которая раздраженно заблеяла в сторону прибывших.
– Мы стараемся начинать строго в оговоренное время, Ровена, – недовольно произнесла Урсула, – а не на десять песчинок позже.
– Прости, Урсула. Я не смогла завести свою метлу, и пришлось идти пешком.
Осенняя девушка хихикнула, и Урсула цыкнула на нее.
– Послушай-ка, Календула, вовсе необязательно так себя вести. Это может случиться с кем угодно.
Упомянутая Календула была явно с этим не согласна.
– Что это за ведьма, которая не может завести метлу? – язвительно заметила она. – И я уже говорила тебе, что меня теперь зовут не Календула. А Белладонна.
В разговор вступила седовласая женщина слева от Урсулы.
– Не слишком ли очевидное имя? – заметила она.
– Взамен она могла бы попробовать Луковицу, – предложила самая старшая участница. – Вполне подошло бы.
Церера никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь по-настоящему кудахтал, но звук, который издала старуха, несомненно был кудахтаньем. Наверняка ушли десятилетия практики, чтобы усовершенствовать его, добившись полной аутентичности и хрестоматийности звучания.
Календула – простите, Белладонна – показала старухе язык, а та в ответ высвободила из рукава своей хламиды скрюченный указательный палец. С кончика его на миг с треском сорвались вспышки белого света, похожие на миниатюрные молнии.
– Хватит уже вам, – недовольно буркнула Урсула. – Это совсем ни к чему, и это не то впечатление, которое мы хотим произвести на новую участницу. Налей себе чашечку чая, милочка, и придвинь стул. К знакомству мы перейдем, когда ты как следует устроишься.
Церера налила себе немного чая и сделала то же самое для Ровены.
– Вы не будете возражать, если я возьму булочку? – спросила она.
– Булочки оставим на потом, – сказала Урсула.
– Ты должна заслужить свою булочку, – добавила Белладонна, одарив Цереру своим лучшим взглядом «да-кто-ты-ваще-такая». «Ну и оторва», – подумала Церера, которая за время учебы в школе насмотрелась на таких вот Белладонн – девчонок, которые не могли взять в руки циркуль, чтобы не вонзить его в ближайшее бедро. Какой-нибудь психотерапевт наверняка высказал бы мнение, что Белладонну просто неправильно понимают, на что Церера возразила бы, что в ней нет ничего такого, чего нельзя было бы моментально излечить в исправительной школе или армии. Бросив тоскливый взгляд на еду, она отыскала свободный стул и поставила его между Ровеной и седовласой женщиной.
– Ладно, теперь, когда все устроились, давайте приступим, – сказала Урсула. Она прочистила горло. – Меня зовут Урсула, и я злая ведьма. С момента моего последнего злодеяния прошло уже пять лет.
– Привет, Урсула! – произнесли четыре голоса с разной степенью энтузиазма. Церера добавила в конце и свой, не поспев за остальными и побудив Белладонну сделать из большого и указательного пальцев букву «с» и приложить их ко лбу, одними губами произнеся: «Сопля на палке». Церере захотелось влепить ей по физиономии.
Остальные тоже начали представляться. Ровена – два года с момента ее последнего злодеяния; Белладонна – восемь месяцев; Матильда с серебряными волосами – пять недель, хоть она и пыталась уверить всех, что все это было не более чем недоразумение и что на самом-то деле ее и близко там не было, и в этот момент Урсула прервала ее, чтобы вежливо объяснить: все это они уже проходили, а судебное постановление есть судебное постановление; и, наконец, старуха Эванора – с момента ее последнего злодеяния прошло уже двадцать лет, каковой срок Церера сочла весьма впечатляющим. В отличие от верной себе Белладонны.
– Одно дело не быть злой, – заметила та, – и совсем другое – когда просто не способна быть злой, поскольку годы уже не те.
Эванора ничего не ответила, но из глубин ее мантии вновь донесся тот потрескивающий звук, который показался Церере более громким и отчетливым.
– И от Эваноры отвратительно пахнет, – добавила Белладонна. – В следующий раз я не хочу сидеть рядом с ней. Она вся словно из кошек и черствого хлеба.
Потрескивание усилилось.
– Ну зачем же так грубо, – заметила Церера.
Белладонна приложила ладонь к уху.
– Простите, новенькая? – произнесла она. – «Чм-жм-гр» – вот и все, что я услышала. Вы, часом, не иностранка? Здесь нельзя говорить по-иностранному. Никто не поймет.
– А как насчет тебя, дорогая? – поспешно спросила Урсула у Цереры, пытаясь перевести разговор в цивильную плоскость. – Как тебя зовут?
– О, меня зовут Церера, хотя на самом деле никакая я не злая ведьма. Просто…
Урсула одарила Цереру снисходительнейшей из своих улыбок.
– Первый шаг у нас, – сказала она, – заключается в том, чтобы признать наличие проблемы.
– Но у меня нет никаких проблем, – ответила Церера. – Вернее, есть, только она не в том, что я…
Урсула торжествующе откинулась на спинку стула.
– Видишь? Ты уже делаешь успехи. Все поаплодируем Церере.
Послышались дружные хлопки – словно горсть камешков бросили на жестяную крышу. Белладонна сделала вид, будто аплодирует вместе с остальными, но ее ладони не касались друг друга. А даже когда касались, то не производили особого шума, поскольку на каждой было выставлено только по одному пальцу, и понятно какому. Церера поняла, что некоторые пальцевые знаки универсальны – в основном дурного значения.
– Итак, – продолжала Урсула, – какие добрые дела мы совершили на этой неделе? Потому что?..
Она явно ждала требуемого ответа. Это заняло некоторое время, но в конце концов все получилось.
– Потому что, – пробормотали ведьмы, – не творить зла – это не то же самое, что творить добро.
Церере они напомнили участниц девичника, неохотно признающихся полицейскому, что да, это именно они швырялись пустыми винными бутылками с холма в четыре часа утра.
– Давайте попробуем еще раз, – предложила Урсула. – С несколько бо́льшим энтузиазмом.
Ведьмы повторили эту мантру, на сей раз прозвучавшую как обращение к судье после того же девичника.
– Вопрос остается в силе, – продолжала Урсула. – Добрые дела? Кто-нибудь? Вообще кто-нибудь?
Удивительно, но именно Белладонна подняла руку. Даже Урсула выглядела немного шокированной.
– Белладонна? Правда?
Та придала своему лицу такое выражение, которое для человека, проезжающего мимо на очень большой скорости, могло бы показаться воплощением полнейшей невинности.
– Я оставила яблочный пирог возле дома одной несчастной пожилой дамы, у которой нет ни друзей, ни подруг.
– Что ж, – заметила Урсула, – весьма любезно с твоей стороны…
– Забавно, – вмешалась Эванора. – Как раз сегодня утром я нашла возле своего дома яблочный пирог.
Воцарилось неловкое молчание, пока все остальные в комнате ждали, когда же кто-нибудь заговорит.
– О, – произнесла Эванора. На миг она выглядела удрученной, прежде чем это выражение у нее на лице сменилось яростью. – Ах ты мелкая…
Урсула быстро вмешалась:
– Запомни, Эванора: ругаться нехорошо.
– Быть злым по отношению к кому-то тоже нехорошо, – заметила Церера.
– Я оставила пирог, – подчеркнула Белладонна. – И кого вообще интересует
