– Что значит не жил?
– Ты не жил, Лешка, – повторил Суворин. – Ты играл и пил. Проигрывал все, что зарабатывал.
– Но я и выигрывал!
– А то, что выигрывал, пропивал или на шлюх тратил.
– Значит, либо семья, либо удовольствие?
– Все, что доставляет нам удовольствие, – усмехнулся Панкрат, – или противозаконно, или аморально, или ведет к ожирению.
– Вот так утешил, – обиделся Лешка. – Мне теперь еще больше хочется повеситься.
– Знаешь, что страшнее всего на свете? – спросил Суворин.
– Смерть! – убежденно заявил его друг, и на лице его застыло трагическое выражение.
– Нет.
– А что?
– Страшно, когда не можешь найти свое место, не знаешь, зачем родился.
– А ты сам знаешь, зачем родился? – трагизм испарился с Лешкиного лица, и на нем появилось циничное выражение.
– С этим я до конца пока не определился, – спокойно улыбнулся Панкрат. – Но вот свое место знаю, – твердо произнес он.
– Хорошо тебе, – заныл его приятель. – За тобой в детдоме девчонки с первого класса бегали. Чувствовали, наверное, что ты за место свое насмерть стоять будешь. А меня никто не любил, кроме Маринки.
– А кого ты сам-то любил?
– Да много кого.
– Каждый дурак на земле говорит, что он любит кого-то. Это лишь звук. А что ты сделал для тех, кого любил? Посмотри, как семья твоя жила. Двадцать первый век. А к тебе в дом зайдешь, и что?
– Что? – с искренним удивлением в глазах переспросил Лешка.
– Семидесятые годы двадцатого! Эта стенка тебе от тетки досталась, – он кивнул головой на заполнявшую по всей длине одну из стен комнаты красную полированную секцию.
– Ну тут ты не прав… – начал возражать его приятель. – Это же старинный чешский гарнитур.
– Не старинный, Лешка, а старый, – поправил его Суворин.
И в этот момент Суворин услышал подозрительный шум и бросился в прихожую. А Лешка испуганно вскочил с кресла, но за другом не побежал, а замер. Из прихожей доносились звуки борьбы.
Лешка заметался. Потом, схватив в каждую руку по вилке, спрятался в двустворчатом шкафу.
«Вот те и чешская секция», – подумал он, плотно прикрыв изнутри обе двери и зорко вглядываясь в щель между ними.
Секунд через десять, тяжело топая, в гостиную вбежал одетый в спортивный костюм мужик лет тридцати с пистолетом в руках.
– А где второй? – растерянно оглядываясь, осматривал он комнату.
– Спрятался где-то, – раздался голос откуда-то из прихожей. – Осмотри все. Не мог же он с четвертого этажа сигануть?
Тот, что был в комнате, по-видимому, согласился с ним. Потому что ни слова не говоря, сразу направился к шкафу. Но Лешка опередил его, вылетев оттуда с вилками «наперевес» и всадив обе в его лицо.
Вой, который поднял уколотый парень, заложил ему уши. И Лешка догадался, что пока это единственное, чем тот мог ему ответить. Поэтому он просто подобрал пистолет, который вывалился из рук незваного гостя. Тот выл все сильнее, ухватившись за торчавшую из глаза вилку. Лицо его было залито кровью. Вторая вилка, которую Лешка вонзил ему в щеку, то ли вывалилась сама, оставив на щеке четыре дырки, то ли мужик вырвал ее. Рассуждать было некогда. В дверях гостиной возник еще один гость внушительной наружности, которую не мог упростить даже дешевый спортивный костюм.
– Стоять! – просвистел от волнения Лешка, неимоверно растягивая букву «с» и направляя пистолет ему прямо в лицо.
Недолго думая, гость бросился вон.
– Стоять! – завопил осмелевший хозяин квартиры и бросился за незнакомцем.
В прихожей он остановился. Там, кроме Панкрата, лежавшего навзничь на полу, никого не было. Входная дверь была распахнута настежь.
Пока Лешка несколько секунд «раздирался» между двумя желаниями – догнать обидчика и пристрелить как собаку или оказать помощь другу, мимо него к выходу пролетел гость с вилкой в глазу.
– Вашу мать! Как вы меня достали! – спохватился Лешка, вспомнив, что в пылу погони совсем забыл про того мужика. Резко захлопнув за ним дверь, Лешка бросился к Панкрату, безуспешно пытаясь нащупать пульс на его руках, хотя делал все так, как учили их еще в интернате.
В тот самый момент, когда он решил, что друг его скорее всего мертв, тот неожиданно спросил:
– Пистолет не мешает?
– Панкратушка! – обрадовался Лешка и как безумный бросился его обнимать. – Все под контролем, – бормотал он. – Если кто к нам прицепится, пожалеет об этом.
– Дай мне встать, – взмолился Суворин.
– Да, конечно, – на Лешку накатило постшоковое состояние, и ему все время хотелось говорить. – Когда ты пришел, я был в подавленном состоянии. А теперь такое чувство, что во все мои программы кто-то заложил жизнерадостность. А кто это на нас насел? – с его лица спало оживление. – à ты почему дверь не закрыл, когда пришел?
– А ты почему не закрыл, перед тем как из этого мира уйти? – ехидно парировал Суворин, поднимаясь с пола и пытаясь собрать в одно целое раздвоившегося Лешку. – Здорово долбанули, – сообщил он.
– Вот этим, наверное, – Лешка с гордостью продемонстрировал ему трофейный пистолет. – Как ты думаешь, сколько эта штука будет стоить?
– Пальчики свои стереть не забудь, перед тем как будешь продавать, – посоветовал Панкрат и, пошатываясь, побрел в гостиную.
– Что тут было? – попытался Суворин сфокусировать взгляд на валявшейся на полу окровавленной вилке.
– Помнишь, как в интернате говорили, – засмеялся вошедший вслед за ним в гостиную Лешка, – «Не бойся ножа! Бойся вилок! Два удара – восемь дырок!»
– Ты серьезно? – Панкрат рухнул в кресло и, придерживая «гудящую» голову двумя руками, рассмеялся.
– Ну да! – Лешка сел в кресло и за полторы минуты рассказал ему все, что пережил после того, как Панкрат выскочил в прихожую.
– Оружие, возможно, табельное, – заметил Панкрат. – Так что будь осторожен во время реализации. А лучше выброси.
Лешка промолчал.
– Отоев Игорь Валерьянович, – произнес Панкрат, вспомнив слова Шнейдера о капитане из УБОПа.
– Что? Кто? – спросил его друг, с трудом отрывая свой взгляд от пистолета.
– Да это я так, о своем, – успокоил его Панкрат. – К тебе больше
