сообщила, от чего умерла Каллиста?
– Не сказала, но впала в ярость. Так что не стоит надеяться, что смерть ее дочери была несчастным случаем.
Морриган побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. Стоящий у окна Доминик ни на йоту не казался встревоженным, что побудило ее спросить:
– Как много членов Высокого Собрания живыми добираются до финала гонки за трон?
Глава Дома О'Флаэрти обернулся к ней с играющей на губах рассеянной улыбкой:
– Зависит от количества людей, стремящихся во что бы то ни стало надеть на свою голову корону. Обычно – две трети, реже – половина.
– М-да-а, – протянула Морриган. – Занимательная математика.
Она резко поднялась и, не попрощавшись с мужчинами, покинула особняк. Ей нужно убедиться, что Каллиста Конноли умерла точно так же, как Грэйнн или О’Райли. А еще лучше – найти убедительные доказательства, что к обоим убийствам причастен действительно Адиф.
К большому сожалению Морриган, резиденция Дома Конноли была окутана очень крепкой защитой. Вглядываясь в отражение особняка в мире теней через полуночный осколок, она сосредоточенно хмурила брови. Плетенья мелкие и, как кольчуга, плотно подогнаны друг к другу. Ни бреши, ни прорехи, ни слабого звена. А значит, ей даже в оконную щель не проникнуть. Как и призрачным слухачам.
Но был у нее один туз в рукаве…
Причинять зло никому из членов осиротевшего Дома Конноли Морриган не собиралась. А потому ни закаленное в тренировках тело, ни колдовские силы ей не понадобятся. Недавно она разжилась на местном рынке парочкой филактериев с чарами переноса. Морриган создала временной портал, затянувший ее внутрь, словно в воронку, и вернулась в особняк Доминика. Ненадолго – только чтобы в специально отведенной для нее комнате с двумя напольными зеркалами и нерушимым кругом свечей шепнуть: «Tolle animam meam»[6], – позволяя Юдоли Печали затянуть ее душу.
Чтобы проникнуть в Тольдебраль, Морриган тоже использовала теневые тропы. Но тогда она вступала в мир теней полностью, вверяя ему и душу, и тело. Это необходимо, если надо незаметно исчезнуть и также незаметно проявиться где-то еще. В человеческом обличье.
К счастью, сейчас этого не требовалось. Тело, оставленное в мире живых, служило своеобразным якорем, а значит, позволяло тратить на погружение в мир мертвых куда меньше сил. Однако, увы, все же не гарантировало возвращение. Чем дольше полуночная ведьма или колдун блуждали по миру теней, тем сложнее было вернуться.
Какое-то время Морриган любовалась собственным телом, лежащим в круге свечей. Блестящие черные волосы, разметавшиеся по полу, горящие рубиновым цветом приоткрытые губы. Подумала: «Хороша чертовка!» – и шагнула в мир теней.
Даже в пору юности (и одержимости полуночной магией) Морриган редко прибегала к этому ритуалу. Отчасти из-за гнетущей атмосферы. Отчасти из-за того, что путешествуя среди теней и духов, она теряла две грани силы – и физическую, и колдовскую. Оставался лишь разум или же… душа. Но основная причина заключалась в том, что за нахождение в мире теней живой душе приходилось платить. Единственной валютой, которая одинаково ценилась обеими сторонами – жизнью.
Человеческий мир в обличье тени отражался зыбким маревом, но его призрачные, поблекшие черты все же угадывались. Карандашными набросками, контурами, штрихами… Таким его видели духи, не потерявшие воспоминания и не ставшие истинными тенями – странниками, что до скончания веков бесцельно брели, неприкаянные, куда-то среди таких же, как они, призрачных отголосков.
Духи мира теней бесплотны, но Морриган слышала их голоса. Духи дурманили, пытались свести с ума, заставляя пленника мертвого мира отречься от того немногого, что у него еще осталось, – воспоминаний о прошлой жизни, о дорогих сердцу людях, которые остались на поверхности. Отказаться от всего, что позволяло ему оставаться человеком.
Мертвым, но все же человеком.
Наверняка каждый поначалу боролся. Из последних сил цеплялся за жизнь, удерживая в памяти драгоценные осколки прошлого – улыбку матери, смех детей, обжигающие солнечные лучи и вкус соленого моря на губах. Но в месте, где нет ничего, кроме темноты, сумасшествие следует за тобой тенью. И вопрос лишь в том, как скоро оно тебя настигнет. Как скоро ты поддашься ему.
Морриган шла так долго, что почти перестала слышать голоса мертвых – они сплелись в мерный гул. В зыбком отражении реальности проступил дом, значившийся на мемокарде. Дом, принадлежащей семье Конноли.
Печати на дверях и стенах, защищающие от вторжения ревенантов подобных Бадб Блэр (или менее совершенных – тех, что создавал Адиф Адае), за все время в Пропасти попадались Морриган не раз. Однако, по ее наблюдениям, от духов не было защищено ни одно из зданий подземного города. Сложно сказать, почему. Возможно, для многих людей мир теней так и оставался чем-то слишком далеким и неизведанным, чтобы всерьез опасаться его порождений. Или же вмешивалась тоска по ушедшим. Потеряв близких и родных, многие тешили себя надеждами, что те вернутся домой – пусть и в обличье духов.
Мало кто возвращался. Мало тех, чья воля была столь сильна, чтобы не позволить умершему превратиться в тень и потерять собственные воспоминания. К тому же, привязывая себя к миру живых, души теряли шанс обрести покой в Юдоли Безмолвия. А те из них, чьи души были чисты, лишались и возможности отыскать путь в чертоги Дану благодаря маякам.
Точно Морриган знала одно: теневых зеркалиц в Пропасти – наперечет. Такие, как она, редко становились отступниками – путешествовать в мир теней можно, и не привлекая внимание Трибунала. Да, от заклинаний теневой зеркальной магии тэна из мира мертвых просачивалась в мир живых, но сильному колдуну или ведьме развеять ее не составляло труда.
Куда сложнее сделать это, если убиваешь, пользуясь силой мира теней, например, в обличье той же тени. Именно таких теневых зеркальников и зеркалиц чаще всего и преследовал Трибунал. Однако за несколько лет службы охотницей Морриган досталось только два подобных заказа. Серьезные теневые чары всегда требовали платы в виде жизненной энергии. Иной раз против врага куда проще использовать клинок.
Что ж, незнание способно сыграть с людьми плохую шутку. Члены Высокого Собрания смотрели на Морриган, охотницу, затянутую в белоснежную кожу, но не видели в ней зеркалицу, способную шагнуть на тропы мира теней. А значит – и в их собственные дома.
Сделать это не составило труда – она просто просочилась сквозь дверь, как и положено призраку. Оказавшись внутри, замерла и прислушалась. Не сомневалась, что ждать придется недолго: когда человек умирает насильственной смертью, его близкие или замыкаются в себе от горя, или неустанно говорят о случившемся, отчаянно пытаясь понять его причину. Или просто изливая едкую, выжигающую душу, горечь.
– Мама, нет, –
