наперсницы покойной королевы.
Я готовилась встретиться с женщиной чуть старше моих лет, но вообразите себе моё удивление, когда навстречу мне вышла сморщенная трясущаяся старуха, да ещё и перепуганная до полусмерти! Всё оглядывалась по сторонам да шептала свои молитвы, а символ веры сжимала в руках с такой силой, что дерево, из которого тот был вырезан, того и гляди готово было треснуть. Только удостоверившись, что я приехала одна, согласилась она оставить свою убогую келью.
Ещё больших трудов стоило убедить её заговорить. Но, в конце концов, мне удалось уломать монашку, уверив, что цель моя состоит единственно в том, чтобы сберечь мужа и королевство от вероятной опасности, которую я, не имея на руках фактов, лишь смутно подозреваю, но не имею силы доказать и тем более предотвратить. Старуха тяжело вздохнула, покачала с сомнением головой, но, таки согласилась рассказать всё, что ей было известно.
И вот, что она мне поведала.
Стремясь исполнить своё предназначение и подарить любимому мужу дитя, а короне наследника, бывшая её госпожа перепробовала все известные средства, но ни одно не дало желанного результата. Отчаявшись вконец, королева обращалась даже к магам, рискуя тем самым принять несмываемый грех на свою бессмертную душу, но эти попытки тоже ни к чему не привели. Оно и не удивительно, скажу я вам, видала я тех шарлатанов! Смех, да и только! Так вот, от своего горя и постоянных мыслей о нём, бедняжка совсем стала плоха, едва рассудок не потеряла. Целыми днями грустила, чахла и решительно ничем невозможно было её развеселить или хотя бы отвлечь от печальных дум. Скоро дошла королева до того, что даже от пищи стала отказываться, приходилось уговаривать её съесть хоть кусочек. Видя такое положение госпожи, любящая её служанка и сама готова была впасть в отчаяние, однако же помочь ничем не могла, хоть и хлопотала вокруг неустанно.
Однажды, в самый канун зимы, в дни, когда добрым людям в тех краях полагалось оставаться дома и усердно молиться всем своим святым за недавно ушедшие души, не достигшие ещё небес, королева вдруг оживилась. Даже пожелала прогуляться, что стало к тому времени совсем уж редкостью. Всё твердила она о чудесном сне, который, де, научил её, наконец, как быть. Обрадованная такой переменой, её наперсница поспешила исполнить желание госпожи. Тем более, денёк и впрямь выдался на диво. Ночью перед тем выпал снег и чудный белый покров сверкал чистотой, воздух был свеж и прохладен, небо сияло голубизной, в общем, лучше и придумать было нельзя. Так что, две женщины отправились прямиком в сад, что тянулся от замкового холма и дальше, на многие тысячи шагов.
Повинуясь капризу королевы, они вскоре покинули ухоженные дорожки и углубились в позабытые всеми заросли, больше напоминавшие лес. Служанка, чуя недоброе, попыталась было уговорить свою госпожу повернуть обратно, но та ничего и слышать не хотела. Шла вперёд, к ей одной известной цели, отмахиваясь от колючих веток кустарника, то и дело хватавших её за платье.
Наконец, женщины вышли на небольшую поляну, в центре которой высилось древнее скрюченное дерево. Редкие листья кое-где ещё цеплялись за шипастые чёрные ветви, усыпанные мелкими, сморщенными от холода алыми ягодками, будто капли крови выступили из бесчисленных ран, покрытая лишайником кора свисала лохмотьями, как одежда нищего, но у корней этого древесного монстра ещё можно было разглядеть втоптанные в землю, потемневшие, изломанные, поросшие мхом вещицы, что некогда приносили сюда люди, в дар духам и древним богам, а на голых ветвях знамёнами трепетали выцветшие, давно превратившиеся в ветошь ленты28. Поняла тогда служанка, что за сон видела её госпожа и что задумала теперь. Охваченная страхом, упала она в ноги королеве, умоляя ту остановиться, оставить свою затею и вернуться, пока не поздно, в замок. Но та ничего не хотела слушать.
Она сняла с шеи драгоценное ожерелье и, опустившись на колени, уложила его в прелую листву среди переплетённых, как вены, корней. Дрожащими от нетерпения пальцами вынула она из рукава бесценную пурпурную ленту и повязала её на уродливую ветку, а затем решительно протянула руку и сорвала одну из алых ягод, поранив при том нежную кожу об острые шипы. Но даже не вздрогнула от боли, поскорее отправила в рот свою добычу и продолжила шептать неизвестно где и когда заученные слова. Древние слова. Опасные. Слова просьбы, цены за которую не знала.
Снова бросилась к ней верная наперсница со слезами и уговорами, но упрямица с досадой оттолкнула её. «Ты не понимаешь», – сказала ей королева и указала на капли крови, что упали на снежное покрывало у корней дерева, – «Если бы я только могла родить дитя, с такой же белой кожей, алыми губами и чёрными, как эти ветви волосами, то без раздумий отдала бы за это свою жизнь! Да что там, хоть жизни половины моего королевства!» И едва эти слова сорвались с её губ, откуда ни возьмись, налетел порыв ледяного ветра, поднял снежную позёмку, закрутил, закружил, так что казалось, скользят вокруг в диком танце некие призрачные фигуры, то приближаются, вот-вот коснутся тонкими руками, то отдаляются, так, что и очертаний их почти не разглядеть.
Испугалась служанка пуще прежнего, зажмурилась прижалась к земле и принялась молиться своему богу, чтобы спас их с госпожой от козней древних духов и прочей нечистой силы. А вихрь, всё кружил себе и кружил, будто в насмешку над её беспомощным лепетом. А после, вдруг улёгся, так же внезапно, как налетел. Только небо, прежде ясное, сплошь затянулось свинцовыми тучами, из которых повалил крупными хлопьями снег. Такой, что, когда дошли они с королевой обратно к замку, оглянувшись, не сумели уже разглядеть собственных следов.
Король очень рассердился тогда на бедную прислужницу, будто мало ей было собственных сожалений, всё винил её, что дала вздорной своей госпоже так сильно замёрзнуть, опасался за хрупкое здоровье жены. Та же лишь улыбалась, сияя очами, отмахивалась от его опеки, смеялась и пела без причины, как весенняя птичка, убеждала мужа, что уж теперь-то всё непременно будет хорошо и правильно, так что он невольно заразился её весельем.
Прошло совсем немного времени и стало понятно, что королева в тягости. Король был на седьмом небе от счастья, а уж о самой будущей матери даже говорить нечего! Она расцветала на глазах. Но недолго длилась их радость. В положенный срок дитя попросилось в мир, однако королева, разрешившись от бремени, оправиться так и не смогла, и вскоре умерла. Лишь один единственный раз успела она
