– Полагаете, что бриллианты могли оказаться на территории монастыря? – недоверчиво спросил Алексей Петрович. – Каким образом?
– Уж этого я не ведаю, – отмахнулся Зуб. – Может, и нет их там. Слышали, что этот малахольный сказал? Кстати, это они оба и есть – Балцетис ваш и счетовод Семыгин Илья Дмитриевич. Он из местных. Все эти годы тут отсиживался. Возможно, что-то и знает.
– Так нужно за ними идти! – спохватился Ганичкин.
– А вы не волнуйтесь, теперь они никуда не денутся, – сказал Зуб. – Вот у нас планы меняются. Теперь главное, чтобы эти господа не почувствовали слежки.
Он легонько свистнул, и вокруг него быстро собралась вся угрюмая компания. Ганичкин насчитал шесть человек, исключая Зуба. Появился и Семен Чайка, обладавший великолепным аппетитом, старый знакомец из ресторана. Публика была неприятная, опасная. Ганичкин чувствовал это кожей, но держался независимо, не выказывая беспокойства.
– Все поняли? – спросил Зуб своих бандитов. – Пасем этих двоих до монастыря. Да так, чтобы никто из них даже не встрепенулся! Никаких действий без моего приказа! Если кто чего заметит – немедленно ко мне! Все, рассыпались!
Бандиты молча и дружно разбрелись по сторонам. Через минуту улица казалась абсолютно пустой.
– Хочешь не хочешь, а нам с вами тоже идти надо, – хохотнул Зуб. – Вы уж, наверное, давно выбросили из головы ночные прогулки, Алексей Петрович? Ах, какое было время. Гимназистки, институтки, свежие губы, румянец на щечках… Вот о чем надо было думать! А мы с вами… Ну, пойдемте! Не стоит давать им большой форы.
Он бодро двинулся вдоль темных заборов. Ганичкин вздохнул, зачем-то потрогал рукоятку револьвера и деловито зашагал следом.
Глава 13
Обстановка в кабинете Черницкого была накалена до предела. Спор длился уже около часа, а договаривающиеся стороны никак не могли прийти к единому мнению. В разговоре участвовали четверо: Сидорчук, сам Черницкий со своим помощником Макаровым и начальник местной милиции Федор Пастухов, коренастый, круглолицый, с густыми кавалерийскими усами. Он говорил меньше всех, флегматично дымил самокруткой и посматривал на спорщиков с плохо скрываемым удивлением.
– Ты пойми, Сидорчук! – кричал осипший Черницкий. – Я тебя во как уважаю, но у меня свои здесь задачи. Это ты приехал на неделю, и нет тебя. А я тут как белка в колесе. Враги моих людей по ночам убивают, у меня каждый штык на счету, а ты мне военные операции предлагаешь начинать! Ты извиняй, но не стану я тебе помогать!
– Как это не станешь? – сердился в ответ Сидорчук. – Ты мой мандат видал? «Оказывать всемерное содействие» – вот что там сказано!
– А я не оказывал?! – ахнул Черницкий. – Это я-то? Ну, спасибо тебе, Сидорчук! Не знал я, что ты такой неблагодарный. А жандарма кто по твоей просьбе в камере запер? Пушкин? Кто вам крышу над головой дал, всю ночь по садам шарахался, мертвое тело искал?
– Ну, по садам ты свое тело искал, – возразил Сидорчук. – В том смысле, что Балцетис все-таки ваш сотрудник. И потом, я же не говорю, что ты нашу работу саботировал. А вот всемерного содействия я все равно не заметил. Я тебя решительно прошу, дай мне людей для засады!
– А я вот все-таки никак не пойму, на кого засада-то? – вставил Макаров.
– А у него ничего не поймешь! – уничтожающе заметил Черницкий. – У него все дела – государственная тайна. Он нас в нее не посвящает, а людей ему под нее давай. А я так понимаю, чтобы моих людей использовать, у тебя прямой приказ на это должен быть. А нет его, так извини.
– У тебя же связь ни хрена не работает! – разозлился Сидорчук. – Ты линию почини, и будет тебе завтра приказ!
– Телефонисты мне не подчиняются, – огрызнулся Черницкий. – И вообще, ты хотя бы объяснил, чего тут ищешь. Никто ни бельмеса не понимает. Как ты появился, так опять стрельба началась, кровь. А ты всего-то одного человека ищешь, по твоим словам. Как прикажешь это все понимать?
– Ну, крови тут и до меня, кажется, хватало, – буркнул Сидорчук. – Сам рассказывал. А про то, чего я ищу, докладывать всем не уполномочен. Мне нужен человек по фамилии Постнов. Вот все, что тебе полагается знать. Мало?
– Прямо скажу, да, мало, – заявил Черницкий. – Ради одного человека весь кадровый состав опасности подвергать!..
– Какой, на хрен, опасности! – взорвался Егор Тимофеевич. – Рассуждаешь ты, Черницкий, как настоящий единоличник! Своя рубаха ближе к телу! А тут дело, между прочим, государственной важности! Да-да! Именно так! Всех мне не надо. Ты дай двоих, чтобы засаду у развилки к лесу поставить, и троих у монастыря посторожить. Это сегодня. А дальше видно будет. Получишь ты приказ.
– Час от часу не легче! – всплеснул руками Черницкий. – Так ты на всю жизнь тут располагаешь остаться, что ли?
– А уж это как получится, – мрачно ответил Сидорчук. – Пока задания партии не выполню, с места не тронусь, в этом будьте уверены.
На какое-то время в кабинете зависла пауза. Все участники беседы с каким-то странным выражением на лицах смотрели друг на друга, не зная, что еще сказать.
Неожиданно обстановку разрядил Пастухов, который выпустил к потолку чудовищный клуб махорочного дыма, а потом рассудительно заметил:
– Так об чем спорить? Давай, товарищ Сидорчук, я тебе двоих дам на сегодняшнюю ночь. Это чтобы на развилке постоять. Еще троих из ГПУ возьмешь. А чего дальше будет, так об этом завтра думать придется. Зачем вперед своего носа забегать? Ну как, товарищ Черницкий, годится тебе такой план?
Начальник районного отдела ГПУ зло посмотрел на него и буркнул:
– Ты, Федор, с чего такой добренький? Всех бандитов в городе переловил, что ли? Твои милиционеры, я слышал, большие мастера храпака давить. Они и в засаду с удовольствием пойдут, потому что там тоже придавить часок-другой можно за милую душу.
– Ты зря на моих ребят наговариваешь, – спокойно ответил Пастухов. – Они под пулями не меньше твоих ходили. Это при том что у меня наличного состава в два раза меньше, чем у тебя. Да и насчет бандитов ты зря. Зуб-то притих, давно про его художества не слышно было. Прищучили мы этого фрукта. Может, он уже вообще из города подался. Да, был такой слух. Ну да речь не об этом. Мой почин такой – двоих выделяю товарищу Сидорчуку в подмогу.
Черницкий махнул рукой, обернулся к Макарову и сказал почти с отвращением:
– Ладно, дай, что ли, ему двоих наших. Данилова выдели и Панченко. Да и сам отправляйся. Пусть помнит нашу доброту, если он, конечно, на такое способен. Как, Сидорчук? Доволен? Ну, давай, излагай в таком случае свою задачу!
Егор Тимофеевич, хмурясь и сжимая на коленях пудовые кулаки, объяснил, что собирается устроить ночную засаду в монастыре. Туда наведывается один подозрительный человек, которого желательно взять живым. Поскольку он хорошо ориентируется на местности, засаду нужно поставить и на развилке дороги, как раз там, где начинается большой лес.
Что за человек и чем он подозрителен, Сидорчук объяснять не стал, но было видно, что мысль об этом субъекте для него мучительна, она не дает ему покоя. Потому Черницкий в конце концов перестал спорить и задавать свои бесконечные вопросы. Он ведь прекрасно понимал, что Сидорчук при желании сумеет добиться из Москвы любого приказа. Его также устраивала позиция, которую занял начальник милиции, решивший включиться в операцию, которая его формально не касалась.
В душе Черницкий был уверен в том, что столичный гость ищет вчерашний день или, если угодно, прошлогодний снег. Где это видано, чтобы на поиски одного человека, пропавшего шесть лет назад, тратилось столько усилий! Скорее всего, это усердие от бессилия, решил Черницкий. Ничем оно вознаграждено не будет. Поэтому он и не хотел распылять свои силы, надеялся отделаться минимальным участием в этом гиблом деле. На Макарова начальник райотдела вполне мог положиться. Тот не рисковал зря и людей без надобности под пули не подставлял.
В конце концов все детали были обговорены. Едва начало темнеть, Сидорчук со своими людьми и с подкреплением в составе Макарова, Данилова и Панченко отправились пешком к монастырю. Двое милиционеров, выделенных Пастуховым, верхом поскакали к дорожной развилке.
Участники засады договорились о порядке своих действий. В случае появления в ночное время на развилке подозрительного человека милиционеры его задержат и доставят в Веснянск. Если он опередит их и проберется в монастырь, то там его встретят чекисты.
Сидорчука немного беспокоила неопределенность ситуации, поэтому он посчитал нужным как-то объясниться с Макаровым. Тот с самого начала большей частью помалкивал, но при этом сохранял на плохо выбритом лице выражение глубокого скепсиса. Он жил в этом городке не первый год и был уверен в том, что ни монастырь, ни бродяги, туда наведывающиеся, не заслуживают ни малейшего интереса. Сидорчук попытался донести до него свои сомнения.
