был вороной, другой – гнедой масти.
– Это для вас, леди, – произнес грум на английском, подводя к Анэс жеребца гнедой масти с изящным английским седлом. – На удивление спокойный мальчик, – рекомендовал он.
– Прогуляемся, дружище, – обратился Рувье к коню, предназначенному для него. Ему понравились его спокойные влажные зрачки. Глядя в них и поглаживая его морду, он чувствовал, что поездка будет прекрасной.
– Как я благодарен тебе, Анэс, что ты соблазнила меня прокатиться верхом. Не могу понять, как мне самому это в голову не пришло? – бросил француз ласковый взгляд на свою спутницу.
В ответ девушка ослепительно улыбнулась. И через две минуты они ехали бок о бок по дорожкам для верховой езды.
Путь вел в пальмовую рощу.
– Я покажу вам раффлезию! – крикнула девушка.
Она вырвалась вперед но, проехав метров триста, подождала своего спутника в подлеске, заросшем папоротниками.
– Это цветок?! – спросил он, поравнявшись с ней.
– Самый большой цветок ярко-оранжевого цвета! – уточнила Анэс.
Метров двести они снова ехали бок о бок, поглядывая друг на друга со счастливым видом вырвавшихся на свободу людей.
– Malbroug s‘en va-t-en guerre (Мальбрук в поход собрался), – неожиданно приятным баритоном пропел Рувье.
– Liun sait quand reviendra (Бог весть когда вернется), – прекрасным сопрано поддержала его Анэс и, звонко рассмеявшись, перевела жеребца с шага на легкий галоп. А затем резко свернула с дорожки для верховой езды.
– Куда вы?! – весело крикнул Рувье, принимая пропетую ею строчку как намек на развитие отношений и следуя за своей спутницей.
– Неужели вы не хотите увидеть раффлезию?! – крикнула девушка и помчалась во весь опор.
– Quelle belle personne! (Что за красавица!) – пробормотал Рувье, восхищенно наблюдая за золотым потоком ее рассыпавшихся по спине волос.
Теперь он тоже мчался во весь опор за ней, к потоку света, бьющему сквозь ряды пальм.
Но вот пальмовая роща осталась далеко позади. Теперь они мчались по изумрудным холмам. И здесь не только не было дорожек, проложенных для верховой езды, но и существовала определенная доля опасности, так как холмы были перерезаны руслами узких рек и имели крутые спуски.
Заметив, что жеребец девушки прибавил еще, Рувье неожиданно для себя почувствовал азарт. Одной рукой он держал поводья, а другой вцепился в гриву, чувствуя, как играют мышцы под шелковистой кожей жеребца.
Анэс тоже завелась. Чувствуя, как ее ноги плавно переходят в бока жеребца, она испытывала радостное возбуждение. Ее конь без труда преодолел первую речку.
– Быстрее, быстрее, – шептала она, прибавляя скорость.
Ветер гремел у француза в ушах, и на долю секунды он отвлекся, вспомнив, что не надел «жокейку». Но это было таким пустяком по сравнению с золотым водопадом волос девушки, мчавшейся перед ним. Француз приоткрыл рот и, чувствуя, как влажный воздух врывается в легкие и как возбужденно бьется его сердце, от души наслаждался полетом.
Лошади несли их, не зная усталости, вперед к солнцу и далекому океану. И на минуту сентиментальный Рувье представил себя вместе с «этой нимфой» на одном из малообитаемых островов на маленькой затененной вилле, полной прекрасных цветов и прекрасного вина. Он даже представил те самые ярко-оранжевые раффлезии, которыми был покрыт весь воображаемый им островок.
– Быстрее! – вдруг закричала девушка, разбив все очарование его мечты.
Рувье даже вздрогнул, но тут же увидел перед собой ее манящие губы и прекрасные волосы.
Он усмехнулся и еще прибавил скорость. Мимо промелькнуло какое-то озерцо, и они влетели в лес из пальм и фикусов. Ход коня стал божественно мягким. И до Рувье только пару минут спустя дошло, что они ехали по заболоченному месту. В это время роща закончилась. Жан въехал в мангровые заросли и понял, что потерял свое золотое пятно. Анэс исчезла. Вместо нее появился огромный расплывчатый силуэт, закрывающий солнечный поток. Испуганный француз грубо натянул поводья.
Жеребец заржал и, резко остановившись, сбросил с себя наездника. Рувье полетел в сторону силуэта, заслонившего собой свет.
Огромным расплывчатым силуэтом была тень от огромного эвкалипта, единственного в этой местности.
Но Рувье этого не видел. Ударившись головой о молодое казуариновое дерево, он на несколько минут потерял сознание. А когда пришел в себя, услышал легкое потрескивание и почувствовал запах дыма.
«Сломал позвоночник», – была первая мысль, пришедшая ему в голову.
Она была не случайной, так как руки и ноги Рувье онемели и он не мог пошевелить ими. Голова была тяжелой, и ему стоило огромного труда приподнять ее и оглядеться.
Судя по всему, он находился в какой-то деревне. И не просто в деревне, а в деревне, где явно готовились к какому-то празднику. Перед каждым домом стоял бамбуковый шест, изогнутый наподобие удочки, на которую попалась рыба. Все шесты были украшены гирляндами из сухих листьев того же бамбука. Потом он заметил, что такие же шесты окружали место, где он лежал. И тут он понял, почему ему пришла в голову мысль о сломанном позвоночнике.
Да! Рувье действительно не мог пошевелиться, но не потому, что был травмирован. А потому, что руки и ноги его были крепко привязаны к каким-то брускам, укрепленным на каменной плите.
Почувствовав недоброе, но стараясь не впадать в панику, он еще раз, насколько позволяло его положение, внимательно осмотрелся. Селение буквально утопало в мангровых зарослях. Слева от него раскинулась болотистая равнина, справа – непролазные джунгли, за которыми виднелись горы.
Рувье действительно лежал на обработанной каменной глыбе, уложенной на четыре равных по высоте камня. Глыба эта была древним культовым сооружением, которое досталось в наследство от предков жителям селения Амбарита. Именно здесь сейчас и находился Рувье. А также Панкрат, Анэс и Дэн, которые в это самое время сидели в тени одного из домов и пили баджитур – кокосовое молоко с рисом и пальмовым сахаром.
Жители селения, облаченные в саронги, с нарядными прическами (причем, как заметил Суворин, мужчины в этом деле ничуть не отставали от женщин), готовились к «обряду», узнав о котором сюда бы немедленно вылетела специальная полиция из самой Джакарты. Но, к несчастью Рувье, в небе над Амбарита не кружилось ни одного вертолета, потому что все происходило без предварительной подготовки. Она в
