Ему тут же приснился кошмар: он слышал какой-то шепот, заглянул под кровать.
Там рядышком, рука к руке, лежали оба студента: Игорь и Виктор. Их глаза злобно горели на бледных как полотно лицах.
– Что? Построил храм? – Игорь протянул руку, и его холодные как лед пальцы вцепились в руку Суворина.
– Храм на крови! – прошипел Виктор, срывая с себя очки и сжимая их в руке с такой силой, что Панкрат услышал хруст ломающейся оправы.
– Я построю этот храм, парни, – как можно убедительней произнес он.
– Этого недостаточно! – холодные пальцы Игоря по-прежнему цепко держались за его руку.
– Ребята, я готов отдать свою душу, лишь бы вернуть вас! – воскликнул он.
– Тогда давай! Иди! Иди немедленно! Седлай свой «Boy Racer»! – приказал Игорь.
В этот момент Панкрат увидел над собой высокое звездное небо и услышал приближающийся звук своего мотоцикла, который нарастал, становясь громоподобным. Он вздрогнул и дернулся так, что чуть не упал с кровати. В спальню действительно доносился шум. Только это был шум не от мотоцикла, а от включившейся центрифуги в стиральной машине. Но сон был настолько яркий, что Панкрат, опустив голову, посмотрел под кровать. Там было пусто, если не считать одиноко лежавшего диска. Он протянул руку, достал его и сдул светло-серый налет пыли с прозрачного пластикового футляра. Затем встал, отнес диск в кабинет и включил компьютер.
Это была старая информация о сотрудниках Московского УБОПа, когда-то сослужившая ему неплохую службу.
– Что ж, посмотрим, что у нас есть на капитана Отоева Игоря Валерьяновича, – сказал Панкрат, листая страницу за страницей.
О капитане Отоеве информации на диске не было. Зато он обнаружил пару фамилий, владельцы которых могли кое-что прояснить в его деле. Суворин ввел номера их телефонов в мобильный и отправился в ванную комнату развесить белье.
Поздно ночью, когда он, закончив все дела, решил сварить себе кофе, раздался звонок.
– Где ты пропадаешь? – прозвучал голос друга его детства. – Почему тебя никогда нет рядом, когда я умираю?
– Если бы я всякий раз, когда ты умирал, был рядом, то я бы просто вынужден был бы жить с тобой, – ответил Панкрат и спросил: – Что на сей раз?
– Она ушла.
– В который раз?
– Ты не понимаешь, – в трубке раздались всхлипывания. – Сначала она сказала мне, что я – ничтожество. Потом сообщила, что я последнее время ей совсем безразличен.
В трубе раздался глубокий вздох и повисла гробовая тишина.
– Ты где? – забеспокоился Суворин.
– Жизненных сил не осталось, – последовал ответ. – Я должен уйти из этого мира, полного дерьма.
Приятель бросил трубку.
Встревоженный Суворин выключил кофеварку и бросился вон из дома.
Остановил на ходу машину, чтобы через двадцать пять минут вломиться в дверь квартиры своего друга Лешки. При этом он чуть не упал, потому что дверь легко открылась, давая ему возможность пролететь по инерции через всю прихожую.
– Лешка! – закричал Суворин, с замирающим сердцем заглядывая в первую же комнату.
Это была детская, в которой никого не было. Никого не было и в спальне.
Леху он обнаружил в гостиной. Тот сидел перед телевизором в одних трусах и пластиковых шлепанцах и ел чипсы. Вокруг были рассыпаны крошки, валялись пустые пивные банки. В углу, рядом с телевизором, стояла пара грязных туфель, рядом лежали джинсы и белая в полоску рубашка.
– Ты зачем самоубийством угрожал?! – взорвался Суворин.
– Я не угрожал.
– Ты же сказал, что должен уйти из этого мира.
– Я и ушел.
– Куда? В гостиную?
– Ты что не видишь? – Лешка искренне изумился. – Я смотрю в телевизор. А это означает только одно – уйти из этого дерьмового мира. Вон, слышишь, что вещают? Последним звуком на Земле будет гул кипения океанов. Солнце сожжет Землю.
– Да ты сегодня наверняка без панамки на улицу выходил, мать твою! – выругался рассвирепевший Панкрат, собираясь уходить.
– Да подожди ты, – Лешка выключил телевизор. – Садись, раз приехал. Давай поговорим.
– Помести свою руку перед лицом и вот с этим разговаривай, – еще больше разозлился Панкрат.
– Я ведь твой старый друг, – тихо ответил Лешка. – Смирись.
– Ладно, – махнул Суворин рукой. – Что там у тебя стряслось? Почему такой бардак в квартире?
Он с отвращением посмотрел на грязные тарелки и вилки на журнальном столике, окружавшие пару недопитых бутылок дешевого коньяка и водки, и ярко-синий заношенный носок, «примостившийся» на краю стола.
– Маринка ушла, – сообщил Лешка и вдруг зарыдал навзрыд.
Панкрат некоторое время с жалостью смотрел на сидящего перед ним здорового парня двухметрового роста, с оформившимся пивным животиком, на его грязную, мечтающую о ножницах шевелюру, заросшее щетиной лицо и нежные, никогда не пробовавшие тяжелой работы руки, которыми он пытался закрыть мокрое от слез лицо. Затем довольно грубо произнес:
– Не в первый раз жена от тебя уходит. Я лично уже привык.
– Так она ушла в первый раз.
– Как «так»?
– За ней парень какой-то приехал. Помог ей вещи собрать. Ходил по квартире с таким видом, как будто я шкаф или что-то вроде того.
– А ты что в это время делал?
– Наблюдал.
– Почему?
– А что я мог сделать? Если он так себя вел, значит, силу чувствовал.
– Знаешь, Лешка, – вздохнул Панкрат, – в молодости ты покруче парнем был…
– Это было давно. А теперь жизнь внесла свои коррективы.
Тут Лешка, как фокусник, вытащил откуда-то огромный платок, белоснежность которого настолько не вязалась с грязью вокруг, что на мгновение на лице Суворина вспыхнуло изумление.
«Один из осколков семейной жизни», – решил он и ответил:
– Сказал бы я тебе про коррективы, но воздержусь…
– По какой причине вдруг столько такта? – съязвил его друг, вытирая выкатившуюся из глаза слезинку.
– По той, что правильно ты сделал, – как можно мягче произнес Суворин, боясь нарваться на новый приступ слез, – что дал Маринке уйти. Ты ведь сам не жил и ей не давал. И сын, глядя на вас, страдал.
