всегда такой добрый и радостный, и он меня точно развеселит, – сказала Джо, ни к кому не обращаясь, и вышла вон.
Эми услышала звон коньков и выглянула в окно, воскликнув с раздражением:
– Вот! Она обещала, что я смогу пойти с ней кататься в следующий раз, потому что это последний лёд в этом году. Но нет смысла просить такую злючку взять меня с собой.
– Не говори так. Ты вела себя очень гадко, и ей трудно простить потерю своей драгоценной книжечки, но я думаю, что теперь она могла бы это сделать, и мне кажется, что она так и поступит, если ты попробуешь попросить у неё прощения в нужный момент, – сказала Мэг. – Иди за ними. Не говори ничего, пока Джо не подобреет, пообщавшись с Лори, и просто поцелуй её или сделай что-нибудь хорошее, и я уверена, что она искренне захочет помириться с тобой.
– Я постараюсь, – сказала Эми, потому что этот совет её устроил, и, поспешно собравшись, побежала за друзьями, которые вот-вот готовы были скрыться за холмом.
До реки было недалеко, но оба успели надеть коньки, прежде чем Эми добралась до них. Джо заметила её приближение и повернулась к ней спиной. Лори ничего не видел, так как осторожно катался вдоль берега, пробуя лёд на прочность, потому что перед недавним похолоданием была оттепель.
– Я доеду до первой излучины и проверю, всё ли в порядке, прежде чем мы начнем гонку, – услышала Эми слова Лори, когда он умчался, похожий на русского парня в своём отороченном мехом пальто и шапке.
Джо слышала, как запыхавшаяся Эми топает ногами и дует на пальцы, пытаясь надеть коньки, но так и не обернулась, медленно покатившись зигзагами вниз по реке, испытывая горькое, невесёлое удовлетворение от того, как непросто было её сестре. Она лелеяла свой гнев до тех пор, пока он не окреп и не овладел ею, как злые мысли и чувства обычно берут верх над людьми, если их сразу не прогнать. Когда Лори свернул за поворот, он крикнул, обернувшись назад:
– Держись поближе к берегу. На середине небезопасно.
Джо услышала это, а до Эми, с трудом державшейся на ногах, не донеслось ни слова. Джо оглянулась, и затаившийся в ней дьяволёнок шепнул ей на ухо: «Не важно, услышала она или нет, пусть сама о себе позаботится».
Лори миновал излучину, Джо приближалась к нему, а далеко позади Эми пыталась выбраться на середину, где лёд был ровнее. Джо вдруг застыла – ею овладело какое-то странное предчувствие, потом снова решила ехать дальше, но что-то удержало её, и она обернулась в тот самый миг, когда Эми, взмахнув руками, рухнула, затем внезапно раздался треск подтаявшего льда, всплеск воды и крик, сковавший страхом сердце Джо. Она хотела позвать Лори, но у неё пропал голос. Она попыталась броситься вперед, но ноги, казалось, не держали её, и секунду-другую она не могла двинуться с места, с ужасом глядя на маленький синий капор над чёрной водой. Что-то стремительно промчалось мимо неё, и раздался крик Лори:
– Принеси жердь. Быстрее, быстрее!
Как ей это удалось, она так никогда и не вспомнила, но следующие несколько минут она действовала как одержимая, слепо повинуясь Лори, который был совершенно спокоен и, лежа ничком, держал Эми за руку, другой протягивая ей хоккейную клюшку, пока Джо не выдернула жердь из забора и вместе они не вытащили её из воды – невредимую, но очень испуганную.
– А теперь мы должны как можно скорее отвести её домой. Набрось на неё наши вещи, а я пока сниму с себя эти проклятые коньки, – крикнул Лори, закутывая Эми в пальто и дёргая за ремни, которые никогда ещё не казались так замысловато застёгнуты.
Они привели дрожащую, мокрую и плачущую Эми домой, и, когда улеглась суматоха, она уснула, завернувшись в несколько одеял перед жарким огнём камина. Во время этой суеты Джо почти не разговаривала, но летала вокруг, бледная и растрёпанная, полураздетая, в разорванном платье, с руками в ссадинах и ушибах из-за льда, жерди и непослушных застёжек коньков. Пока Эми спокойно спала, в доме воцарилась тишина, а миссис Марч сидела у кровати; она позвала Джо и начала перевязывать её израненные руки.
– Вы уверены, что ей ничего не угрожает? – прошептала Джо, с раскаянием глядя на золотую голову, которую она могла больше не увидеть, так как она навсегда бы исчезла под коварным льдом.
– Теперь она в полной безопасности, дорогая. Она невредима и, думаю, даже не простудится, ведь вы были так благоразумны, укрыв её своими вещами и быстро отведя домой, – бодро ответила мама.
– Это всё благодаря Лори. Я просто отвернулась от неё. Мама, если она умрёт, это будет моя вина. – И Джо, заливаясь слезами раскаяния, упала на пол рядом с кроватью, рассказывая обо всём, что случилось, горько осуждая своё жестокосердие и всхлипывая от благодарности за то, что она избавлена от ужасной кары, которая могла бы постигнуть её. – Всему виной мой скверный нрав! Я пытаюсь исправиться, думаю, что все позади, как вдруг становлюсь несносней, чем когда-либо. Ах, мама, что же мне делать? Что же мне делать? – в отчаянии воскликнула бедная Джо.
– Бодрствуй и молись[26], дорогая, никогда не оставляй попыток победить свои недостатки и никогда не думай, что это невозможно, – сказала миссис Марч, притягивая к плечу растрёпанную голову и целуя мокрую от слёз щёку так нежно, что Джо расплакалась ещё сильнее.
– Вы не знаете, вы даже не догадываетесь, как всё плохо! Кажется, я могу сделать всё что угодно, когда я в ярости. Я становлюсь такой неуправляемой, что могу причинить боль любому человеку и наслаждаться этим. Я боюсь, что когда-нибудь сделаю что-то ужасное, испорчу себе жизнь и заставлю всех меня ненавидеть. Мамочка, помоги мне, сделай что-нибудь, помоги мне!
– Обязательно, дитя моё, обязательно. Не плачь так горько, но запомни этот день и всей душой прими решение, что другого такого дня больше никогда не будет. Джо, дорогая, у всех нас есть свои искушения, некоторые из которых гораздо сильнее твоих, и часто нам не хватает и всей жизни, чтобы преодолеть себя. Ты считаешь, что у тебя самый плохой характер на свете, но у меня ведь такой же.
– У тебя, мама? Но ведь ты никогда не сердишься! – И на мгновение Джо от удивления забыла о жалости к себе.
– Вот уже сорок лет, как я борюсь с собой, и мне удалось лишь научиться держать себя в руках. Я злюсь почти каждый день своей жизни, Джо, но я научилась не показывать этого, и я всё ещё надеюсь научиться не чувствовать этого, хотя такие старания могут занять ещё сорок лет.
Рассудительные слова и кроткое выражение лица, которое она так любила, были для Джо лучшим уроком, чем самое мудрое наставление, самый резкий упрёк. Она сразу же ощутила, что ей сочувствуют и верят, и ей немедля полегчало. Осознание того, что у её матери был такой же недостаток, как и у неё, и она тоже пыталась исправить его, облегчало её страдания и укрепляло её решимость исправиться, хотя пятнадцатилетней девочке казалось, что сорок лет – это довольно долгий период, чтобы только бодрствовать и молиться.
– Мама, вы иногда поджимаете губы и выходите из комнаты, если тётя Марч ругается или когда другие люди вам докучают. Именно в эти моменты вы сердитесь? – спросила Джо, чувствуя себя ближе к матери, чем когда-либо.
– Да, я научилась сдерживать резкие слова, которые готовы сорваться с губ, и, когда я чувствую, что вот-вот сболтну лишнее, я просто ухожу на минуту и немного встряхиваю себя за то, что была такой слабой и злой, – ответила миссис Марч со вздохом и улыбкой, приглаживая и поправляя растрёпанные волосы Джо.
– Как ты научилась сдерживать этот поток слов? Вот что меня беспокоит, ведь грубости вылетают прежде, чем я могу осознать то, о чём говорю, и чем больше я говорю, тем хуже становлюсь, пока не получу удовольствие от того, что задеваю чувства людей и говорю им ужасные вещи. Скажи мне, как тебе это удается, дорогая мамочка.
– Моя добрая матушка помогала мне…
– Как и ты – нам… – прервала её Джо благодарным поцелуем.
– Но я потеряла её, когда была немного старше тебя, и долгие годы мне приходилось бороться с собой
