— Кого это ты привела?
Девушка поведала ей про их любовь, и старуха на это сказала:
— Хорошее, конечно, дело, но уж лучше бы не надо! А теперь-то, раз так вышло, ничего не поделаешь. Надо бы спрятать его где-нибудь, а то, боюсь, братья твои рассвирепеют!
Они спрятали юношу в кладовку. Вскоре с рёвом ворвались три тигра и заорали человеческими голосами:
— В доме пахнет скотиной! Вот хорошо бы поесть!
Старуха с девушкой принялись браниться:
— Что это с вашими носами?! Чего разорались?
Тут с небес раздался голос:
— Вы сгубили тысячи жизней! Одного из вас надлежит казнить, чтобы другим злодеям было неповадно!
Тигры перепугались, а девушка и говорит:
— Вы, мои братья, можете скрыться в дальних краях, там вы сами себя накажете, а я приму возмездие вместо вас.
Братья обрадовались, опустили головы и, вильнув хвостами, исчезли.
Девушка подошла к молодому человеку и сказала:
— Сперва мне было стыдно оскорблять благородного человека видом моей порочной родни, вот потому я и запрещала вам следовать за мной. Теперь мне нечего таиться, и я открою вам всё, что у меня на душе. Презренная служанка, я совсем не той природы, что господин, и не гожусь для вас, но у меня была радостная ночь, и отныне верность вам крепко завязана, как говорится, узлом на поясе невесты. Зло, которое творили мои братья, потрясло Небо, и ныне я решила взять на себя наказание, назначенное всей моей семье. Люди всё равно меня убьют. Так не лучше ли принять смерть от меча господина, чем быть убитой чужими людьми!? Это будет воздаяние за ваше добро. Завтра я приду в город и натворю там много бед, а люди не будут знать, как со мною справиться. Государь непременно пожалует высокую должность тому, кто сумеет меня изловить. А господин пусть без тени боязни следует за мной в лес, что к северу от столицы. Я буду ждать вас там.
Ким Хён на это сказал:
— Соединение человека с человеком — в обычае людей. Соединение с существом иной природы само по себе необычно. Но раз так вышло, значит, это счастье, дарованное Небом. Так могу ли я торговать смертью любимой ради получения должности, пусть даже и высокой?!
— Прошу вас, не говорите таких слов! — ответила ему девушка. — Моя жизнь подходит к концу — это веление Неба и мое желание тоже. И тогда мой господин обретёт награду, моя родня — счастье, а народ царства — радость. Если одна смерть принесёт столько пользы, так зачем же чинить препятствия? А для меня вы постройте храм, пусть там толкуют истинное учение, и если будет мне воздаянием райская земля, то большая милость господина и не возможна.
Они расстались со слезами.
А на следующий день и на самом деле в столицу ворвалась свирепая тигрица. Она бесчинствовала всюду, и никто не мог с ней справиться.
Государь Вонсон, узнав об этом, повелел:
— Тому, кто изловит тигрицу, пожалую высокий чин!
Хён явился во дворец и доложил государю:
— Ваш ничтожный слуга сможет это сделать.
Чтобы ободрить Хёна, государь заранее одарил его обещанным чином.
Взяв короткий меч, Хён отправился в лес. Тигрица тут же обернулась девушкой и с улыбкой сказала ему:
— Очень прошу, пусть господин не пренебрегает той любовной встречей, что случилась у нас прошлой ночью. А те, кто пострадал от моих когтей, пусть смажут раны соевой пастой из монастыря Хыннюнса. Как услышат звуки монастырского гонга, всё у них заживёт.
С этими словами она выхватила у Хёна меч, перерезала себе горло и, упав, тут же превратилась в тигрицу.
Хён выбежал из лесу и закричал:
— Только что расправился с тигрицей!
О том, что было на самом деле, Хён никому не сказал. По её совету он стал лечить раненых, и они все выздоровели. До сих нор в народе пользуются этим способом.
Затем Хён возвёл храм на берегу Западной реки и назвал его Ховонса — «Желание тигрицы». В нем постоянно толковали «Брахма-сутры»[238] и тем самым вели тигрицу в её скитаниях в царстве мёртвых, а также воздавали за милость той, что убила себя ради достижения совершенства.
Хён, видя свой близкий конец, глубоко прочувствовал необычность прошлых событий своей жизни и, взяв кисть, написал об этом. Так в миру люди впервые узнали о тех событиях и потому назвали его сочинение «Тигриный лес». Под этим названием оно известно и по сию пору.
Лучник Котхачжи
Перевод М. И. Никитиной
В правление Чинсон, пятьдесят первой государыни царства Силла, её младший сын Янпхэ был направлен послом в Китай. Узнав, что разбойники из царства Пэкче перекрыли морские пути у побережья, он взял с собой пятьдесят самых метких стрелков-лучников. Но как только корабль подошёл к острову Хокто, поднялась буря, и пришлось им пережидать её не один десяток дней. Янпхэ был раздосадован и решил обратиться за советом к гадателю. Тот сказал:
— На острове есть озеро, а в нём обитает божество. Принесите ему жертвы, и дело ваше уладится.
Тут же приготовили подношения и спустили их на воду. Озеро тотчас вскипело, вода в нём поднялась, а ночью явился князю во сне какой-то старец и промолвил:
— Оставьте на острове меткого лучника, и ветер утихнет.
Янпхэ проснулся и стал советоваться со своими спутниками:
— Кого оставить?
Спутники предложили:
— Напишите наши имена на деревянных дощечках, опустите их в воду — чья утонет, тот и останется.
Янпхэ так и сделал. А среди лучников князя был один по имени Котхачжи. Дощечка с его именем погрузилась в воду. Его и оставили на острове, а корабль с попутным ветром быстро помчался вперед.
С тяжёлым сердцем остался стоять на берегу Котхачжи. Вдруг из вод озера вышел старец и, обратившись к нему, сказал:
— Я — божество Западного моря. С давних пор всякий раз, как восходит солнце, спускается с неба на землю какой-то монах, произносит заклинание и трижды обходит вокруг озера. Тогда все мы — жена, дети и внуки — всплываем на поверхность. Тут он хватает моих детей и внуков и пожирает их внутренности. В живых теперь только и остались я, моя жена да одна дочка. Вот настанет утро, и он снова явится. Прошу вас, достойный муж, застрелите его.
— Ну, в стрельбе из лука я мастер. Извольте лишь приказать, — ответил ему Котхачжи.
Старец поблагодарил стрелка и погрузился в воду, а Котхаджи, притаившись в засаде, стал ждать. И в самом деле, едва рассвело, явился монах, произнес заклинание, и дальше всё случилось так, как говорил старец. Но только монах изготовился вырвать у старого дракона печень, Котхаджи послал в него стрелу. Монах тотчас превратился в старого лиса, рухнул на землю и издох.
Тогда старец вышел из вод озера и стал благодарить стрелка:
— Я хотел бы одарить вас, господин, ведь вы сохранили мне жизнь. Прошу, возьмите себе в жёны мою дочь.
Котхаджи на это ответил:
— Не нужно мне никаких подарков! А если вы пожалуете мне свою дочь в жёны, то мне такое по душе.
Старик превратил дочь в цветущую ветку и вложил её Котхаджи за пазуху. Он велел двум драконам доставить его на корабль, на котором плыло посольство. Они же охраняли корабль, пока он не пересёк границ китайского государства. И люди этой страны увидели, как два дракона несут на себе корабль из царства Силла. Слух об этом дошёл до самого императора, и он на это сказал:
— Посланник Силла человек необычный. — И он удостоил его местом на пиру среди своих ближайших придворных, причём посадил его выше прочих и одарил золотом и шёлком.
Когда Котхаджи вернулся на родину, он достал ветку с цветами. Ветка тут же превратилась в девушку, и они зажили вместе.
Учитель Пэккёль — «Сто лоскутьев»
Перевод А. В. Соловьева
Никто не знает, откуда он родом, а жил учитель под горой Нансан[239] в бедном домишке, одевался в лохмотья — рваньём обвешан, будто перепёлками. Люди так и прозвали его — учитель Сто лоскутьев из Восточной деревни. Как Жун Ци-ци[240] в далёкой древности, учитель никогда не расставался со своей цитрой, и она могла рассказать людям обо всём на свете — о добром и злом, о радости и горе, о мире и смуте.
Однажды вечером у соседей в деревне рушили зерно, и его жена, услышав стук песта, проговорила:
— У всех людей есть зерно, и они рушат его, только у меня одной ничего нет. Как же нам прожить до конца года?
Учитель поднял взор к небесам и вздохнул:
— Жизнью и смертью ведает судьба, а богатство и знатность — по воле Неба. Не отвратишь то, что грядет, не догонишь то, что ушло. Зачем же так горевать? Давай-ка я лучше утешу тебя песенкой о стуке песта!
И он тут же так ударил по струнам своей цитры, будто и на самом деле раздался перестук песта. Эта песенка потом разошлась по миру, и её назвали «Песней ступы».
