небольшую вечеринку, оно выглядит тяжеловатым для весны, не так ли? Как хорошо было бы взять фиолетовое шёлковое платье. О боже!
– Ничего, у тебя есть тарлатановое для большого бала, и в белом ты всегда похожа на ангела, – сказала Эми, размышляя об этом небольшом запасе нарядов, радовавшем её душу.
– Вырез у него не слишком глубокий, и оно недостаточно длинное, чтобы стелиться по полу, но сойдёт и это. Моё голубое домашнее платье так хорошо выглядит, после того как его перелицевали и заново отделали, и я чувствую себя в нём так, будто на мне новое платье. Моя шёлковая накидка выглядит старомодно, а шляпка совсем не такая, как у Салли. Мне не хотелось ничего говорить, но я была удручена, что у меня такой зонтик. Я сказала маме купить мне чёрный с белой ручкой, но она забыла и купила зелёный с желтоватой ручкой. Он крепкий и аккуратно сделан, так что я не должна жаловаться, но я знаю, что буду стыдиться того, как он будет выглядеть на фоне шёлкового зонтика Эми с золотистым наконечником, – вздохнула Мэг, с большим неодобрением рассматривая свой маленький зонтик.
– Поменяй его, – посоветовала Джо.
– Это было бы очень глупо, и я не стану обижать маму, которая так старалась, покупая мне эти вещи. Это моё глупое мнение, и я не собираюсь ему поддаваться. Шёлковые чулки и две пары новых перчаток – вот моё утешение. Ты была так любезна, что одолжила мне свои перчатки, Джо. Я чувствую себя такой богатой и в некотором роде элегантной с двумя парами новых перчаток для балов и вычищенной парой старых на каждый день. – И Мэг бросила взгляд на свою коробку для перчаток, что её ободрило.
– У Энни Моффат на ночных чепчиках голубые и розовые бантики. Не могла бы ты пришить несколько лент на мой? – спросила она, когда Бет принесла стопку белоснежного белья из муслина, только что выглаженного Ханной.
– Нет, я бы не стала этого делать, потому что шикарные чепчики не подойдут к твоим простым ночным рубашкам без всякой отделки. Бедным людям не пристало так наряжаться, – решительно сказала Джо.
– Интересно, буду ли я когда-нибудь счастливой обладательницей настоящих кружев и бантов на своей одежде?
– На днях ты сказала, что была бы совершенно счастлива, если бы только могла пойти к Энни Моффат, – заметила Бет своим спокойным тоном.
– Да, я так говорила! Что ж, я счастлива и не буду недовольно ворчать, но мне кажется, что чем больше получаешь, тем больше хочешь, не так ли? Ну вот, всё готово и уложено, кроме моего бального платья, которое я лучше дам упаковать маме, – сказала Мэг, повеселев, переведя взгляд с наполовину заполненного чемодана на много раз отглаженное и заштопанное белое платье из тарлатана, которое она с важным видом называла своим «бальным платьем».
На следующий день всё было в порядке, и Мэг с шиком отбыла на две недели, полные новизны и развлечений. Миссис Марч согласилась на этот визит без большой охоты, опасаясь, что Маргарет вернётся ещё более недовольной, чем перед отъездом. Но она так упрашивала, и Салли обещала позаботиться о ней, и небольшое развлечение показалось таким восхитительным после утомительных зимних трудов, что мать уступила уговорам, и её дочь впервые отправилась навстречу светской жизни.
Моффаты ни в чём не отставали от моды, и простодушная Мэг поначалу была несколько обескуражена великолепием дома и элегантностью его обитателей. Но они были добрыми людьми, несмотря на ту праздную жизнь, которую вели, и вскоре помогли своей гостье освоиться в их доме. Возможно, Мэг почувствовала, сама не понимая почему, что они не были особенно образованными или умными людьми и что вся их позолота не могла полностью скрыть обычного материала, из которого они были сделаны. Конечно, приятно было изысканно питаться, ездить в прекрасном экипаже, каждый день надевать своё лучшее платье и ничего, кроме этого, не делать, только наслаждаться жизнью. Это её вполне устраивало, и вскоре она начала подражать манерам и разговорам окружающих, напускать на себя надменный вид и вести себя жеманно, употреблять французские фразы, завивать волосы, зауживать платья в талии и обсуждать моду так старательно, как только могла. Чем больше она смотрела на красивые вещи Энни Моффат, тем больше завидовала ей и мечтала стать богатой. Родной дом, когда она о нём вспоминала, теперь казался ей облезлым и унылым, работа казалась тяжелее, чем когда-либо, и она чувствовала себя очень бедной и ущербной девушкой, несмотря на свои новые перчатки и шёлковые чулки.
Впрочем, у неё было не так уж много времени на то, чтобы жаловаться, так как три юные девушки всё время усердно занимались «весёлым времяпрепровождением». Целыми днями они ходили по магазинам, гуляли, катались верхом и наносили визиты, посещали театры и оперы или весело проводили вечера дома, потому что у Энни было много друзей, и она знала, как их развлечь. Её старшие сёстры были очень красивыми юными леди, и одна из них была помолвлена, что, по мнению Мэг, было чрезвычайно интересно и романтично. Мистер Моффат был полным, весёлым пожилым джентльменом и знал её отца, а миссис Моффат – толстой, весёлой пожилой дамой, любившей Мэг так же сильно, как и собственную дочь. Все баловали её, и Маргаритка, как они её стали называть, была на пути к тому, чтобы окончательно потерять голову.
Когда настало время для небольшой вечеринки, она обнаружила, что её поплиновое платье совсем не годится, потому что другие девушки надели лёгкие платья и выглядели очень изящно. Тогда из сундука было извлечено кисейное платье, выглядевшее ещё более старым, растянутым и потрёпанным, чем когда-либо, рядом с новеньким, хрустящим платьем Салли. Мэг заметила, как девочки посмотрели на её платье, а потом переглянулись, и её щёки запылали, потому что при всей своей мягкости она была очень горда. Никто не сказал ни слова, но Салли предложила ей сделать причёску, а Энни – повязать пояс, а Белль, помолвленная сестра, похвалила её белые руки. Но в их доброте Мэг увидела лишь жалость к своей бедности, и на душе у неё стало очень тяжело, когда она стояла одна в стороне, пока другие смеялись, болтали и порхали, как прозрачные бабочки. Тяжёлое, горькое чувство Мэг усилилось, когда горничная принесла коробку с цветами. Прежде чем она успела всё объяснить, Энни сняла крышку с коробки, и все стали восклицать, глядя на прекрасные розы, вереск и папоротник внутри.
– Это, конечно, для Белль, Джордж всегда присылает ей цветы, но эти просто восхитительны, – воскликнула Энни, шумно вдыхая аромат.
– Это для мисс Марч, как сказал посыльный. А вот и записка, – вставила горничная, протягивая её Мэг.
– Как интересно! От кого же они? А мы и не знали, что у тебя есть поклонник, – воскликнули девочки, порхая вокруг Мэг и сгорая от любопытства и удивления.
– Это записка от мамы, а цветы – от Лори, – просто ответила Мэг, всё же очень довольная, что он не забыл о ней.
– О да, конечно! – сказала Энни с шутливым выражением лица, когда Мэг сунула записку в карман, как своего рода талисман от зависти, тщеславия и ложной гордости, потому что несколько ласковых материнских слов пошли ей на пользу, а цветы порадовали её своей красотой.
Снова почувствовав себя почти счастливой, она отложила несколько папоротников и роз для себя, а из остальных цветов ловко сделала изящные букеты для корсажей, волос и юбок своих подруг, преподнося их так мило, что Клара, старшая сестра, сказала ей, что она «самая милая крошка, которую она когда-либо встречала», и все выглядели совершенно очарованными её небольшим знаком внимания. Каким-то образом этот добрый поступок покончил с её унынием, и, когда все остальные отправились показываться миссис Моффат, она увидела в зеркале счастливое, ясноглазое лицо, прикладывая папоротники к своим волнистым волосам и прикалывая розы к платью, которое теперь не казалось ей таким уж поношенным.
В тот вечер ей было очень весело, потому что она танцевала сколько душе угодно. Все были очень добры к ней, и она получила три комплимента. Энни попросила её спеть, и кто-то сказал, что у неё удивительно красивый голос. Майор Линкольн спросил, кто такая «эта новенькая девочка с прекрасными глазами», а мистер Моффат настоял на том,
