Камилла надеялась, что ничем не выдала своего удивления по поводу верности его суждений.
— Я никогда не желала выходить замуж за Хантера, — сказала она, стараясь не сморгнуть.
— Ага! Все же он сделал такое предложение.
— Я этого не говорила. Я сказала, что никогда не вышла бы замуж за него.
— Вот как! Отчего же нет? Жених видный и обаятельный. И, смею сказать, обладает определенной настойчивостью и мужской харизмой, этот искатель приключений просто обречен покорять сердца благовоспитанных девиц.
— Вы насмехаетесь над ним?
— Ничуть. Просто любопытствую, почему этот молодой человек не нашел никакого отклика в вашем сердце. Ведь вы не отрицаете, что он обаятелен. Но замуж за него выйти не желаете.
— На что вы намекаете?
— Не намекаю. Я пытаюсь заставить вас говорить то, что вы сами думаете, если уж вы так спешите поправить меня.
— Лорд Стерлинг, вы говорите намеками.
— Значит, вы рассчитывали завязать любовную интрижку с этим человеком? — спросил он безжалостно прямо.
Камиллу обуяло дикое желание выплеснуть превосходное вино прямо ему в лицо, но она сумела сдержаться.
— Честно говоря, — произнесла она ледяным тоном, — это не ваше дело.
— Приношу искренние извинения, Камилла. Но я полагаю, что сейчас каждый ваш поступок непосредственно касается дела моей жизни.
— Не думаю.
Она увидела его задумчивую улыбку из-под маски, и ее пробрала странная дрожь. Он был груб, однако, даже повергая ее в гнев, он каким-то образом будоражил ее сокровенные чувства — взглядом, мягкой улыбкой. Ей было интересно, каким человеком он был прежде, пока жизнь и смерть не озлобили его.
— Я — граф Карлайл, — напомнил он. — И сопровождаю вас на благотворительном вечере. Об этом станут болтать. Мне нельзя выставить себя дураком при таких обстоятельствах.
— Что ж, лорд Стерлинг, вам следовало подумать об этом до того, как вы объявили о своем намерении появиться на торжестве под руку со мной.
— Но мы же с вами договорились.
— У нас нет никакой договоренности. Вы то ли заманиваете меня, то ли запугиваете. Или делаете все сразу.
— Полагаю, все сразу. Я оказываю вам услугу. Вы, в свою очередь, делаете то же самое для меня.
— Услуга — потому что вы не будете подавать иск? Сами подумайте, лорд Стерлинг. Ведь суд может и оправдать Тристана.
— Сомневаюсь. И вы тоже, — непринужденно заметил он.
Камилла откинулась на спинку стула, сложила руки на груди и напустила на себя вид гордый и надменный.
— Вы сами сплели эту интригу.
— Однако ценю свою примадонну.
— Похоже, вы так же цените всех, кто попадается вам под руку, тех джентльменов в музее.
Граф спросил напористо:
— Ответьте мне, Камилла, только будьте правдивы. Где вы набрались познаний в истории и египтологии? Как научились читать иероглифы?
Вопрос удивил ее так, что она даже онемела на минуту. Затем вздохнула и сказала:
— От матери.
Граф нахмурился и откинулся на спинку стула.
— От вашей матери?
— Когда я была маленькой, мы ежедневно ходили в музей.
— Вы из-за этого и пришли туда работать? Она знала сэра Джона?
Камилла опустила ресницы:
— Мне надоел этот допрос с пристрастием, лорд Стерлинг.
— Так не заставляйте вытягивать из вас каждое слово. Говорите со мной откровенно.
— Вас беспокоят мои отношения с Хантером Макдональдом? Между нами ничего нет.
— Я уже уловил это, — терпеливо сказал граф.
Камилла резко встала с места. Он играл с ней. Внезапно она так рассердилась, что решила выложить ему все начистоту — пусть получит то, чего добивался.
— Насколько я понимаю, милорд, меньше всего вам надо беспокоиться о Хантере. Хотите знать всю правду обо мне? Пожалуйста. Моя мать была проституткой в портовом Лондоне. Но она не сама вышла на улицу! Ведь женщины, сэр, как правило, не рождаются проститутками. Она была седьмым ребенком в семье англиканского священника из Йорка и поэтому получила хорошее образование. Меня убеждали, что мой отец был человеком видным, а может, и знатным, но даже в наш просвещенный век на мне клеймо незаконнорожденной. Моя мать, зная, что ее выгонят из дома, поспешила в Лондон, надеясь найти здесь достойную работу — ведь она была образованна. Но никто не хотел принимать на такую работу женщину, ожидающую ребенка. Жизнь ее была печальной, тем не менее для меня она желала лучшей доли.
Камилла помолчала, подумав о том, до какой же степени отчаяния дошла ее мать, если решилась взяться за такую профессию. Интересно, смогла бы она поступить так же ради своей семьи.
— Она изо всех сил старалась скрыть от меня всю неприглядность ее жизни. Днем она занималась моим обучением. Она читала, пела, водила меня в музеи. Мы часами бродили в Музее Виктории и Альберта, изучали там языки и… Древний Египет. Она читала надписи, и я жадно училась у нее. Я тянулась к знаниям и многому обучилась самостоятельно. Вы не желаете оказаться в дураках? Что ж, милорд, вдумайтесь как следует и поверьте мне: правда все равно выплывет наружу! Если у вас есть хоть немного мозгов под этой маской, вы немедленно оставите свою затею. И если в вас есть хоть капля жалости, вы сумеете ослабить свою хватку и оставить все как было, чтобы я могла и дальше спокойно работать!
Заканчивая свою тираду, Камилла положила ладони на стол и наклонилась к нему. Ее трясло, она едва не срывалась на крик. В ярости она не отдавала себе отчета в своих словах, но, высказавшись, сразу пожалела о том, что ее вынудили выговориться.
Но граф не отшатнулся в ужасе. Он наблюдал за ней. Она снова удивилась, увидев его слабую улыбку из-под маски — просветленную, нисколько не насмешливую, и заметила даже некоторое восхищение в его глазах.
Камилла убрала руки со стола и отступила на шаг.
— Скажите что-нибудь, — прошептала она.
— Вы сами обучились читать иероглифы? — требовательно спросил он.
— Вы слышали, что я сказала?! — выкрикнула она гневно.
— Превосходно. Я восхищен. Вы сами смогли выучить иероглифы?
— Вы ничего не поняли, тупица! — вскричала Камилла. — Моя мать была проституткой! Если кто-то начнет копать, об этом станет известно.
— Должно быть, она была удивительной женщиной, — пробормотал он.
Камилла невольно открыла рот от удивления.
— Разве мало я сказала для того, чтобы вы прекратили этот идиотизм? — настаивала она.
Тогда он тоже поднялся с места — высокий, громадный и сильный. Ей трудно было сознаться, что он оказался выше ее, но она невольно сжала пальцы в кулак, так что ногти впились в ладони, и отступила еще на шаг.
— Буду признателен, если впредь вы не будете называть меня тупицей, — ровно сказал он. — Никогда! — Он жестом указал на стол. — Я покину вас, мисс Монтгомери, поскольку уверен, что вам надо подпитать свои силы, а мое присутствие — надо же, какое животное! — мешает вашему пиршеству.
