чем у подножия холма, однако окрестности выглядели совершенно заурядными. Расплачиваясь с кебменом, я назвал ему адрес Уилки и спросил, в какой стороне находился этот дом, предположив, что, возможно, смогу добраться до этого места пешком. Он сказал, что мне нужно будет несколько раз повернуть налево и направо, и тогда я попаду на нужную мне улицу, которая находилась неподалеку от плавучего дока.
Открыв дверь, я оказался на лестнице, наверху которой располагались три скромные комнаты, ванная и кухня. Если бы не едва уловимый, но хорошо знакомый запах сигарного дыма, я решил бы, что квартира давно пустовала — здесь было душно, как в помещении, которое давно не проветривали. Я знал, что женатые мужчины часто снимают квартиру и развлекаются там с женщинами за спиной у жены, но Брюнель явно был не из их числа. Его единственной любовницей была работа. Квартира выглядела так, словно здесь жил человек, не особенно заботившийся об окружавшей его обстановке, — никаких украшений и излишеств, только то, что необходимо для работы.
В чаше на столе лежал маленький окурок сигары. Рядом с ним валялся почерневший и сморщившийся огрызок, бывший когда-то яблоком. Вероятно, его оставили здесь тогда же, когда создавали разбросанные по столу чертежи, то есть примерно за три месяца до моего приезда. Все эти наброски имели отношение к одному и тому же проекту — мосту. Брюнель долгие годы работал над подвесным мостом «Эйвон Джордж», который, как и его корабль, все еще не был закончен. Я надеялся, что смогу теперь своими глазами увидеть то, что многие считали одним из величайших достижений Брюнеля.
Я открыл окно, но испытал разочарование. Дом находился на вершине холма, однако стоявшие перед ним здания закрывали от меня вид на город. Я оставил раму поднятой и посмотрел на часы. Половина четвертого. Пора было найти Уилки и забрать посылку, а затем отыскать место, где можно было бы поужинать. Перед уходом я снял с кровати простыню и покрывало и повесил их на стул перед окном. Возможно, они были совершенно чистыми, но когда я встряхнул их, в воздух поднялось облако сигарного пепла, поэтому прежде чем спать под ними, их нужно было проветрить.
Избавившись от багажа, я пошел прогуляться по городу. Погода была довольно приятной, хотя и немного прохладной. Небольшая экскурсия доставила мне удовольствие. Я чувствовал облегчение, вырвавшись за пределы родного дома. Попытка вспомнить дорогу, которую описал кебмен, отвлекла меня от грустных мыслей об отце.
