class="p1">Она отмахнулась.
– Да это место меня не волнует. Дерутся и бранятся во всех кабаках по всему миру. А хуже всего богобоязненные места. В некоторых церквях округи Бог стоит на последнем месте. Кажется, в наши дни в церквях не столько молятся, сколько дерутся, причем больше, чем на улице. Везде страшно. Раньше не так было.
Ее слова привели Катоху в чувство. Он с усилием вернулся к делу.
– Можно расспросить вас об этом человеке, Телониусе Эллисе?
Сестра Го подняла руку.
– Говорю как перед Богом, не знаю никого в церкви с этим именем.
– Другого у нас нет. Узнали от свидетеля.
– Видать, это вам Рэй Чарльз сказал. Или кто-то из другой церкви.
Катоха улыбнулся.
– Мы с вами оба знаем, что он ходит в эту церковь.
– Кто?
– Старик. Стрелок. Много пьет. Со всеми знаком.
Сестра Го угрюмо улыбнулась.
– Зачем спрашивать меня? Ваш человек и так его знает.
– Какой наш человек?
Сестра Го склонила голову набок. От того, как склонилось это чудесное лицо, он на миг лишился сил. Казалось, словно его лица вдруг коснулось птичье крыло и повеяло туманным воздухом, будто ему на плечи спорхнула дымка. Его брови поднялись, когда он моргнул в ответ, потом он потупил взгляд. Почувствовал, как дверь к эмоциям, только что с трудом запертая, распахнулась снова. Уставившись в пол, поймал себя на том, что гадает о ее возрасте.
– Коп, который работает у Сосиски, – сказала она.
– Какой еще сосиски?
– Коп, – терпеливо повторила сестра Го, – который работает у Сосиски. В подвальной котельной. Сосиска – старший дворник и кочегар. Вот его помощник. Молодой парнишка. Он из ваших.
– Как Сосиску зовут на самом деле?
Она усмехнулась.
– Что вы меня с толку сбиваете? Мы говорим о вашем человеке. Сосиска – дворник из семнадцатого корпуса. Цветной парнишка, который работает у него… это он спас жизнь Димсу, а не кто-нибудь другой. Здешние и не знают, то ли его благодарить, то ли водой окатить.
Катоха молчал. Сестра Го улыбнулась.
– Все в Козе догадались, что он коп. Вы что же, не знаете своих земляков?
Катоха с трудом сдерживался, чтобы не вылететь пулей из церкви, бегом вернуться в участок и отхлестать капитана по щекам. Он чувствовал себя дураком. Сейчас он просто прибирает за капитаном. Джет, Мистер Первый Черный Все-На-Свете. Да пацану не по зубам работа следователем. Слишком молод. Никакого опыта. Никакой сметки. Ни союзников, ни учителей, кроме разве что Катохи. Капитан настаивал: «В Коз-Хаусес нам нужны негры». Ему что ни отвечай, все как об стенку горох. Что же капитан за дурак такой?
– Пацана перевели в Квинс, – сказал он. – Я рад. Он парень хороший. Я сам его учил.
– Вы поэтому сюда пришли? – спросила сестра Го.
– Нет. Меня попросили принять дело, потому что я знаю округу. Они… хотят прижать этих новых наркодилеров.
Он заметил, как ее выражение слегка изменилось.
– Можно задать личный вопрос? – сказала она.
– Конечно.
– Из-за чего следователь может снова надеть форму патрульного?
– Долгая история, – сказал он. – Как я уже говорил, я здесь вырос. Мне нравится работа. Нравятся люди. Если копы хотят прижать местных наркобаронов, я только обеими руками за.
Сестра Го не смогла полностью скрыть ухмылку, отразившуюся на лице.
– Если так они прижимают, то где-то не там жмут, – сказала она. – Пиджаку уже семьдесят один. Он не наркодилер.
– Мы бы хотели с ним поговорить, – продолжил Катоха.
– Найти его не составит труда. Он дьякон в этой самой церкви. Кое-кто зовет его дьяконом Каффи. Но большинство зовет Пиджаком, потому что он в них любит щеголять. Теперь вы легко узнаете его имя. Больше ничем вам помочь не могу. Мне здесь еще жить.
– Хорошо его знаете?
– Уж двадцать лет. С двадцати восьми.
Катоха быстро подсчитал в уме. «На десять лет моложе меня», – подумал он. Поймал себя на том, что поправляет форму, чтобы скрыть небольшое брюшко.
– Кем он работает? – спросил он.
– В основном подрабатывает. Все понемногу. В какие-то дни трудится в «Алкоголе Иткина». В другие – убирается в подвале. Выносит мусор. Ухаживает за садом у нескольких белых в округе. У него к этому талант. Может сделать с растениями что угодно. Он этим славится. И тем, как пьет. И бейсболом.
Катоха ненадолго задумался.
– Это он судья матчей между вами и Вотч-Хаусес? Тот, кто кричит и обегает все базы?
– Единственный и неповторимый.
Катоха рассмеялся.
– Забавный мужичок. Я иногда видел матчи, когда был в патруле. Там еще был чертовский игрок. Какой-то пацан… лет четырнадцати, что ли. С ума сойти, как бросал мяч.
– Это Димс. Его и подстрелили.
– Да вы шутите.
Она вздохнула и помолчала.
– С двенадцати или тринадцати Димс каждое воскресенье сидел вот на том самом месте, рядом с вами. Пиджак – дьякон Каффи – он был учителем Димса в воскресной школе. И его тренером. И вообще всем на свете. Пока не умерла Хетти. Это его супруга.
«Вот поэтому, – с горечью подумал Катоха, – мне уже пора на покой».
– А что с ней случилось?
– Упала в гавань и утонула. Два года назад. Никто так и не понял почему.
– Как думаете, этот ваш мужик имеет к этому отношение?
– Пиджак мне не мужик. Я за жизнь падала низко, но не настолько. Я замужем. За местным священником.
У Катохи екнуло сердце.
– Ясно, – сказал он.
– Он не имеет никакого отношения к смерти Хетти – это я говорю про Пиджака. Так уж здесь бывает. Больше того, он здесь один из немногих, кто правда любил свою жену.
Сидела она очень спокойно, но в ее прекрасных оливковых глазах были такие глубокие мягкость и боль, что, заглянув в них, он увидел завихрения омутов; представил, будто видит мороженое, надолго забытое на столе для пикника под жарким солнцем. Сожаление лилось из ее глаз ручьями. Казалось, она прямо перед ним рассыпается на части.
Он почувствовал, как краснеет, и отвернулся. Уже хотел промямлить извинение, когда услышал ее:
– Вам куда лучше идет обычная одежда, чем эта пышная форма. Видать, потому я вас и запомнила.
Позже, намного позже ему придет в голову, что, быть может, запомнила она его потому, что наблюдала за ним, пока он сидел на улице перед баром с приятелями и слушал, как разочарованные в жизни бойцы ИРА[21] костерят бриташек и жалуются, как скатился район из-за того, что понаехали негры и латиносы с их чушью насчет гражданских прав, устраиваются работать в метро, дворниками, вахтерами, дерутся за объедки и куриные косточки, которые им всем смахнули со своего стола Рокфеллеры и иже с ними. Катоха вдруг пробормотал:
– Значит, ее смерть расследовать
