Чепуха какая-то получается!.. Не мог Постнов вот так просто подставиться под удар. Не в его это характере. Хотя почему не мог? Связался же он с этой особой!.. Что и говорить, баба, конечно, не простая. Даже совсем не баба, а, как говорится, женщина. Столько лет прошло, и видел ее Сидорчук всего ничего, а не выходила она у него из памяти, хоть ты тресни! Что-то было, видно, в ней колдовское, ведьмовское. В каждой бабе непременно заключена частица нечистой силы. Для революции от них видимый вред. Вот победит рабочий класс по всей земле, тогда, конечно, любовь будет, дети и все прочее. А сейчас вон как все оборачивается. Кровью и глубокой скорбью. Еще предательством, хуже которого ничего не может быть на свете.
Взять хоть Балцетиса. Если, конечно, жандармская шкура не ошиблась на этот раз, и чекист в самом деле прикончил старуху-хозяйку. Трудно было поверить в такую сказку. Проще представить то, что лежало на поверхности. Убили чекиста Балцетиса враги, те же самые, что стреляли в Сидорчука, хотели сорвать его миссию. Егор Тимофеевич полагал, что за этим мог стоять Ганичкин, но тот в день убийства сидел в холодной. Нет, концы с концами никак не сходились.
Сидорчук даже застонал от досады и обиды на свое скудоумие, благо подчиненные не могли его слышать. Он привык решать проблемы штыком и пулей. Теперешняя задача явно оказалась ему не по зубам, но он должен был ее выполнить. Только кто бы сказал, как это сделать!
Егор дважды обошел вокруг монастырского здания. За его толстыми стенами некогда прятались от мирских проблем монахи, умерщвляли плоть в тесных кельях. Теперь везде было пусто.
Он сердито подумал: «Ну и что вы себе намолили, святоши? Шлепнули вас, а бог-то ничего и не заметил».
Зато в ту же минуту сам Сидорчук углядел в стороне за кустами что-то похожее на дыру, пробитую в стене ограды. Путаясь в густой траве, он пробрался к забору и обнаружил потайную железную калитку. Впрочем, сама створка, заржавленная и покоробленная, валялась по ту сторону забора, наполовину вросшая в землю. На ее месте действительно зияла дыра, арка, щетинившаяся выщербленными кирпичами, через которую можно было пройти, лишь смиренно согнувшись.
Сидорчук поколебался, но так и сделал. Оказавшись по ту сторону забора, он выпрямился во весь свой немалый рост и, недовольно жуя губами, осмотрелся.
Дикие кусты и здесь подступали к самой ограде. За ними тянулся неглубокий овражек. Дальше начиналась роща, густо поросшая в основном осиной, деревом недобрым, нескладным, от которого лес даже в ясный день становится мрачным и неуютным.
Все бы ничего, только показалось Сидорчуку, что от самой калитки к овражку тянется тропа или что-то на нее похожее. Кто-то ходил здесь, чьи-то ноги не один раз приминали травяной покров, и это показалось Сидорчуку странным.
Получалось, что не один Ганичкин облюбовал это проклятое место. Дурная слава заброшенного монастыря вполне устраивала еще кого-то. Возможно, это был бездомный бродяга, временно обретший приют за толстыми каменными стенами. Нельзя исключать, что какой-то любитель ставил здесь силки на птиц. Или же просто кто-то ходил этим путем в соседнюю деревню. Разумеется, причины могли быть самыми невинными, но Сидорчук был так устроен, что не верил в такие вещи. Особенно после всех тех передряг, что случились с ним в последние дни.
Сидорчук медленным движением вытянул из кобуры тяжелый маузер и, держа его в опущенной руке, медленно двинулся по еле приметной тропе к оврагу.
Пробираясь в густой траве, он вдруг подумал, что Ганичкин мог подстроить ему тут ловушку. Лучше места не придумать, да и время жандарм выбрал подходящее. Вечером тут наверняка глаз коли – ничего не увидишь.
Правда, Егор Тимофеевич тут же себя одернул. Во-первых, много их было, жандармов, юнкеров да кулацких выродков, которые пытались лишить жизни революционера Сидорчука. Только ничего у них не вышло, кишка тонка! Во-вторых, в уме он уже начинал склоняться к тому, что, может быть, Ганичкин ни в чем и не виноват. Вот и в Москве не зря же ему доверили такое дело. И вообще, убей он сейчас Сидорчука – ему уже вовек не оправдаться и не отмыться. Все подозрения будут против него. Это все равно что самому положить голову на плаху. Этот жандарм слишком хитер, раз сумел выбраться живым из кровавой каши, пережить революцию, Гражданскую войну и пристроиться на службу в ЧК. Личная неприязнь не настолько застилала глаза Егору, чтобы он не понимал таких очевидных вещей.
Он выругал себя за излишнюю предусмотрительность, продолжил путь, вскоре перевалил через овражек, углубился в рощу и нашел то, что искал. На крошечной полянке среди высоких осин обнаружился убогий шалаш из пожухших веток и следы кострища.
– Вот, значит, как, – пробормотал Сидорчук.
Шалаш был невелик и мог вместить не более одного человека. Егор заглянул внутрь и разглядел импровизированное ложе из примятой травы и соломы. Рядом обнаружился небольшой сверток из серой тряпицы. Сидорчук без колебаний размотал его и увидел краюху хлеба и кусок старого сала, к которому прилипли табачные крошки. Судя по тому, что хлеб совсем не зачерствел и был завернут в тряпицу очень аккуратно, хозяин его еще собирался к нему вернуться.
– Так-так! – покачал головой Егор, складывая все обратно. – И чьих же ты будешь, товарищ? Для чего ты живешь тут, будто зверь лесной? Почему не идешь к людям, туда, где тебе положено быть?
На эти вопросы Сидорчуку никто не собирался отвечать. Только осины над головой бормотали что-то все торопливее и тревожнее. В этом нарастающем шуме Егор не сразу уловил новый звук, который вдруг донесся из хмурой осиновой чащи. Он мигом вскочил на ноги и приготовил оружие.
Кто-то шел по роще прямиком к шалашу, треща ветками и не особенно стараясь скрыть свое присутствие. Видимо, этот товарищ никак не предполагал, что его здесь ждут, или ему просто нечего было опасаться. Сидорчук, впрочем, так не думал. Да, он и назвал про себя незнакомца «товарищем», но на самом деле не спешил испытывать к нему никаких добрых чувств. Более того, для начала Егор Тимофеевич собирался подержать гостя на мушке, пока не выяснятся его намерения и возможности.
Он поднял ствол маузера, отступил в сторону и прижался к дереву. Шаги приближались, уверенные, мужские, совсем не похожие на расслабленную поступь бродяги. Через минуту человек раздвинул ветви, вышел на край поляны и замер.
Он был среднего роста в бесформенной, не по сезону куртке и шляпе с широкими полями, надвинутой глубоко на лоб. Сидорчук не успел рассмотреть его лица, а незнакомец уже увидел опасность, стремительно повернулся и обратился в бегство. Темная фигура мелькнула меж бледно-зеленых стволов и исчезла. Только треск веток и шуршание листвы указывали на чье-то присутствие.
– Стой! – запоздало крикнул Егор и выстрелил из маузера, метя выше самой высокой осины. Он не собирался никого убивать.
Эхо выстрела заметалось по округе. Стайка испуганных лесных птиц метнулась над деревьями. Сидорчук пустился в погоню.
Он был слишком грузен для беготни по лесу и сразу стал здорово отставать. Незнакомец же категорически не желал встречи и улепетывал во все лопатки. Черная тень его на миг возникала среди зелени леса и тут же пропадала.
Егор не на шутку рассердился и отбросил в сторону церемонии. Он присел на одно колено, тщательно прицелился и, как только беглец в очередной раз мелькнул в отдалении, нажал на спуск. Прогремел выстрел, по кустам метнулось эхо. Беглец резко шарахнулся в сторону, но ни на секунду не прекратил движения. Он колобком укатился за деревья и исчез. Сидорчук выругался в полный голос и снова побежал.
Со стороны монастыря грохнули подряд два выстрела. Похоже, Егоров с Чудновым решили хотя бы так подбодрить своего командира. Егор пожалел, что не взял с собой Василия с его молодыми быстрыми ногами и острым глазом. Но делать было нечего, приходилось самому расхлебывать собственные ошибки.
Он пробежал еще метров тридцать и увидел широкополую шляпу, валяющуюся на земле. Убегая, незнакомец потерял ее. Сидорчук не стал останавливаться. Эта шляпа наверняка заинтересует следопыта Ганичкина, но подобрать ее никогда не поздно.
Егор тяжело бежал по зарослям, то и дело спотыкался о валежник, уже не надеялся догнать прыткого незнакомца, и вдруг роща кончилась. Впереди лежал склон, поросший травой и кустами, обрывавшийся в очередной овраг. Дальше темнел уже плотный, серьезный лес, в котором можно было спрятать целую роту.
Человек, которого преследовал Сидорчук, уже перебрался через овраг и собирался рвануть к лесу. До него было метров пятьдесят-семьдесят, и Егор решил стрелять. Он прицелился, сердито щуря глаз, и вдруг беглец обернулся. Наверное, он хотел убедиться в том, что погоня безнадежно отстала.
Теперь Сидорчук наконец-то увидел его лицо. От неожиданности рука дрогнула, и пуля из маузера ушла высоко в небо. Кровь ударила Егору в голову.
